Инструктор по экстриму - Андрей Дышев

– Я, наверное, тоже с вами, – не совсем уверенно произнес Шубин, стараясь не смотреть на Миру.

«Они что-то задумали против Геры! Эти гиены хотят его добить и сожрать…»

– Не расстраивайся, хорошая моя, – сказала Вера Авдеевна из-за облака дыма и погладила Миру по голове. – Волосики такие нежные, как у младенца. Наверное, никакую завивку не держат?

– Вы никуда не пойдете, – сказала Мира насколько могла громко.

– Что? – уточнил Брагин, скривив лицо, и закинул на плечо лямку рюкзака.

– Ни ты, ни Элла, ни Шубин никуда не пойдете! – повторила она, ужасаясь той мысли, что голос ее может вдруг дрогнуть. – Вы все останетесь здесь и будете дожидаться прихода милиции.

– Ты че? – еще сильнее скривился Брагин. – Ополоумела? Какая еще милиция?

– Герасимов сегодня утром обнаружил труп Некрасова, – произнесла Мира, вонзившись взглядом в глубоко утопленные глаза Брагина.

– Труп?! – ахнула Элла и мельком переглянулась с Брагиным. – Утонул все-таки!

– Нет, не утонул, – медленно проговорила Мира и сглотнула накатывающиеся слезы. – Его убили пулей. У него дырка в черепе! – И почти криком: – Понятно?! Всем понятно?!

Шубин выпрямился, отпустил лямку своего рюкзака, которую уже был готов забросить на плечи, и издал какой-то утробный звук. Лицо Брагина начало медленно разглаживаться. Мариша дикими глазами уставилась на маму, будто хотела немедленно получить полное разъяснение. Но Элла сама хотела разъяснений.

– Постой-постой! – невнятно и торопливо произнесла она, глядя на Миру так, как смотрят очкарики без очков. – Ты говоришь, что это труп Некрасова?.. – После каждой фразы она замолкала и погружалась в собственные мысли. – Вот оно в чем дело!.. Ах, какой же негодяй этот Герасимов!.. Он все-таки убил нашего Вовочку!

– Да этот Герасимов маньяк!! – вдруг страшным голосом крикнул Брагин и стал крутить во все стороны тяжелой головой, будто хотел выявить того, кто с этой мыслью не был согласен. – Я так и знал!! Он скоро всех нас замочит! Это психически неуравновешенный тип! Надо еще разобраться, может быть, он не только Некрасова замочил!

– Ну, это не наше дело! – торопливо перебила Брагина Элла и как-то странно взглянула на него. – Пусть милиция разберется… Мы не возражаем, – сказала она Мире. – Мы останемся здесь и дождемся прихода милиции… А что, уже кто-то вызвал милицию?

«Если Лена где-то рядом и все слышит, – думала Мира, – то это конец. Она убьет каждого, кто попытается уйти из лагеря за милицией».

– Я пойду, – сказала Мира.

– Ну уж дудки! – со злой улыбкой возразил Брагин и помахал пальцем. – Мы тебя не отпустим. Мы тебя беречь будем, чтобы нечаянно не упорхнула.

– Хотите, я пойду? – предложил Шубин. – Мне все равно в магазин надо. От голода уже трубы жжет.

«Она его убьет!»

– Я вас провожу до моста, – сказала Мира.

– А я провожу вас! – радостно сообщил Брагин Мире.

– А где этот… труп? – спросила Элла. Глазки ее бегали, как шарики «Спортлото». – Посмотреть можно?

– Нельзя, – ответила Мира. – До прихода милиции никто не должен к нему прикасаться.

«Лена, милая, прости меня! Прости меня! Прости меня!»

7

Пузырьков не успел доехать до дома, как на мобильный ему позвонил оперуполномоченный и передал, что в море найден обезглавленный труп мужчины. Личность утопленника не установлена.

Пришлось разворачиваться и гнать в судебный морг.

– Будете смотреть? – спросил судмедэксперт Лунев, проводивший вскрытие. Он сидел на подоконнике и ел чебуреки. Жир стекал ему на запястье, и вивисектор все время качал головой – то ли оттого, что ему было вкусно, то ли сокрушался по поводу выпачканных рук.

Они зашли в прозекторскую. Лунев вытер руки о полотенце, встал в голове стола и приподнял край простыни.

– Уберите ее всю, – попросил Пузырьков.

Минуту он смотрел на страшный безголовый труп.

– Он так и был голым?

– Нет, одежда есть.

Лунев снял со стеллажа полиэтиленовый пакет и вытряхнул на стол мокрый комок. Несмотря на то, что одежда была сильно изорвана и выпачкана в иле, Пузырьков без труда узнал некогда белые шорты и красную майку.

Они вернулись в кабинет.

