Исход благодати (СИ) - Зеленжар О.

Асавин увидел коляску у одного из широких мостков. Пассажирская скамья опустела, а извозчик сгорбился на козлах, считая мелочь.

— Простите великодушно, — издалека окликнул Асавин, боясь спугнуть возничего, — не каждый день здесь увидишь повозку из Певчих. Какими судьбами на Изморной?

Тот вздрогнул, пряча мешочек за пазуху, окатил Асавина взглядом от носков запыленных сапог до лучезарно улыбающейся физиономии с дружелюбным прищуром, и немного расслабился.

— Знамо че, — ответил он. — Дамочку подвозил, наверное, из вашенских.

— Дамочку? — притворно удивился Асавин, облокотившись на подножку коляски. — Да ладно вам? Я б знал, живи тут дамочки.

— Ну мож не из ваших. По правде сказать, она не к вам пошла, а куда-то туда… — и он рассеяно махнул на мосток, всем видом показывая, что хотел бы остаться в одиночестве.

— Не буду вас задерживать, — наиграно спохватился блондин.

Обогнув коляску, он шагнул на мосток, от которого петляла узкая дорожка, спускающаяся к темному массиву Угольного порта. На первом перекрестке Асавин надел перстень со стеклом и расшнуровал ворот рубашки. Куда могла пойти Уна? Множество вариантов. Прибрежная Аллея, выходящая на пристань Угольного порта, длинная, словно козлиная кишка, пристанище контрабандистов и пиратов. Черный, или, как его называли местные, Ловчий рынок, где скупали и продавали запрещенку и обстряпывали дела мелкие банды. Харчевни, игорные дома и бордели самой плачевной конструкции, служащие прикрытием бандам покрупней. Она могла пойти в любую сторону, зайти в любую дверь. Это ведь Угольный порт, здесь за каждым углом кроется какая-нибудь грязь. Асавин прислонился к закопченной стене. Потерял… Оставалась надежда на то, что Уна выделялась из обычной толпы угольных, больно чистая одежда и симпатичная мордашка. Такая где угодно привлечет внимание.

Асавин побрел в случайном направлении. Шум Угольного порта обволакивал, словно болотная вода. Беззубые старухи подрались за мешок требухи, лысый великан зажал в углу мерзко хихикающую девчонку, собака трепала за ногу не то труп, не то мертвецки пьяного. Из окна полились помои, прямо на груду полубессознательных тел. Слишком много их в последнее время развелось… Среди этого грязного гомона Асавин, словно ищейка, выхватил обрывок разговора.

— Ууух, сууукааа!… Аааа!

— Нихера она тебя… Яйца целы?

— Найду… Урою…

— Ну да… А я те грил, не по твою честь баба. Небось, вершки обслуживает.

— Добрый день, господа, — встрял в их разговор Асавин. — Ищу одну знакомую, это не она вас случайно так… осчастливила? Рыжая такая, зеленый капюшон?

Багровый здоровяк в заплатанной жилетке, любовно поглаживающий отбитые причиндалы, бросил на блондина бычий взгляд.

— Она самая! Знаешь эту шлюху? Устрой-ка нам встречу, я ее так… и эдак… — он показал несколько неприличных жестов.

— Не рекомендую, — вздохнул Асавин. — Она обслуживает Френсиса из Висельников и всю его шайку. Они расстроятся, если кто-то помнет их любимую игрушку. Так куда, говорите, она направилась?…

Он слегка оттянул ворот, демонстрируя цепь на шее. Дешевый прием, но не хватало еще, чтобы его из-за Уны смешали с грязью и дерьмом в подворотне. Бык зло покосился на цепь, а зетам махнув в сторону:

— Туда пошла, в сторону Ловчего. Научите свою шлюху этим… как их… манерам. Иначе скоро от нее останется только мокрое место.

“Кто б говорил о манерах”, - подумал про себя Асавин, отходя от компании. Девчонка явно имела в рукаве секретик, раз позволяла себе такие вольности со здоровыми амбалами.

На Ловчем толпа текла чернилами по мокрой бумаге, растекаясь между стихийно расставленных прилавков. Сюда Асавин предпочитал не ходить. Здесь ему некого окучивать и нечего покупать. Подумав немного, блондин взобрался на голубятню, чтобы посмотреть на рынок с высоты. Птицы испуганно закурлыкали, щедро осыпая его пухом и засохшим пометом.

— Тьфу!… Тише, мелочь пернатая! — ругнулся он, всматриваясь в толпу на рынке. Ему показалось, что зеленый плащ мелькнул рядом с алхимическим развалом…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты че там делаешь? А ну живо слезай? — заорал мужик в кафтане, щедро сдобренном белыми разводами птичьего помета.

