Синто. Родное небо. Часть 3. Герои больше не нужны - Любовь Пушкарева

— Йинь!

Одним движением рубашка разорвана.

— Йинь!

Бесполезно. Человека подменил злой и голодный зверь.

Кто-то спокойный и холодный внутри меня посмотрев на то, что происходит предложил: «Или убить его или сдаться, третьего не дано». «Убить нельзя, отвечать придется» — ответил спокойный сам себе. «Значит сдаемся».

Хин одной рукой швырнул меня через полкомнаты на кровать. «Сильный» — констатировал спокойный и холодный. «Все. Пошли под лед.». И я погрузилась в темную ледяную воду, перестав чувствовать свое тело и слышать звуки. Сколько времени так прошло — не знаю.

«Можно всплывать» — сообщил холодный.

«Не хочу» мелькнула мысль, наверное, моя собственная.

«Всплывай!»

И меня потащило куда-то вверх.

— Хейса! — чей-то странный голос.

Хейса? «Это ты» — сообщил холодный. «Ну да, точно. А странный это хин. Помню.»

— Хейса, пожалуйста, очнись.

«Да очнулась я давно».

«Нет, не очнулась. Моргни.» — холодный решил взять меня под опеку. Я попыталась моргнуть, удалось. Еще раз. Теперь я стала различать что-то перед собой. Лицо. Глаза. Толсин… Я закрыла глаза и попыталась опять уйти в глубину. «Стой. А ну назад!» — выдернул меня холодный. Я открыла глаза и посмотрела на Тяня. «Что ж ты сделал со мной, раз ты так перепугался?» зло подумалось мне. Тела своего я по-прежнему не ощущала. «Ничего не сделал. Остановился.» — сообщил холодный. «Да ну?» — не поверила я. Холодный промолчал.

— Хейса… Напугала ты меня.

«Какая я плохая».

— Что с тобой было?

Что со мной было??? Этот вопрос меня окончательно взбодрил, я пошевелилась и попыталась сказать… Голос не слушался, как будто я и вправду плавала во льду, а тело начало гореть и дрожать. «Уйми это все!» — скомандовала я холодному, тот честно попытался успокоить дрожь.

— Ты спрашиваешь, — просипела я, — что со мной было? Меня втащили в дом, стукнули о стену, разорвали на мне рубашку и швырнули на кровать. Извини, что я сама не сняла трусы, я думала что животное, которое все это сделало со мной, их порвет и не заметит.

В глазах хина озабоченность сменилась гневом.

— Почему? Почему этот мелкий рус? — прошипел он.

— Рус? Я на остров к русу летала?

И тут то, наконец, до него дошло, в чем он ошибся.

— Хейса, извини… Я не должен был на тебя так набрасываться, я разозлился… Прости.

И он потянулся, чтоб поцеловать меня в плечо.

— Нет! — меня отбросило от него, тело действовало само.

Опять злость в этих огромных глазах.

— Почему? Почему!?

— Да потому что ты эгоцентричный первозначный толсин! У которого в голове не укладывается, что какая-то девка посмела его не захотеть! Ах, это конечно же из-за рабской метки! Да если б ее не было, я б вообще с тобою не общалась. Урод! Выродок! Богомол, жрущий себе подобных! Вы все такие!

«Тихо. Спокойно. Да успокойся же» — холодный пытался меня заткнуть, но был послан в сбоящие врата.

Тянь смотрел на меня, и его лицо ничего не выражало, что творилось в его голове, понять было абсолютно невозможно.

— Какая же я дура, подумала, что ты нормальный. Модификанта крематорий очистит!

Холодный молча переключил меня в боевой транс, я так же молча одобрила его решение. Трусы были лишь приспущены, подтянуть их на место не составило труда, а вот штаны были ниже колен, стреноживая. Рывком я вздернула их и соскочила с кровати, подальше от пугающе застывшего толсина. «Ампулы на месте» проводил инвентаризацию холодный, «Рюкзак подобрать», «Куртку взять, потом оденешь». «К двери, к двери, пока он… А дверь то на его ладонь настроена».

— Выпусти меня.

Ноль реакции. «Все же придется убить» — констатировал холодный, примеряясь куда ударить. Хин пошевелился встав с кровати, я отступила от двери. «Выпустит?». Он подошел и отпер дверь, отступив на шаг, он вдруг опустился на колени. Это было так неожиданно, что я еле сдержала порыв нанести удар. Опустился на колени и сложился в поклоне лицом вниз. Холодный вернул меня в обычный режим выведя из боевого.

«Бежать! Пока открыто». «Стой!» — опять холодный. «Подними его! Он нам нужен!» «Нет! Тварь! Нет!» — заливался какой-то голос в злобной истерике. Гадко было видеть глубочайшее извинение в исполнении чужого, да у нас с хинами конечно есть что-то общее в культурах. Но ГАДКО это было видеть, так же гадко как смотреть на «отбракованных». «Подними его!» — не унимался холодный. «Подними!».

