Приключения-91 - Виталий Гладкий

Существовал, однако, вопрос: а вдруг, да уплыли уже за рубеж искомые ценности? Но визу Фридман получил недавно, с получением ее находился под контролем, а до этого момента, целиком завися от произвола властей, вряд ли стал бы предпринимать безоглядный маневр с капиталом... Хотя относительно эффективности контроля Дробызгалов весьма сомневался. Фридмана круглосуточно охранял едва ли не взвод боевых ребят спортивного сложения, имелись у него свои посыльные и связные, мощная автотранспортная база и личная радиосвязь; кроме того, Фридман, как представитель фирмы США, чьим владельцем являлся его старший брат, встречался с приезжими коммерсантами, крутил дела с совместными предприятиями, и уследить за всей кутерьмой его контактов было задачей невероятной. Конечно, кое-что подслушивалось, записывалось, фирмачей проверяли таможенники, доверенных лиц Фридмана порой задерживали и обрабатывали, но — толку?

— Дробызгалов? Ко мне, срочно! — потребовал полковник по селектору.

Матюкнувшись, Евгений подчинился.

— Звонили из КГБ, — сказал начальник. — По их данным, все деньги вложены Фридманом в очень серьезную партию бриллиантов старинной огранки. Вещи уникальные, дореволюционные. Готовится контрабанда, поняли? Если предотвратите...

— Будем стараться, — откликнулся Евгений не без издевки в интонации, подумав при этом не без удивления, что кого-то, видимо, из ближайшего окружения Фридмана удалось завербовать всерьез и прочно. ГеБе работать умеет, не перевелись там таланты неумолимого сыска, машина проржавела, но мощь сохранила... Хотя, с другой стороны, на что-либо конкретное комитетчики все равно не вышли. Так, общая информашка...

Свой план работы по данному делу Дробызгалов связывал с Мордашкой, чья сестра Марина — женщина ослепительной красоты, дорогая валютная проститутка, крутила с Валерой Фридманом роман, и крутила не без оснований, надеясь на состояние жениха и на его эмиграцию. Жених между тем о профессии Марины не ведал, да и не стояла она у отелей, а имела солидную налаженную базу с многоопытной бандершей. Прищучить проститутку Дробызгалов не мог, имела она основательный «отмаз», в чем Евгений убедился еще год назад, когда сам положил на Марину глаз, познакомившись с ней у Мордашки — та как-то заглянула к братцу в гости.

Посидели, попили кофе, посмотрели какой-то фильм, и тут предложил Евгений Марине проводить ее до дома. Согласилась.

Мишка, взирая на кобеляж Дробызгалова, усмехался коварно, но тот поначалу не уяснил смысл его гаденьких улыбочек, смысл открылся позже, когда вышел с Мариной из такси, дрожа в неуемном сексуальном желании от точеной гибкой фигуры, длинной ее шеи, маленькой головы, припухлых губ, одуряющего запаха духов — морозно-тонкого... И еще от того, что уже знал: живет Марина одна, и достаточно подняться сейчас к ней на ту сакраментальную чашечку кофе...

Такси он отпустил. Сжал ее руку. Выдохнул сиплым дискантом:

— Может... чаем напоишь?

Взгляд ее вдруг изменился. Приветливо-дружеский, он вдруг стал оценивающе-куражливым.

— Трахнуться хочешь, опер?

Как обухом...

— Ну, чего молчишь?

— Н-ну... — протянул он из нутра. Удивленно и неуверенно, с каким-то стыдом даже.

— Сто долларов есть?

— Чего?

— Ничего. Любовь, ее большевики придумали, чтобы дамам не платить. Понял, оперок?

— Сто рублей есть, — процедил он, отвернувшись; все, наконец, уяснив.

— Ну и засунь их себе в одно место. — Она внезапно весело и очаровательно рассмеялась, чмокнув его в щеку, и впорхнула в подъезд — красивая, верткая птица — недосягаемая.

А Дробызгалов так и остался на месте, словно бы оглушенный. А после подкатила к нему колкая ярость... Отомстить! Чего бы ни стоило! За унижение свое, за наглость ее, за недосягаемость ту же...

У Мордашки он время от времени о Марине справлялся, однако вскользь, в канве общей болтовни на второстепенные жизненные темы. Кое-что полезное — в частности, информация о ее романе с Фридманом — в разговорах всплывало, но главные подробности Дробызгалов разведал самостоятельно: адрес бандерши, канал сбыта: валюты... А после, подкараулив ее, неспешно выложил свои козыри.

— Ну, — сказал в итоге, — сто зеленых, по крайней мере, наш разговор стоит, как считаешь?

— Сто зеленых отдать? — усмехнулась она.

— Не, — зевнул он, — предпочитаю натурой.

— Завтра получишь, — согласилась скучно.

И — получил Дробызгалов! С утра, выйдя из дома на службу, был он насильно втиснут в черную «Волгу» с частным номером и государственным радиотелефоном, где, помимо шофера, находились еще трое молодых людей с тренированной мускулатурой. Представившись, люди низкими голосами объяснили Дробызгалову, что действия его мало того что мешают их работе, но и носят характер, порочащий работника милиции, который, впрочем, после их доклада по инстанциям, в любой момент может стать обыкновенным гражданином...

С отдавленными боками — на заднем сиденье «Волги» было очень и очень тесно — Дробызгалов побрел на службу — вернее, поехал, ибо «Волга» за время содержательной беседы увезла его довольно далеко, к лесному массиву, откуда Евгений добирался часа полтора, получив в итоге бэмс за опоздание.

Со «старшими братьями», кому оказывались Мариной кое-какие услуги, не поспоришь, и новую обиду тоже пришлось переварить, несмотря на упорную мысль: а не открыть ли Фридману глаза на занятия его невесты? Однако урезонил себя Дробызгалов. Ибо за его работой наблюдало много глаз, а стальные руки парней в «Волге» запомнились до дрожи.

Успокаивало Евгения, что пусть косвенно, а сквитается он с проституткой, посадив ее жениха, и не видать им обоим никаких Америк. А поможет в том Мордашка. Никуда не денется. Выбора нет.

С такими размышлениями явился Дробызгалов домой. Открыл двухстворчатую входную дверь — перекосившуюся, с разболтанным замком — ремонтировать ни дверь, ни замок Дробызгалов даже не пытался: грабить тут было нечего, да и соседи толклись в квартире день и ночь.

Тотчас обрушился на Евгения гомон детский, пар от стирки и жирные кухонные ароматы. Соседка Валентина — незамужняя лимитчица, обремененная выводком пацанят — все от разных отцов, а рожала она, как кошка, встретила Дробызгалова напряженным визгом в лицо: мол, не дает покоя телефон!

— Безобразие! — орала она, перемешивая редкие пристойные слова с обилием отборного мата. — Замотали! День и ночь!

Дробызгалов всмотрелся в ее оплывшую физиономию. Хотел заметить, что, в отличие от нее, неизвестно на какие средства существующую, он работает день и ночь, и звонят ему исключительно по делу, серьезные люди, а не сексуально озабоченные хахали, но — промолчал, сил не нашлось. Свинцовая апатия. Учуяв расслабленное состояние Дробызгалова, вторая соседка — старуха, вонявшая на всю квартиру какими-то полутрупными запахами, скользнула в свою протухшую комнатенку, тоже позволив себе проскрипеть о телефоне и о соседе нечто гнусное.