Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Завтра, говорите?
— Должен быть завтра.
— Гм…
Если бы я знал, что уже через час или около того мою гостиную охватит пламя, а еще спустя несколько часов целый квартал выгорит дотла, я бы, несомненно, проявил большую настойчивость. Но я не знал. Никто из нас не знал. И мы, даже в мыслях не имея подобное развитие событий, уже в третий, если я не сбился со счета, раз за это совещание упустили возможность предотвратить великое бедствие!
— Хорошо, — согласился я, — завтра так завтра.
— Значит, засим, — улыбнулся — опять мимолетно! — Чулицкий, — я завершаю рассказ: осталось добавить немногое. Наездившись по адресам, найдя в одном из них обрывок телеграфного бланка и установив отправителя, мы с Сергеем Ильичом наскоро перекусили — меня при этом, извините за подробность, вывернуло…
— Лекарство!
— Да: отравился я все же… так вот: мы наскоро перекусили и поспешили сюда. К вам, Сушкин! И вот мы здесь.
— За что большое вам человеческое спасибо!
Чулицкий ухмыльнулся:
— «Спасибо» на хлеб не намажешь, но раз уж мы с вами такие давние и… гм… добрые знакомцы… и раз уж… э… Можайский попросил… то отчего же нет? А есть ведь и еще один момент…
— Какой? — с понятным подозрением осведомился я.
— Говорят, вам голову минувшей ночью собирались проломить, да вот беда: с дворником перепутали!
Я нахмурился:
— Хорош предмет для шуток, нечего сказать!
— А я и не шучу, — парировал, снова став серьезным, Чулицкий. — Это происшествие, как мне кажется, чрезвычайно важно, и мы напрасно не уделили ему должного внимания. А уж настойчивость, с какой на вас устраиваются покушения[455], и вовсе заслуживает отдельного обсуждения. Вы явно играете в происходящем какую-то особенно важную роль, пусть даже ни мы, ни вы сами о ней — о роли этой — ничего и не знаем.
Я пренебрежительно пожал плечами:
— Скорее всего, просто месть за участие. С репортерами такое случается.
Чулицкий покачал головой:
— Не думаю. В общую канву обычная месть никак не укладывается.
— Тогда что же?
— Не знаю.
— Я, — Можайский, — согласен с Михаилом Фроловичем. Мы явно имеем дело с чем-то… необычным. И лично я не удивлюсь, если даже теперь, когда все основные фигуранты объявлены в розыск либо задержаны, покушения не прекратятся. Более того: я не удивлюсь, если именно теперь они станут еще решительней!
Я посмотрел на его сиятельство с испугом — уже второй раз за сутки он проявлял настойчивость в предостережениях на мой счет; мое пренебрежение как ветром сдуло:
— Ты же не хочешь сказать…
— Не знаю.
Как и Чулицкий ранее, Можайский более не добавил ничего.
Мне стало совсем не по себе.
— Кхм… — покашлял Митрофан Андреевич. — Что-то мы совсем в за упокой ударились! А между тем, работа проделана быстрая и немалая, и результаты этой работы скорее впечатляют, нежели внушают пессимизм. Разве не так?
Это замечание разом изменило ход беседы, и мы вновь, как это ни грустно, лишились возможности прояснить некоторые из тех лежавших на поверхности мотивов, знание которых могло бы предотвратить серьезные бедствия.
Как бы там ни было, но теперь уже ничего не попишешь. Мне остается только, придерживаясь реальной последовательности, поведать о происходившем далее в моей гостиной: передать рассказ Митрофана Андреевича и рассказ Вадима Арнольдовича. Впрочем, о «приключениях» Вадима Арнольдовича — позже.
Итак, Митрофан Андреевич сказал:
— Не вижу оснований для пессимизма. Общими усилиями мы раскрыли масштабное преступление, даже, если можно так выразиться, целую вереницу преступлений. Очистили ряды нашей службы — в первую очередь, я свою имею в виду — от затесавшихся в нее проходимцев и негодяев. Этого ли мало? Лично я так не считаю. Неужели так считаете вы?
Мы переглянулись.
— Пожалуй, нет, — Чулицкий.
— Согласен, — Можайский.
— Есть в ваших словах сермяжная правда, — Инихов.
Любимов и Монтинин тоже утвердительно кивнули.
