Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна

Я, сообразив, что в следующий миг заместитель шефа вызовет жандармов, поднялся со стула и двинулся к двери.

— Напрасно вы так, Александр Александрович!

И вдруг — уж и не знаю: не показалось ли мне — по лицу Самойлова скользнула тень сомнения и чего-то, что я принял за выражение раскаяния.

Раскаяние — не раскаяние, но генерал тоже поднялся:

«Ступайте, ступайте, Михаил Фролович», — произнес, уже не приказывая, он. — «Поверьте: вам здесь больше нечего делать!»

Я — ошеломленный даже больше, чем давешним нападением на меня — кивнул и вышел восвояси.

Что делать дальше, лично мне — скажу откровенно — было неясно. Я вернулся к себе на Офицерскую и попытался дозвониться до Можайского… — Чулицкий вновь покосился на его сиятельство, но тот никак на взгляд не отреагировал. — В конце концов, мы вместе разрабатывали план, и вот — буквально на глазах — весь этот план летел в Тартарары, тем более что мне донесли и о выходке Вадима Арнольдовича…

Теперь Чулицкий посмотрел на Гесса. Вадим Арнольдович понурился.

— …в результате которой мы получили еще один труп совершенно непонятной природы и задержанного явно до времени Молжанинова.

— Не до времени, — Гесс.

— Теперь-то мы знаем это, — кивнул Чулицкий, — но тогда… Что мне оставалось? Я, что называется, рвал и метал! Можайского на месте не было… Впрочем, разумом я понимал, что он — исходя из нашего же плана — и не должен был прохлаждаться в участке, но… Вы понимаете! То обстоятельство, что я буквально оказался отрезан от всех и не имел ни малейшего представления о том, кто и где находился и чем занимался, бесило меня так, что один из моих чиновников для поручений — вы его знаете, господа, Лукащук…

Я припомнил: хитроватый малоросс, порою бесивший своей навязчивостью.

— …перепуганный моими припадками, послал в аптеку за каплями и чуть ли не силой заставил меня проглотить половину флакончика!

Чулицкий — едва-едва, бледной тенью — улыбнулся.

— Снадобье меня немного успокоило. А может, просто оглушило. Но ненадолго. Вскоре появился Сергей Ильич…

Инихов тоже улыбнулся.

— …и рассказал мне такое, что я снова взбесился!

— Немудрено! — Инихов развел руками. — Если бы я знал о том приеме в жандармерии, который… В общем, если бы я знал, не стал бы рассказывать о собственных злоключениях. Но я не знал и рассказал.

— Да.

Инихов и Чулицкий — вдвоем, не сговариваясь — воззрились на Митрофана Андреевича. Брант-майор покраснел.

— Да. — Повторил Чулицкий. — Рассказал. И это стало последней каплей!

— Господа, господа…

Митрофан Андреевич смущенно погладил усы. Чулицкий, однако, только рукой махнул:

— Полно! Теперь-то уже что? А в ту минуту я взвился с навязчивой мыслью: «Что, — билась эта мысль в моей голове, — все эти люди о себе возомнили? Кто дал им право издеваться над сыском?»

— Михаил Фролович страшно ругался! — подтвердил Инихов. — Я, как и Лукащук до меня, уж испугался: всё, удар сейчас Михаила Фроловича хватит! Спасать человека нужно! И заставил его принять еще капель сорок аптечного снадобья.

— Я не хотел, — мимолетная улыбка, — даже вырывался и фыркал водой из стакана, но разве с Сергеем Ильичом, когда он разойдется, совладаешь! Заставил меня, шельмец, проглотить настойку!

Инихов хихикнул:

— Если честно, понятия не имел, что капли возымеют такое действие!

— Какое? — заинтригованно спросил я.

Чулицкий посмотрел на меня, на мою памятную книжку, на карандаш в моих пальцах, но, пожав плечами — какая, мол, разница? — пояснил, понимая, что поясняет на публику[454]:

— Если первая доза на какое-то время просто оглушила меня, то вторая как будто влетела в голову артиллерийским снарядом, разорвалась в ней и выбила всё, что в наших мозгах отвечает за координацию: движений, речи… всякую вообще координацию. Ноги мои удлинились: я с удивлением смотрел, как пол кабинета покачивался где-то в отдалении. Руки приобрели поразительную, но совершенно неконтролируемую гибкость: за что бы я ни пытался взяться, непременно промахивался мимо; зато ухватывал и то, до чего в здравом состоянии и не помышлял бы дотянуться! В голове поселилась удивительная ясность: отстраненная от мгновения бытия, словно и не моя вовсе. Язык же едва шевелился: со стороны, полагаю, мою речь можно было принять за нечленораздельное мычание пьяного!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Инихов подтвердил:

— Да, так и казалось.

