Гость - Ли Чайлд

Ты приказываешь ей постоять спокойно и отдышаться. Напоминаешь об улыбке. Она виновато трясет головой и снова натягивает на лицо гримасу. Ты отводишь ее в ванную. Отвертка лежит на полу. Ты просишь женщину поднять ее. Приказываешь ей оставить отверткой отметины на лице. Она ничего не понимает. Ты все объясняешь. Говоришь, что достаточно будет глубоких царапин. Трех или четырех. Таких, чтобы пошла кровь. Женщина улыбается и кивает. Проводит отверткой по левой щеке. Появляется алая полоса длиной пять дюймов. Ты говоришь, что надо нажимать сильнее. Женщина кивает. И следующей царапины вступает кровь. Ты ее хвалишь. Приказываешь продолжать. Женщина проделывает еще одну царапину. И еще одну. Ты ее благодаришь. И приказываешь нажать еще сильнее. Женщина кивает и улыбается. Со всей силы нажимает на отвертку. Кожа лопается. Появляется много крови. Ты говоришь: «Хорошо поработала, девочка.»

Женщина по-прежнему держит в руке отвертку. Ты приказываешь ей залезть в ванну, медленно и осторожно. Она ставит туда сначала правую ногу. Затем левую. Она стоит в краске, которая доходит ей до лодыжек. Ты приказываешь ей медленно садиться. Она повинуется. Краска доходит ей до талии. Поднимается до груди. Ты приказываешь женщине улечься в ванной, медленно и осторожно. Она опускается в краску. Уровень густой зеленой жидкости поднимается. До края ванны остается всего два дюйма. Теперь и ты улыбаешься. Все сделано прекрасно.

Ты объясняешь женщине, что она должна сделать. Она сначала не понимает, потому что ты обращаешься к ней с очень странной просьбой. Ты все тщательно разъясняешь. Женщина кивает. Ее волосы уже липкие от краски. Она погружается в ванну. Теперь над поверхностью остается только ее лицо. Женщина запрокидывает голову назад. Ее волосы плавают в зеленой краске. Женщина помогает себе пальцами. Они скользкие и липкие от краски. Она делает все так, как ты приказываешь. У нее получается с первого раза. Ее глаза вылезают из орбит, и она умирает.

Ты выжидаешь пять минут. Стоя около ванны, ни к чему не прикасаясь. Затем ты выполняешь единственное действие, которое женщина не может сделать сама. При этом перчатка на твоей правой руке пачкается в краске. Затем ты нажимаешь пальцем женщине на лоб, и она уходит с головой под краску. Ты стягиваешь с правой руки перчатку, выворачивая ее наизнанку. Проверяешь перчатку на левой руке. Все в порядке. Для предосторожности ты убираешь правую руку в карман и не вынимаешь ее. Это единственный момент, когда ты можешь оставить отпечатки пальцев.

Держа грязную перчатку в левой руке, ты молча спускаешься вниз по лестнице. Бросаешь перчатку в мешок с одеждой женщины. Открываешь дверь. Прислушиваешься и оглядываешься по сторонам. Выносишь мешок из дома. Оборачиваешься и закрываешь за собой дверь. Проходишь по дорожке к шоссе. Останавливаешься перед машиной и бросаешь в мешок и чистую перчатку. Открываешь крышку багажника и убираешь туда мешок. Открываешь дверь и садишься за руль. Достаешь из кармана ключ и заводишь двигатель. Пристегиваешь ремень безопасности и поправляешь зеркало заднего вида. Уезжаешь, держа скорость не слишком большой и не слишком маленькой.

Дело Каллан начиналось с краткой выжимки из ее карьеры в армии. Карьера продолжалась четыре года, а выжимка заняла сорок восемь строчек печатного текста. В них один раз упоминалась фамилия Ричера, в самом конце, в связи со скандалом. Ричер поймал себя на том, что прекрасно помнит Эми Каллан. Невысокую, пухленькую женщину, веселую и счастливую. В свое время ему показалось, что она пошла в армию, сама точно не представляя,зачем. Это свойственно определенному типу людей. Тем, кто вырос в больших семьях, привык делиться с окружающими, в школе занимался спортом, неплохо учился, но не мечтал о карьере ученого, – этих людей как бы само собой сносит в армию. Они воспринимают ее как продолжение того, что им уже известно. Возможно, самих себя они не считают бойцами, но они знают, что в армии на каждого человека с винтовкой приходится сотня тех, кто занимается совершенно мирными профессиями.

