Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

Павлик уже несколько раз дернул за брючину приятеля, но тот отмахнулся. Лицо его порозовело, в глазах появился лихорадочный блеск.

— Теперь за это не забирают! — сказал Лапин. — Как это? Плюрализм мнений… — он снова повернулся к Алексею. На Уланова старался не смотреть, — И комсомол ваш сгнил, молодежь бежит из него, скоро одни останетесь в своих кабинетах. И раньше-то вы были сами по себе, а мы, молодежь, сама по себе. Вы себе карьеру делали, вам наплевать было на нас…

— Видишь, пришли к вам, — миролюбиво вставил Прыгунов, — Да еще и терпеливо выслушиваем…

— А что, я не правду вам говорю?

— В чем-то ты прав, а в чем-то нет. Нельзя в одну кучу все и всех смешивать.

Николай поражался его спокойствию, ему уже несколько раз хотелось заткнуть рот этому распоясавшемуся молокососу. Ведь все это он выплескивал им в лицо не потому, что болеет за молодежь, а просто, чтобы разозлить их, вызвать на скандал… И еще покрасоваться перед публикой. Неужели Алексей этого не понимает? Или, наоборот, очень хорошо понимает и не поддается на провокации?..

— Я не прав? — наступал молодой Лапин.

— Я же сказал: в комсомоле и в партии разные люди — и хорошие и плохие, карьеристы и подвижники, которые вам добра желают, петух! И я верю, что и комсомол, и партия скоро избавятся от балласта случайных людей. Да уже и избавляются, разве ты газет не читаешь? Там иногда и правду пишут. И люди выбирают на должности теперь того, кто им нравится, а не тех, кого им сверху навязывали.

— Я не верю, что будут глобальные перемены, — возразил Никита. — Что менять-то? Разве мой батя когда-нибудь переменится? Он подстраивается, ловчит, даже заискивает и заигрывает с рядовыми партийцами, но в душе-то как был барином, чинушей, так им и остался. Другие мозги-то не вложишь в эти головы? Опять начинают, как после революции, все разрушать, а реального нового никто ничего не предлагает, даже эти велеречивые экономисты-профессора. Все осуждают, замахиваются на всех и вся, будоражат народ, а толку ни на грош! И на смену старикам-застойщикам рвутся к власти молодые застойщики, которые не умеют ничего строить и мечтают теперь пожить так, как жили эти самые застойщики! И вот увидите, найдут для себя нового Брежнева.

— А ты — трибун! — сказал Алексей, — Пожалуй, из тебя получился бы комсомольский вожак.

— Такой же болтун, как и другие, — вдруг заявил Никита, взял со стола стакан с красным вином и одним духом выпил, — У вас научился демагогии… У бати. Чего-чего, а языком трепать вы все умеете! Сами-то хоть верили, что проповедовали? Сколько десятилетий бубнили, что у нас все о’кей, а там, на гнилом Западе и за океаном, — кошмарная жизнь и вообще полный упадок… А теперь выяснилось, что упадок-то — у нас, и разруха, и бесхозяйственность, и самый гигантский бюрократический аппарат в мире. Почти два десятка миллионов начальников, которые в сто раз больше вреда стране приносят, чем пользы. Где-то вычитал, что ни в одной стране за всю ее историю не было столько министерств и главков, сколько их расплодилось у нас. И все это сокращение бюрократического аппарата — липа, фикция. Сокращают в одном месте и тут же организуют новое ведомство в другом… Опять обман?

— А говоришь, не волнуют тебя никакие проблемы, — заметил Алексей. — Так и займитесь, ребята, наведением порядка в родном отечестве, а не прячьтесь по разным углам и не глушите дешевое винишко…

— И не курите вонючую травку… — ввернул Уланов. Никита заинтересовал его, вроде бы отстраненный от всего, а вон сколько вывалил критики…

— Может, это и есть наш протест против разваливающегося общества, — проговорил Ушастик. — Нам отвратительна ваша ложь, эта псевдодемократия, приспособленчество ловкачей и деляг под перестройку… Кто больше всех сейчас дерет глотку за перестройку? Как раз в первую очередь те, кто как сыр в масле катался в годы застоя!

— Так протестуйте, дорогие товарищи! — сказал Прыгунов. — Кто вам запрещает? Выводите на чистую воду всяческих хамелеонов. Это куда благороднее, чем по-змеиному шипеть в углах. Не нравятся вам порядки в структуре комсомола? Боритесь против них. Мне тоже многое не нравится и я не молчу. И к вам пришел не потому, что это моя работа, а просто жаль вас. Головастые ребята, а выбрали для себя самый удобный и легкий путь существования: я не я и моя хата с краю! Нам не нравится то и это, а расхлебывают для нас пусть другие, а мы подождем в сторонке, посмотрим издали, что у вас получится… Пока что-либо свершится, вы либо сопьетесь, либо погибнете от употребления разной губительной для здоровья гадости. И не надо прятаться за расхожие фразы, дескать, нас не понимают, общество враждебно относится к нам и тому подобное. Да плевать вам на общество и все перемены, лишь бы вас не задевали. Я ненавижу умненьких хлюпиков и подзаборных резонеров.