Чулицкий:

— Возможно, такое общее действие было вызвано не только передозировкой, но и чрезмерными возлияниями ночью, но факт оставался фактом: говоря непредвзято, я более ни на что не годился!

Дыша отнюдь не тяжело, я повалился в кресло и вдруг осознал: да что же это? Ведь есть, есть еще дело! И даже не одно. О чем мы договаривались с Можайским? Что я задержу и допрошу не одного, а нескольких подозреваемых из числа получивших наследство родственников! А я, завозившись с Некрасовым и странным воскрешением его дядюшки, напрочь обо всем этом забыл…

«Инихов!» — закричал тогда я…

— Попытались закричать, — поправил Сергей Ильич.

— Да, — согласился Чулицкий, — попытался…

«Инихов!» — попытался закричать я. — «Вели заложить коляску! Мы отправляемся!»

«Куда?»

«Подай список!»

— Я, — пояснил Сергей Ильич, — сразу же понял, что речь о погибших в пожарах и наследовавших им родственниках, взял список со стола и подал Михаилу Фроловичу.

— А я, — Чулицкий, — начал перелистывать его непослушными пальцами.

«Вот! — я, наконец, выбрал фамилию. — Это неподалеку. Едем!»

— Мы, — Инихов, — действительно поехали, хотя и немалого труда мне стоило сопроводить Михаила Фроловича по лестнице. И еще большего — подсадить в коляску!

— Да. — Чулицкий — Но мы поехали.

— И зря.

— Как так? — Можайский.

— А вот так. — Больше Чулицкий не улыбался. — В адресе нужного нам человека не оказалось: выбыл.

— Тогда, — Инихов, — мы поехали в другой адрес.

— И тоже зря.

— Ну-ка, — Можайский, — ну-ка!

— Выбыл!

— Дай-ка догадаюсь: вы поехали в третий адрес…

— И тоже напрасно!

— Выбыл?

— Как чертом унесло!

— И в четвертом?

— И в нем!

— И далее по списку?

— Почти.

— Значит, кого-то взяли?

— Нет, но…

— Что?

— В одном из адресов мы обнаружили вот это… — Чулицкий достал из кармана обрывок телеграммы.

Можайский выхватил обрывок у него из рук и вслух прочитал остававшиеся на бланке слова:

…Gallo… conferma tra i… treno da… stazione…

— Это на итальянском!

Чулицкий иронично хмыкнул:

— Уж догадались!

— Я знаю, откуда телеграмма!

— Из Венеции.

Его сиятельство оторопел: он явно не ожидал такой ретивости от Михаила Фроловича.

— Как вы…

Чулицкий принял бланк обратно в свои руки:

— На почте сказали. Не каждый все-таки день иностранные телеграммы в затрапезную меблирашку доставляют!

— Ах, вот оно что! — в голосе Можайского послышался намек на злорадство. — А я-то уж было вообразил…

— Отель Сан-Галло, — отмахнулся Чулицкий. — Мы уже отправили запрос, но подтверждения ранее чем завтра ждать не приходится.

— Понятно…

— Зато мне ничего не понятно! — я. — Кто уехал в Венецию? Куда исчезли все родственники? Разве они, как мы установили, не такие же жертвы — вроде Некрасова?

Чулицкий, Инихов и Можайский переглянулись. Ответил Чулицкий:

— Я сам ничего не понимаю. Но если славящийся своей сообразительностью князь…

Можайский замахал руками:

— Тут я пас!

— Я тоже, — в ответ на мой безмолвный вопрос заявил и Сергей Ильич.

Я захлопнул памятную книжку:

— Это что же получается? Ерунда какая-то! А Некрасов? Он-то почему не исчез? Не может ли быть так, господа…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Предлагаю, — перебил меня Чулицкий, — не делать теперь поспешные выводы. Давайте дождемся ответа из Венеции!