— Птичек рассматриваю, — прикинулся дурачком Асавин. — Думаю, какую купить. Тетушке прописали пироги с голубятиной. Какие-то они у вас тощие…

— Эти почтовые, — на тон тише сказал мужик. — И они не продаются.

— Как жаль, как жаль, — пробормотал блондин, спускаясь и отряхиваясь от перьев. Он двинулся в сторону алхимического развала. Здесь торговали всяким барахлом, больше напоминающим мусор. Гнутая медь, битое стекло, дырявые котлы вперемешку с запрещенными лекарствами, легкими наркотиками и ядами. Помимо прилавков здесь стояло несколько полноценных павильонов. Дверь одного из них распахнулась, из него вышла знакомая зеленая накидка. Асавин тотчас отвернулся, сделав вид, что заинтересован мотком медной проволоки. Она прошла мимо, не обратив на него внимание. Асавин вздохнул с облегчением. Дальше он шел за ней, не упуская из виду в толпе, пока она не покинула пределы Ловчего и не углубилась в подворотни. Здесь пришлось немного отстать. И куда же она? Здесь больше ничего нет. Дальше — дикие побережья, стена и… От внезапного осознания блондин схватился за стену.

Червивый Город. Асавин смотрел в спину удаляющейся фигурке. Красивой опрятной девушке нечего делать в трущобах, но в Городе есть одно место, не похожее на другие. Цитадель Морока.

Резко развернувшись, Асавин быстрым шагом пошел обратно, почти срываясь на бег.

— Твою мать! Твою мать! Твою мать! — не переставал выкрикивать он, а затем стукнул кулаком по стене. — Блядь!

Масштаб дерьма, в которое он вляпался, затмевал воображение. Морок ловко и безжалостно обрезал любые торчащие ниточки, и если он решит, что какой-то мелкий пройдоха ему мешает… Уна, разумеется, в красках распишет, как Асавин до нее докопался. Если своей въедливостью он мешает каким-то планам Уны и Морока, ему хана.

Асавин бегом пустился по подворотням, словно сама владычица Гаялты подгоняла его ледяными плетьми. Очнулся он только в квартале Звонарей, вечером. Вбежав по ступеням, заколотил в дверь их с Тьегом комнаты, боясь, что уже опоздал. Раздался тихий шорох, щелчок засова, и Асавину пришлось отпрянуть, чтобы не напороться на лезвие шпаги, высунувшееся в узкую щель.

— Блядь, пацан, — он поднял кверху руки, — ты бы хоть спрашивал, кто пришел…

Из-за двери высунулась решительна физиономия Тьега:

— Прости, друг, но так верней.

— Верней свести меня в могилу, ты хотел сказать? — проворчал Асавин. — Но я рад, что успел. Собирай пожитки, мы съезжаем.

— Что случилось? Ты нашел Курта?

— Нет, — устало вздохнул мужчина, склонившись над своим сундуком. — Меньше слов больше дела, если тебе дорога твоя ненаглядная шкура. Мы с тобой вляпались в такие дела, что срочно надо бежать.

Парень растеряно провел рукой по волосам:

— Куда? Разве мы уже не прячемся?

— Под крыло тех, кто сильней нас, — пропыхтел блондин, выгребая книги из сундука. — Ну же, помоги мне!

Тьег присел рядом и тоже принялся выгребать книги.

— Я не понял, мы что, идем сдаваться властям?

— Тьфу на тебя, — скривился блондин, выложив последнюю книгу. — Нет. Так, помоги сдвинуть сундук.

Они аккуратно оттащили сундук в сторону, обнажив девственный прямоугольник пола. Выхватив дагу, Асавин поддел несколько дощечек, те со скрипом отошли, явив небольшое углубление. Блондин достал звенящий мешочек, связку бумаг в кожаном футляре и небольшую книжечку без каких-либо украшений на переплете. Замотав это в смену одежду, положил в невзрачный залатанный мешок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты готов?

— Все мое при мне, — тихо ответил Тьег. — Ты бросишь свои книги?

— Большие богатства сильней тянут на дно, — процедил Эльбрено. — Пошли…

Они выскользнули из дома и пошли через лабиринты переулков к спуску. Затемно они достигли “Норки”, но зашли не с парадного хода, а с черного, где громоздилась уродливая пристройка с конюшней. В бойницах на втором этаже теплился свет, а окна на первом были тщательно заколочены. На входе стоял здоровенный плечистый дикарь, чья кожа по цвету спорила с самой ночью. Тьег во все глаза уставился на него, особенно на точки и полоски симметричных шрамов, пересекающих лицо.