Приключения-91 - Виталий Гладкий

— В общем, — подытожил начальник иезуитски-стеснительно, — подумайте: может, перейти...

— Куда? — спросил Дробызгалов с надеждой.

— Ну, я не знаю... С оперативной работой что-то у вас не ладится... Смотрите. — Полковник как обычно прибегал к обтекаемым формулировкам.

Так. Конец. «Гражданка», сдача удостоверения.

— А с Авериным как? — спросил Дробызгалов по инерции.

— Очевидно, будут судить...

— Но мы же его сами... А потом — это же чепе...

— Чепе, — согласился полковник, вздохнув лицемерно.

Дробызгалов тоже вздохнул. Но — от души. Полковник, конечно же, в случае чего оправдается: дескать, полезно зажравшемуся спекулянту Мордашке попариться в зоне — выйдет, большой авторитет иметь будет, да и страха прибавится, покорности. А виновного в провале оперуполномоченного он, полковник, накажет по всей строгости. А может, и не придется стеснительному полковнику никого наказывать: поймет Дробызгалов деликатный намек и сам черкнет рапорт об увольнении из органов...

— Разрешите идти? — с ненавистью вопросил Дробызгалов.

— Да, пожалуйста. И... проведите с Авериным этим... воспитательную работу.

— В смысле? — искренне удивился Дробызгалов.

— Чтобы... осознал положение...

Шагая по коридору и нащупывая в кармане ключи от кабинета, Дробызгалов оценивал сложившуюся ситуацию. Мямля-иезуит с прокуратурой ссориться не станет, не с руки ему, тем более сам еле на месте держится — пришел в милицию на большой волне, с начальством своим бывшим, ан — нет начальства, схлынула волна, и висит он теперь между землей и небом, все отчетливее сознавая: чуть что и — предложат ему почетную пенсию. А она, пенсия, хоть и полковничья, да по нынешним временам инфляции — курам на смех. У Мордашки только в неделю на сигареты такая пенсия уходит.

Опустившись в облезлое казенное кресло за своим письменным столом, Дробызгалов перевел мысли на личные перспективы. Итак. Предположим, распрощается он с органами. Куда идти? Просто некуда. А с жильем как? Так и застрянет на пятнадцати коммунальных метрах, где, помимо него, еще жена с ребенком? А детсад? Покуда в милиции, обещали подсобить с очередью, а уйди — ребенка куда? Выпить бы вот с горя... Тоже — закавыка! Сейчас пойдешь и возьмешь в любое время у тети Шуры из винного, потому как при удостоверении и власти... А завтра? В очередь? Хотя, с другой стороны, шатания по магазинам с черного хода стали небезопасны — ущемленные обэхээсники принялись в последнее время рьяно защищать монополию на сферы своего влияния. И та же тетя Шура в любое время им настучит: мол, шуганите участковых и уголовку, а то что за дела? — вас кормить не успеваем, а тут еще и они... А там такая сволота в отделе борьбы этом...

Об отделе борьбы Дробызгалов вспомнил некстати. Позвонил по внутреннему телефону полковник.

— Что у вас нового по Фридману?

— Работаем с ГУБХСС, — промямлил Дробызгалов. — В контакте...

— Результат?

— Ну... будет! Я, кстати, Аверина хотел подключить вплотную, он ведь имеет выход на него через сестру, я докладывал... А теперь даже не знаю... Если нарушу, эта... психологическое равновесие, какая работа?..

— Аверину пока ничего не говорите... С прокуратурой я свяжусь, арестовывать его не будем до поры... Н-да, звонили из министерства, дело Фридмана из ГУБХСС передано в КГБ...

«Вот оно что!» — понял Евгений.

— Поэтому так: решите задачу — будет... другой поворот отношения к вам, — закончил полковник.

Дробызгалов покосился с ненавистью на пищавшую короткими гудками трубку. Вот так. Результат любой ценой. Как понимать полковника — ясно: раскрутишь дело с Фридманом — поглядим, может, и милость проявим... А может, и нет, твердых обещаний не дается. Мордашке за помощь в данном вопросе — тоже милость — до суда сладко пожрать-попить и с девками всласть в простынях покувыркаться. Ну, на Мордашку-то плевать, он заслужил, барыга, а ему, Дробызгалову, за что такой компот кислый? За что?!

Обэхээсникам и комитетчикам плевать и на Дробызгалова, и на Мордашку. Сливки в случае удачи снимут они, уголовный розыск здесь не более чем подспорье, хотя он-то всю задачу и решает. Задачу сложнейшую, невыполнимую, потому и свалили дело в район, не сумев справиться даже своими, куда более могучими силами.

Валерий Фридман в свое время был причастен к деятельности цеховиков — севших, но его не выдавших. Ничего, кроме оперативных данных, на Фридмана не имелось, а, судя по оперданным, являлся он как бы банкиром тех, кто ныне находился за решеткой или уже отбыл в миры иные, не увидев свободы. Предполагалось финансирование Фридманом крупных преступных группировок, организация всяческой контрабанды, в том числе и промышленной, но доказательств тому не имелось никаких. Потому ставилась простая по сути задача: выявить тайники, где хранятся ценности. Но попробуй выяви! В уголовной среде Фридман пользовался немалым авторитетом, созданным ему воротилами теневой экономики, кровно заинтересованными в неприкосновенности своего банкира от домогательств рэкета, а что касалось каких-либо милицейских провокаций, тут бы нашлись заступники из высоких административных сфер — в том числе и правоохранительных, связи у Фридмана были мощные. Вероятно, как Евгений догадывался, заступники эти быстро бы аннулировали все сегодняшние усилия органов в отношении Фридмана, если бы сам не нарушил он застойную оперативную ситуацию вокруг себя, пожелав эмигрировать из страны. Желание удовлетворили, одновременно приняв решение: вплотную заняться материальной базой кандидата в американские граждане. Воплотить это решение в арест Фридмана и изъятие у него ценностей надлежало обэхээсникам и Дробызгалову. Однако люди из ГУБХСС, сознавая недосягаемость цели, от работы под всякими благовидными предлогами отлынивали, и основной груз лег на плечи Евгения, в свою очередь также не ведавшего, каким образом осуществить намеченное руководством. Хотя в лени и оперативной несостоятельности упрекнуть себя Дробызгалов не мог. Квартиру Фридмана он исследовал до пылинки, затем — дачу, жилища всех близких «теневику» людей, трясясь при этом от страха, что застанут при незаконном производстве обыска, да ладно застанут — убьют! — однако ни одного тайника не обнаружил. В квартире, правда, нашел за шкафом около тридцати тысяч в бумажном засаленном пакете, но что это? — крохи! И просто снился Евгению тот сладостный миг, когда берет он в руки заветную кубышку, целует ее страстно, а после мчится за постановлением о проведении обыска. А затем входит с понятыми, следует к заветному месту под гневные комментарии хозяина — и захлопывается рот Фридмана, а вернее, открывается в изумлении... А он, Дробызгалов, невозмутимо корректен и загадочен — мол, знай наших, все насквозь видим!