Степь - Оксана Васякина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чего стоишь, сказал отец, выбери себе книги, ты же будущий писатель, у тебя должны быть книги. Я оглянулась, в глазах зарябило от корешков, а от тревоги мир стал мягким и тягучим. Я не понимала, как устроена навигация в магазине и чего мне хотеть в этом изобилии. Разнообразие, когда не знаешь, зачем оно нужно, кажется шумом. Отец подошел с газетами в руках, ну что стоишь, спросил он, иди выбирай. Меня поражала та простота, с которой он входил в пространства, казавшиеся мне чужими. Я обернулась на стойку кассы и ощутила, что моя враждебность не была моей выдумкой.
Девушка привстала со своего кресла за компьютером и внимательно наблюдала за нами. Она следила, чтобы мы ничего не украли. Но мы и не собирались ничего красть, мы просто хотели купить книги и газеты. Чувствуя ее взгляд на своем затылке, я подошла к корзине с надписью «Акция – 30%» и выбрала две книги. Бернара Вербера я выбрала потому, что однажды скачала его антиутопию про муравьев на пиратском сайте и прочла за воскресную смену, пока в кофейне не было менеджера и посетителей. Вторая книга была написана британкой индийского происхождения, имени которой я не помню. В аннотации к ее книге я прочла, что «Возвращение» – автобиографический роман о том, как удочеренная британцами индианка спустя сорок лет возвращается в Мумбаи, чтобы найти своих родителей и сестер. Я взяла эти книги и быстро, чтобы кассирша не успела ничего подумать, отдала их на оплату. Меня нагнал отец и положил сверху свои газеты. Он стоял рядом и, не чувствуя тяжелый взгляд кассирши, неторопливо копался в кармане, собирая мелочь, чтобы получилось без сдачи. Он пришел, чтобы купить книги и газеты, и делал это. Мы взяли предложенный кассиршей фирменный пакет магазина и сложили туда мои книги и газеты. Я еще долго его потом использовала: он был плотный и хорошо подходил для хранения зубной пасты, щетки и бритвенного станка.
Когда мы вышли из торгового комплекса, oтец закурил и оглянулся. Я старалась не курить в Москве: от дыма голова гудела, а горло постоянно пересыхало. Нам туда, сказал отец, показав рукой, куда нам идти. Он бросил окурок в урну, и мы пошли. Он вел меня по проспектам, дворам и улицам, но мы шли не наугад, он запомнил карту. Внимательно посмотрев на нее с утра, он сохранил ее у себя в голове, так голубая стрелочка навигатора ползет по экрану. Мы шли мимо плотно закрытых окон и пустых уличных кафе. У одного кафе отец обратил внимание на грифельный рекламный щит, выставленный на газоне. Он прочитал вслух написанное мелом слово «Мо-хи-то» и повернул ко мне голову: что это такое, спросил он. Я ответила, что это холодный напиток на основе газировки, мяты и льда. Здесь рекламируют безалкогольный, но обычно в него добавляют ром. Интересно, сказал отец, давай, когда билеты купим, выпьем этого мохито.
В паре кварталов от РУДН мы снова наткнулись на кафе с мохито и решили зайти именно сюда. Отцу понравилось, что у этого кафе была своя веранда, на ней можно было сидеть в тени и курить. Так он сказал. На что я ответила, что из-за дыма нет никакого света, а если света нет, то и тени нет никакой. Отец поднял голову и посмотрел на небо. Оно было серое, и посередине еле светилась белая плошка. Да, подтвердил отец, вон, даже солнца не видно.
На обратном пути мы зашли в кафе, к нам на веранду вышла молодая официантка в накрахмаленной белой рубашке и коричневом фартуке. Увидев нас, она оторопела, но все-таки нехотя подошла к нам. Я попросила меню и пепельницу. Отец тут же закурил. Я открыла тяжелое меню в чехле из кожзаменителя и, пролистав, нашла вкладку летних напитков. Она все это время стояла у стойки и внимательно наблюдала за нами. Я махнула ей рукой и попросила два безалкогольных мохито. Официантка скрылась, отец попросил достать ему из пакета газету. Прошло минут пятнадцать. На веранде напротив нас сидел стерильный юноша в белоснежных кроссовках и туго затянутом галстуке, который не отрываясь смотрел в свой маленький MacBook. На его столе стояла тарелка с недоеденным клаб-сэндвичем и большой чайник чая. Я работала в баре уже два года и знала: чтобы приготовить два мохито, нужно не более трех минут. Похоже, официантка не передала наш заказ и ждала, когда мы уйдем. Я не хотела говорить о своих подозрениях отцу, не хотела, чтобы он понял, в чем дело. Я встала из-за стола, подошла к официантке и напомнила ей о наших напитках. Не знаю почему, но мне хотелось защитить его от злости и недоверия, которые явно испытывала к нам официантка. Возможно, я чувствовала ответственность, ведь я показывала ему знакомый мне мир. Ведь это я знала, что такое мохито. Он знал мир придорожных кафе, в которых не имело значение, кто ты и как ты выглядишь, там кормили всех, кто был готов заплатить за еду. Сейчас же несправедливость была в том, что мы готовы были заплатить за мохито, но нам не верили и нами пренебрегали. Я быстро вернулась на место, пепельница уже была переполнена отцовскими окурками, a сам он невозмутимо читал новостную заметку о лесных пожарах и задымлении Москвы. Через три минуты из кафе на веранду вышла официантка, на подносе она несла два высоких стакана, полных льда и мяты, из каждого торчало по две трубочки. Вместе с напитками она принесла счет и демонстративно положила его на стол. Она не ушла, поставив напитки, а начала ждать, пока мы расплатимся. Я поняла это и сразу попросила отца достать деньги. Мохито стоил двести пятьдесят рублей, отец достал из кармана пятисотку и положил в картонную книжечку с чеком. Я попросила официантку заменить нам пепельницу, и она, успокоившись, принесла сразу две. Я объяснила отцу, что в мохито обычно ставят две трубочки – толстую и тонкую: тонкая – основная, a толстая на случай, если тонкая забьется льдом и листками мяты. Отец отложил газету и сделал глоток. Сладко, сказал он и тут же выпил всю жидкость из стакана. Он посмотрел на мой стакан и спросил, что делать со льдом, справедливо ли вообще готовить напитки, которые практически полностью состоят изо