— Ну чего вы к нам прицепились? — плаксиво заговорила Алла Ляхова.

— Боритесь, перестраивайтесь, митингуйте, а уж мы как-нибудь сами по себе.

— Меня даже отец не отчитывает, — прибавил Павлик-Ушастик, — Боится, как бы его премии не лишили: он ведь вождей играл на сцене.

— Ты идешь с нами или нет? — посмотрел Прыгунов на Никиту.

— Силой отведете домой? — ухмыльнулся тот.

— Пожалел бы хоть свою мать.

Никита подмигнул приятелям, повернул лохматую голову к Уланову:

— Куда ты, водопроводчик, заховал нашу Алиску? Как Синяя Борода, держишь ее под замком?

У Николая даже кулаки зачесались, так захотелось ему съездить по красивой и наглой роже этому парню. А с каким злорадством, подлец, произносит «водопроводчик»! Кстати, сантехник на улице Марата — бесценный человек: его ждут в квартирах, как мессию. Кому нужно кран отрегулировать, кому подвести воду к стиральной машине «Вятка», у кого батарея протекает или унитаз шумит, да мало ли у жильцов разных мелких бед, а водопроводчик один.

— Я не водопроводчик и даже уже не учитель, — проговорил Уланов, — Так что выслушивать твои оскорбления больше не желаю, сопляк! — он подошел к Никите, сграбастал его за шиворот и поволок к двери. Алексей хотел было что-то сказать, но махнул рукой и тоже направился к выходу.

— Красиво говорили, а истину утверждаете кулаками? — ядовито заметил Ушастик, и попытки не сделавший помочь приятелю.

— Советую вам больше не попадаться мне на глаза, — обернулся к ним секретарь райкома. — Выволоку я вас из подвала на суд общественности!

— Мы не боимся, — хихикнула Длинная Лошадь, — Потому как мы плевали с высокой колокольни на вашу тупую общественность! У нас и общественности-то нет — одна толпа.

— Мы закон не нарушаем: сидим и празднуем день рождения Аллы, — развязно заговорил Ушастик, — А вы врываетесь в чужую мастерскую, начинаете нотации читать. Потом хватаете нашего друга и куда-то уводите… Где же тут демократия, свобода личности, товарищ секретарь райкома? Да мы на вас в суд подадим.

— Отец еще не хватился двухтомника «Мифы народов мира», который ты в субботу загнал по дешевке на Литейном? А собрания сочинений Конан-Дойля? — Павлик сразу скис, отвернулся, а Алла Ляхова сказала:

— Эти книжки отец ему на день рождения подарил.

На дворе к ним бросилась взволнованная Людмила Юрьевна:

— Сынок, с тобой все в порядке? — и подозрительно посмотрела на Уланова, все еще державшего парня за воротник.

— Я так и знал, что это твоя работа, — проворчал Никита.

Николай отпустил его и снова подумал, что зря он пошел сюда с Прыгуновым. Если тот хотел ему показать тунеядцев и наркоманов, так он еще раньше познакомился с ними…

— Ты ведь не хочешь, чтобы тебя выселили из Ленинграда? — плаксиво завела волынку Лапина. — Отец заявил, что больше не намерен терпеть твои художества! Ты ведь позоришь нас, Никита! Думаешь, приятно мне таскаться по чердакам-подвалам и искать тебя?! А эти ужасные девчонки, они ведь так неразборчивы…

— Не ищи, — буркнул сын, стараясь не смотреть на мать, у которой уже навернулись слезы и нос покраснел.

— Не забывай — я твоя мать! — она уже перешла на крик, — У меня все сердце изболелось… Ты не смотришь телевизор, а вчера показывали таких, как ты… Одного дружки за просто так бритвой зарезали! Ну что ты со мной делаешь, Никита?! — Лапина даже не взглянула на Прыгунова, когда тот, попрощавшись кивком, пошел с Николаем к арке. Пронзительный голос Людмилы Юрьевны преследовал их до Литейного.

— Вот с такими я теперь частенько имею дело, — сказал Алексей.

— А я-то тут причем?

— Какую ты у них Алису увел? — сбоку посмотрел на него Прыгунов.

Уланов нехотя поведал ему про ту давнюю встречу с этой компанией в подвале его дома на Марата, как он попытался вытащить из этого омута Акулину Романову, придумавшую себе имя «Алиса».

— И тобой руководили одни лишь добрые побуждения? — с улыбкой взглянул на него Алексей.