Ковчег для Кареглазки (СИ) - Наседкин Евгений

Блин! О чем я вообще размышляю? Я замужем, у меня семья! Крылова испугалась и даже замотала головой, чтоб выбросить дурные мысли. Илья остановился.

— Ты в порядке?

— Ничего, — ответила она. — Куда мы идем?

— Да без разницы. Считай, пришли.

Они оказалась у Логоса, и муж отворил дверь, пропуская ее.

— Просто нам нужно поговорить.

— О чем?!

— О будущем… о семье, — он улыбнулся. — Дорогая, пора отдать долг.

****

Кареглазка с мужем исчезли, я даже не понял, как это произошло. Я передал псину для подкормки Свинкину, а сам за клубом в очередной раз вырвал и, сделав дело, засыпал свое деяние гравием с дорожки. Вовремя — меня чуть не засек отец Киприан, болтающийся неподалеку. Кажется, батюшка тоже неплохо нализался.

Мысли текли медленно, как джем, оставленный на солнце. Мне был нужен активированный уголь, какой-то абсорбент, чтоб придти в норму. В казарме его сто процентов не было, но у меня был атоксил — на работе в чулане. Поэтому, покурив у штаба, напротив столовой, где «медляки» уже указывали на затухание гулянки, я направился в Логос.

Войдя внутрь, я сообразил, что здесь кто-то есть. Одна из лестничных дверей была открыта, в коридоре горели лампочки. Я сбавил шаг, старался меньше шататься и падать на стены. Бронированные двери лишь прикрывал, так как от их закрытия поднялся бы жуткий грохот. Наконец, кладовка и мое лекарство. Запил водичкой — немного, чтоб не вырвать препарат. Пора ретироваться. Я уже чуть не скрылся в дверях, когда услышал знакомые голоса. Природное любопытство взяло вверх над пьяной ленью, и я вдоль стены проковылял туда, откуда доносился разговор. Это была рекреация — она же, «комната отдыха и приема пищи»: с магнитофоном и диваном, со столом, плитой и чайником. Мое любимое место, пока оно было безлюдным.

— Ты должна выполнить обещание! — чеканил слова Горин. — Я больше не буду ждать.

— Сейчас не время, — послышался голос его жены.

— Ты меня за нос не води! — полковник был зол. — Я сделал все, о чем мы договорились. Я помог тебе больше, чем Генштаб, я вообще вытащил тебя из-под Мечникова. И мне — такая благодарность? — что-то упало и разбилось. — Стой! Быдло уберет.

Ах ты козляра! — подумал я, чуть было не ворвавшись к ним выяснять отношения.

Елена Ивановна что-то ответила, но было плохо слышно.

— Ты же не тупая, что ты сейчас устраиваешь? Ты прекрасно знаешь, что тебе никуда не деться. Выполни обещание, и занимайся вакцинами дальше.

Возникла пауза, после которой снова загрохотали падающие вещи. К горлу подступила рвота, и я выблевал под стену — так беззвучно я еще не рыгал. Почему они замолчали? Я подобрался ближе к приоткрытой дверной щели.

Горин целовал жену в шею, одну руку запустив ей под волосы, а вторую — под бедро. Он что-то страстно шептал с явным намерением залезть под черную юбку. Но Кареглазка сидела не шевелясь, ее глаза уставились в пустоту, а на лице были написаны усталость и равнодушие.

— Ну же, нам нужна нормальная семья… нам нужен ребенок, — донесся ко мне шепот полковника. — Я ведь люблю тебя…

Елена Ивановна повела глазами и увидела меня. Ее брови вскочили вверх и, казалось, что она с трудом удержалась от вопля — губы уже сложились в трубочку.

— Давай, моя хорошая, — прошептал Горин, и поглотил своим ртом выпяченные губы жены, одновременно с этим засунув руку под юбку, и проникая под колготки, — ты же знаешь, как сильно я тебя люблю.

Его голова опустилась к расстегнутой блузке, нащупывая губами грудь, рука вернулась из-под юбки, чтоб расстегнуть брюки.

— Нет! — она отбросила его руки и отскочила. — Илья, не надо, пожалуйста, — помягче произнесла девушка, видя бурю эмоций на лице мужа.

Но разум вояки уже растворился в тайфуне гнева, и он влепил жене пощечину. Елена Ивановна свалилась на стол, а оттуда — на кафель. Я замер, даже прекратив моргать.