Саевич не проронил ни слова, но к нему сказанное Митрофаном Андреевичем уж точно не относилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})На лице Вадима Арнольдовича — на какой-то миг — появилось сомнение, но и он в итоге согласился:
— Мы, конечно, все не так себе представляли, но… результат есть результат. С этим не поспоришь.
Иван Пантелеймонович:
— История недавно была: караульный застрелил пьяного…
— Иван Пантелеймонович!
— …который полез к нему обниматься. А потом выяснилось, что пьяный и пьяным-то не был, просто прикинулся. Винтовку хотел отобрать. Караульному поначалу влетело, но потом…
— Знаю, знаю, — Чулицкий с улыбкой. — Его медалью поощрили.
— Точно!
— Предотвращенное преступление в результате ошибки. Да: наш случай, очень похоже!
— Вот и я говорю: благие намерения мостят дорогу не только в ад!
Мы все невольно усмехнулись.
Я уже позабыл о собственных тревогах и тоже присоединился к общей похвальбе:
— Кому как, а мне-то верно барыши привалили. Ошибка или нет, но материал я выдам такой, что все от зависти полопаются! Редкая удача!
Все заулыбались и мне: удивительно, но наивная радость нежданной выгоде почему-то не озлобляет, а веселит людей.
— И кстати о материале: Митрофан Андреевич!
— Да?
— Ваша очередь пополнить мою памятную книжку!
Я помахал блокнотом, уже почти заполненным, но все еще готовым принять новые откровения. На худой конец, в моем кабинете было немало еще таких же блокнотов — в полной боевой готовности.
Митрофан Андреевич погладил усы и — при всеобщем внимании — приступил к рассказу.
— Прежде всего, господа, я должен еще раз извиниться: перед вами, Сергей Ильич, и перед вами, мой юный друг…
Инихов сморщил лицо в благодушной гримасе, Любимов слегка покраснел.
— Признаю: мое поведение было… э… некрасивым. Я нагрубил вам и даже оскорбил вас, причем, что самое скверное, — взгляд в сторону поручика, — налицо безответность младшего перед старшим: не только по возрасту, но и по чину. Впрочем, вы-то, поручик… но ладно!
— Вы меня тоже извините, Митрофан Андреевич: не сдержался!
— Забудем.
Я уже говорил в самом начале этих моих записок, что столкновение между Кириловым и Любимовым носило характер столь бурный и было настолько нелицеприятным, что вряд ли оба они — брант-майор и младший офицер полиции — смогли бы когда-нибудь о нем позабыть. Говорил я и то, что наш юный друг явно затаил серьезную обиду, и в его лице Митрофан Андреевич приобрел врага. Поэтому новые взаимные извинения и новые заверения в том, что они приняты, меня не обманули: я видел ясно и несомненно — и старший, и младший не примирились друг с другом, а лишь отстранились от новых выяснений отношений, от явной враждебности в отношении друг друга перейдя к вежливому отчуждению.
Меня это огорчало: оба они были хороши — каждый по-своему. Хороши не в смысле виновности, а в самом прямом смысле: как люди и как работники. Каждый был честен той совестливой честностью, какая единственно и отличает людей без всяких скидок благородных от людей со скидками. И каждый из них двоих в работе видел свой долг перед обществом, а не вереницу наполненных скучными и обременительными обязанностями дней.
Жаль, но я ничего не мог поделать для того, чтобы эти люди смогли примириться искренно. Меня, повторю, это огорчало, и это огорчение как раз и вынудило меня написать эти строки.
— Когда Сергей Ильич и поручик ушли из моего кабинета, — продолжил, между тем, Кирилов, — я еще какое-то время в бешенстве метался от стола к окну и обратно. Список нечистых на руку чинов пожарной команды оскорблял меня до глубины души — самим своим наличием. Ну, кто бы мог подумать! Сколько сил, сколько энергии, сколько времени я вкладывал изо дня в день: в обустройство моих подчиненных, в образование, в расширение кругозора! Сколько ходатайствовал о прибавках к жалованию и ведь добивался прибавок! Мне удалось даже то, на чем не смогли настоять мои предшественники: существенное увеличение штата, что снизило напряженность и нагрузку на каждого из чинов по отдельности! И вот — благодарность: темные делишки, явные вымогательства, воровство, преступный сговор… участие в убийствах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