Я уступила, он все же нужен, нужен он и его домик, да и дура я мягкосердечная.

Подошла и коснулась волос, он поднял лицо. Залитое слезами.

«Оно еще и плакать умеет!» — злобный истерик. «Тихо!» цыкнул на него холодный. Я вытерла слезы с его щеки, он закрыл глаза, впитывая мое прикосновение.

«Похоже, теперь тебя поставили на пьедестал» — опять подал голос злобный.

— Давай решим, что последнего получаса не было, и я только что вошла, — тихо сказала я.

Он еле заметно кивнул, не открывая глаз. Я вздохнула собираясь с мыслями.

— Выручи меня, у меня нет рубашки, — сказала я и закрыла приоткрытую входную дверь. Тянь легко поднялся и пошел рыться в шкафу.

«Тебе еще Вольнову рассказывать, куда делась старая рубашка» — не унимался злобный.

«А ну все вон из моей головы!» — разозлилась я. «Уйдем, когда можно будет» — весомо заверил холодный.

Судьба помоги, мне только психоза сейчас и не хватает.

Меня била дрожь, легкая, но неуемная, поэтому жутко раздражающая. Тянь, наконец-то, с сомнением подал мне простую черную рубаху, я приложила к себе отмеряя, сколько отрезать, обрезала рукава и понизу, вышло даже лучше чем я ожидала. Только я успела сделать себе обновку и бросить в утилизатор тряпки, как в дверь позвонил Вольнов. На всякий случай я набросила куртку, и пристроилась в кресле.

Рус зашел строго посмотрел на Тяня и подошел ко мне пристально глядя в лицо.

— Аллергия на элкисы, говоришь? Что с глазами, с лицом? Чего дрожишь? — с каждым вопросом тон становился все злее.

— Лицо, глаза, дрожь… — тихо сказала я, — это от стресса. Мы повздорили с Тянем, но уже помирились. Уже все хорошо. Правда.

Вольнов покачал головой, все понимая. Жалость и презрение явственно проступили на лице. Все же случилось то, чего я так боялась, я потеряла его дружеское и несколько покровительственное расположение.

И тут Йинь заговорил, от звука его голоса руса привычно передернуло.

— Я оскорбил Хейсу, о чем сожалею, и просил прощения. Я не позволю себе впредь ни малейшего непочтения к ней.

Рус выслушал этот краткий спич с некоторым удивлением, задумался… И дал мне второй шанс — вернул из подстилок в соратники.

Хвала Судьбе, которая нас, неразумных, хранит.

— Почему ты так задержался? — спросила я.

— Да на консультации был, забыл про нее совсем, а пропустить было нельзя.

— Ну, доставай инфокрис… — раскомандовалась я, — будем штурмовать.

Вик Догерти, по документам двадцать один год, в реальности никак не меньше двадцати пяти. Выяснилось это случайно, когда он обратился за регенерационным пластырем, получив где-то ожог. Кстати, на этой-то разнице он и погорел, таких как Радж и Вольнов много, а вот тот, кто скрывает свой возраст, автоматически скрывает и жизненный опыт, наверняка весьма интересный. Учился он на экономическом факультете, специальность «Межпланетная торговля и специализации планет».

— Отстойник, — презрительно бросил рус. Я потребовала объяснений.

— Ну это не специальность, понимаешь? Чтоб в этом всем разбираться, надо в этом вариться. А диплом до одного места. Как правило, — добавил он, подумав. — И там пособирались одни брильянтовые детки, накипь, что евсовская, что наша — в общем, отстойник это.

Догерти ничем особо не выделялся, попойки, драки, но не частые, два закрытых обвинения в изнасиловании. Вольнов опять объяснил

— «Хищные жертвы». Сначала сама в штаны лезет, а потом — ах, меня изнасиловали. Зарабатывают на отступных.

Я хоть и знала о таких вещах, но сделала удивленные глаза.

— Да, — продолжил рус, — вот евсы и фиксируют на видео каждый свой секс, как извращенцы какие-то, чтоб предоставлять доказательства, что по согласию все было, в случае чего. А девки камеры ищут, вычисляют и норовят отключить или завесить. Причем лично меня больше всего удивляет то, что вот знают — такая-то промышляет обвинениями, думаешь, ее начинают сторониться? Нет, это становится соревнованием. Азарт! Кто кого!

— Евсы… — протянула я, это все объясняет.

— Ага, — согласился Вольнов.

Учился Догерти опять же, как большинство, какие-то предметы пересдавал, какие-то сразу сдавал с хорошими баллами. Жил он в соте, такой как у русов, только один, что было нам на руку. Играл в три-бол нападающим, был в команде факультета. Брильянтовый мальчик вырисовывался среднестатистический аж до тошноты.