— Да пошла ты! — на одном выдохе выкрикнул Горин и выскочил, как ужаленный.

Слава Богу, я заранее спрятался в соседнем кабинете. Полковник чуть не растянулся в коридоре, поскользнувшись на моей блевотине. Он чудом удержался на ногах и выбежал с Логоса, с руганью захлопывая двери.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты еще там?! — донесся сдавленный голос Кареглазки.

****

Гермес огляделся в зеркале. Мышцы горели аж до боли, в глазах темнело от чрезмерных нагрузок. Но — его девчачье тело было все таким же хилым и хрупким. Сейчас только короткие волосы на голове выдавали в нем нечто иное, отличное от обычной девушки. При этом в мозге творилось черт-те что. Он не мог признать в себе нового человека — все эти изгибы, округлости, нежный подбородок, выпирающий копчик… влагалище и грудь, в конце-то концов!

И вишенка поверх — цветастое короткое платье с белыми кружевными трусами. Уродище! Лучше бы я сдох на той площади…

Наверное, никто не желает судьбы, предопределенной кем-либо. И Гермес-Афродита не готов был рабски служить — ведь его амбиции сами требовали власти. Когда приступы ярости сошли на нет, и он перестал захлебываться слезами, появилась возможность подумать. А после — и принять важные решения. Шаг за шагом, кирпичик по кирпичику, — как учил отец.

Паровоз тронулся полчаса назад. Зенон куда-то запропастился, и это было только на пользу. Когда садист Эскул, у которого от доброго лекаря Эскулапа было лишь имя, вошел в вагон к Афродите, то не увидел привычной тренировки. На постели вздымалась гора белья, что удивило его. Но едва хирург поднял одно из одеял, как сзади его обхватили жилистые руки.

Эскул был не слабак, он вообще любил причинять боль, поэтому взять его голыми руками было трудно. Несколько оборотов, подножка и удар спиной о шкаф — и он почти освободился… когда Дита набросила что-то. Перламутровые шарики на грубой нити врезались в шею, передавливая жизненно важные дыхательные пути и кожу. Ручьем хлынула кровь, и Эскул внезапно обессилел. Все еще дергаясь, хирург свалился на железные половицы, и его тело обвисло, прекратив сопротивление. Гермес поднялся, брезгливо оглядел кровь на четках, украденных у Диониса, и хотел уже обтереть их о платье — но передумал. Он урод — но не замараха.

Глава 9. Отец, я достойный?!

Елена Ивановна скрутилась на диване, держась за живот, и я взял ее ладонь сразу же, как только вошел. Она пыталась выдернуть руку, но делала это слабо и неуверенно. Тогда я погладил ее волосы, нашептывая ласковые, успокаивающие слова. Это был мой шанс.

Я думаю, что не нуждается в пояснениях стремление всех девушек заполучить настоящего мужчину — сильного и храброго, мужественного и волевого. Благородного рыцаря из Средневековья. Только они забывают, что эти рыцари, даже их лучшие представители — трубадуры и менестрели — держали своих дам сердца взаперти в высоких замках, иногда сочиняя в их честь приторные любовные баллады. Горин был похож на них. Трубадур — только он не сочинял стихи самостоятельно, а преимущественно цитировал своего любимого Шекспира. Артист, как никак.

Полковник был таким, как мечтают все женщины. Дерзкий, уверенный в себе, и действительно имеющий за собой силу — и в характере, и в жизненном положении. Мачо, гладиатор, воин — в лучших значениях этих слов. И даже чувствительный — хотя, в свою сторону. Правда, на компромиссы с прекрасной женой он оказался не способен, а взаимные уступки — это главное в семейной жизни. И я понял, что предо мной открылось окно возможностей.

— Все рассмотрел? — с вызовом спросила Кареглазка, все же выдернув руку и отстранившись.

— Поверь, я хотел бы его остановить, но меня стошнило в этот момент, — я оправдывался, чувствуя странное полузабытое ощущение — угрызение совести.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Брось! Я и не ожидала от тебя помощи, — она устало прикрыла глаза, на которых застыли слезы. А еще у нее запеклась кровь на разбитой губе. — А когда-то я его любила.

— Все будет хорошо, — повторил я заученную фразу, которая всегда срабатывала. — У тебя все получится. Не обращай внимания — ни на Горина, ни на кого. Иди к своей цели. А кто тогда, если не ты?