– Заключение, пожалуйста, – попросил Пузырьков и, пока Лунев стягивал резиновые перчатки и мыл руки, рассмотрел карту, висевшую на стене. Он не хотел делать никаких поспешных выводов и тем более раньше времени впускать в душу надежду, хотя она, коварная плутовка, уже не давала ему покоя. «Убили в Верхней Калиновке, а труп бросили в море? Маловероятно…»

– Здесь его выловили, – сказал Лунев, ткнув пальцем в широкую синюю полосу, обозначающую море. – Рядом с пансионатом «Горные дали». Но этот человек не из пансионата. Там все свои на месте.

Пузырьков застыл у карты. Для его роста она была повешена слишком высоко, и приходилось задирать голову. Пансионат на схеме обозначен россыпью крошечных квадратиков. Это корпуса, служебные здания. А вот совсем рядом, напоминая синего удава, вливается в море Мзымта. Ее пересекают два моста – для автомобилей и железнодорожный. На теле реки обозначены белые пятнышки отмелей. Река плавно огибает аэропорт и упирается в нижний край карты.

– Какой масштаб? – машинально спросил Пузырьков, зачем-то отгибая край, словно хотел увидеть на внутренней стороне карты изображение ущелья и громаду Истукана.

– Не знаю, – пожал плечами Лунев, положил на стол папку и развязал тесемки.

Но Пузырьков сориентировался уже без масштабной сетки. Вот Верхняя Калиновка. До нее от моря километров двадцать, но это по серпантину. А по прямой не больше пяти. От Истукана еще меньше. Если плыть по Мзымте, от скалы до пляжа пансионата «Горные дали» от силы четыре километра наберется. Всего четыре.

Он подошел к столу и взял в руки скрепленные степлером листы. Но читать все от начала до конца, где только на четырех страницах шло подробное описание признаков трупа, он не стал. Открыл последнюю страницу.

– Сколько он пробыл в воде? – не отрываясь от текста, спросил он.

Об этом тоже где-то было сказано, но не в том порядке, в каком необходимо было знать следователю.

– Около трех суток, – ответил Лунев и, прикурив, стал размахивать рукой, гася спичку. – Ориентировочно смерть наступила в пятницу, между шестью и восемью часами утра.

– Причина?

– Утопление. А множественные переломы, разрушение черепной коробки, травмы и разрывы внутренних органов – это вторично. Труп здорово потрепало о прибрежные камни за трое суток.

Нет, не то он говорит.

– Состав воды в желудке и легких проверяли?

– Пресная, – кивнул Лунев, словно он следил за логикой следователя и соглашался с тем, что его версия имеет право на жизнь. – Но никакого противоречия тут нет. После дождя, когда объем воды в реке увеличивается, море на несколько дней становится пресным в трехкилометровой зоне вокруг устья.

– Алкоголь в крови?

– Отсутствует… Да там все написано! Мне думается, он поскользнулся и упал с пирса. А если предположить, что не умел плавать, тогда все становится ясным. Сначала пошел ко дну. Потом всплыл, и его начало бить о камни.

– На шее не было никаких цепочек, веревок или амулетов?

– Может, и было, – пожал плечами Лунев. – Но после того, как ему голову снесло, уже никакая цепочка не смогла бы удержаться.

– Приведите его одежду в порядок, – сказал Пузырьков. Он постарался произнести эти слова тоном приказа, но, как всегда, получилась мягкая просьба. – Очистите ее от песка и водорослей. Я пришлю людей на опознание.

На выходе Пузырьков остановился и повернулся к Луневу.

– Как вы думаете, – произнес он, прекрасно понимая, что если даже судмедэксперт опровергнет его версию, то это ничуть не скажется на уверенности Пузырькова в своей правоте, – такие сильные повреждения он мог получить, если бы, скажем, свалился с высокой скалы? – Слишком он дорожил удачей, чтобы упустить ее и отказаться от своих убеждений.

– А где у нас на побережье высокие скалы?

– И все-таки?

– Теоретически мог, конечно. Полтора года назад нам привезли альпиниста – сорвался со скалы где-то в горах. Очень похожий случай. Труп напоминал мешок, наполненный костной крошкой…

Он оперся о косяк и, видя, что к рассказу об альпинисте следователь относится с особым интересом, стал развивать тему:

– Тело, когда оно падает с высоты, вращается и ударяется о каменные выступы всевозможными местами. А сила ударов страшная! Ударится головой – нет головы. Ударится спиной – позвоночник раздробится на позвонки…

– Спасибо, – прервал его Пузырьков и протянул руку.

Уже затемно возвращаясь домой, он думал об Истукане, о скале, одна сторона которой отвесно опускается в Мзымту, а другая плавно переходит в седловину, где расположился дачный поселок. «Соседи говорили, что Ломсадзе любил по утрам бегать на вершину…»