Пройдя курс начальной подготовки, Каллан сразу же попала в управление боеприпасами. Через двадцать месяцев ее уже произвели в сержанты. Она перебирала бумаги и рассылала партии товаров по всему свету, совсем как ее коллеги, оставшиеся дома, но только товарами ее были не помидоры, туфли и автомобили, а пушки и снаряды. Каллан работала в Форт-Уайте рядом с Чикаго на оружейном складе, пропахшем оружейной смазкой и наполненном оглушительным грохотом погрузчиков. Первое время работа ее устраивала. Затем безобидные шуточки закончились, и капитан и майор начали все чаще переступать черту грязными намеками и непристойными жестами. Каллан ни в коей мере не была стыдливой фиалкой, и все же постоянные издевки и чересчур смелые мужские руки, лезущие туда, куда не следовало, привели ее в кабинет Ричера.

Уволившись из армии, Каллан уехала во Флориду, в небольшой городок на побережье Атлантики в сорока милях севернее того места, где цены начинают круто задираться вверх. Там она вышла замуж, там она развелась, там прожила еще год и умерла. В папке была масса записей и фотографий, объясняющих «где», но почти ничего относительно «как». Каллан жила в современном одноэтажном доме, спрятавшемся под крышей, крытой оранжевой черепицей. На снимках, сделанных на месте преступления, не было видно никаких следов взлома ни окон, ни дверей, никакого беспорядка внутри. Лишь ванная комната, выложенная белой плиткой, ванна, наполненная зеленой краской, и плавающее в ней обмякшее тело.

Вскрытие не дало абсолютно никаких результатов. Краска, прочная и износостойкая, обладала молекулярной структурой, специально разработанной для того, чтобы цепко хвататься и глубоко проникать во все поверхности, на которые ее нанесут. Краской были покрыты все сто процентов наружной поверхности тела; она также просочилась в глаза, нос, рот и горло. Удаляя краску, патологоанатомы вынуждены были удалить и кожные покровы. Никаких признаков внешних телесных повреждений обнаружено не было. Токсикологический анализ дал отрицательный результат. В сердце не было найдено следов инъекции фенола. Кровеносные сосуды не закупорены. Существует множество хитроумных способов лишить человека жизни, и флоридским патологоанатомам все они были известны, но тем не менее они не смогли обнаружить никаких признаков ни одного из них.

– Ну? – спросила Харпер.

Ричер пожал плечами.

– Насколько я помню, у нее были веснушки. После года, проведенного под солнцем Флориды, она должна была выглядеть очень хорошо.

– Она тебе нравилась.

Он кивнул.

– Она была отличной девчонкой.

Последняя треть папки была посвящена самым дотошным криминалистическим экспертизам, о которых Ричер когда-либо слышал. Анализы были в буквальном смысле микроскопические. Каждая пылинка, каждый волосок, бывшие в доме, были собраны с помощью пылесоса и подвергнуты доскональному исследованию. Однако никаких следов постороннего найти так и не удалось. Абсолютно никаких.

– Очень умный человек, – заметил Ричер.

Харпер ничего не ответила. Отодвинув папку с делом Каллан, Ричер раскрыл дело Кук. То же самое сжатое повествование. Единственное отличие заключалось в том, что Кук, судя по всему, с раннего детства была нацелена на армию. Ее отец и дед были военными, что, по мнению некоторых семейств, создает что-то вроде армейской аристократии. Кук очень быстро убедилась в том, что ее пол сильно мешает мечтам о карьере. В деле имелись указания на то, что ей неоднократно пришлось подавать заявления с просьбой зачислить ее в школу подготовки офицерского состава. Кук вынуждена была добиваться своего с боем.

В конце концов ей все же удалось закончить военное училище, и она начала службу вторым лейтенантом. Кук попала сразу же в управление стратегического планирования, где мозговитые люди просиживают штаны, рассчитывая на то, что когда наступит час испытаний, друзья останутся друзьями, а враги – врагами. Кук была произведена в первые лейтенанты и перевелась в штаб-квартиру НАТО в Брюссель, где завязала чересчур близкие отношения с одним полковником, своим начальником. Решив, что ее слишком долго не производят в капитаны, она пожаловалась на полковника.

Ричер очень хорошо помнил это дело. Никаких домогательств, по крайней мере, таких, которые пришлось вытерпеть Каллан, не было и в помине. Никто не щипал Кук за попку и не делал непристойных жестов промасленными стволами пистолетов. Но правила изменились, начальству запретили спать со своими подчиненными, поэтому полковника, начальника Кука, с позором выгнали из армии, и он размозжил себе голову выстрелом в рот. Кук также рассталась с армией и, вернувшись из Бельгии домой, поселилась в коттедже на берегу озера в Нью-Гемпшире, где ее в конце концов и обнаружили мертвой в ванне, заполненной застывающей краской.