Разработка - Андрей Константинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А… а вопрос компетентности?
Ильюхин встал из-за стола, прошелся по кабинету и цыкнул зубом насмешливо:
– Хороший вопрос, как сейчас принято говорить по телевизору. Так ведь я тебя не программистом к Биллу Гейтсу сватаю. Я тебе предлагаю пожить опером, но под легендой.
Штукин аж взопрел малость:
– Можно я покурю, товарищ полковник?
– Кури, кури…
После пары затяжек Валерке чуть полегчало:
– И что… лучше меня нету?
– Есть! – крутанулся на каблуках полковник. – Наверняка есть! Ты знаешь, я уверен, что где-нибудь в Богульме живет писатель, которому позавидовал бы Чехов. Только я о нем ничего не знаю. И не узнаю, скорее всего.
В этот момент в голове Штукина словно что-то щелкнуло и вспыхнуло, будто шаровая молния туда залетела. До него вдруг дошло, что эта ситуация очень схожа с историей про те тысячи долларов, мимо которых он пару дней назад пролетел со свистом. Судьба снова дает ему шанс изменить жизнь! Если сейчас остаться удивленным наблюдателем, то и эта золотая рыбка может уплыть! И тогда эта окопная жизнь уважаемого опера принесет ему только уважаемую чесотку… А тут… Тут было абсолютно непонятно что, но что-то новое, с какой-то новой перспективой, с новым горизонтом. Валерка откашлялся:
– Мне интересно. Я рад, – он чуть было не ляпнул про «оказанное высокое доверие, но осекся, – …что мне предложили… А у меня есть какое-то время на раздумье или ответ надо дать прямо сейчас?
Полковник подошел к оперу и участливо положил руку на плечо:
– Ну почему же «прямо сейчас»? Я ведь не на неделю тебе предлагаю измениться внешне. Но и не на всю жизнь. Тут процесс долгий будет – даже на этапе предварительных согласований. Потом начнется проработка легенды, проработка оперативного сопровождения… Разных процедур на полгода минимум… У нас с тобой сейчас – самый предварительный разговор. Ты подумай, взвесь все спокойно…
Ильюхину внезапно пришла в голову одна идея:
– А кстати! Попей-ка ты чайку с Павлом Игнатьевичем Костиным. Вот он – настоящая легенда. Он уже лет шесть или семь на пенсии, ветеран, председатель всяких там советов. А в начале 70-х он на самом деле долгосрочно внедрялся в самую настоящую банду. Была реализация – многим дали вышку за убийства. Правда, тогда по 77-й дела не возбуждали, так как в ЦК решили, что бандитизм изжит… Ты запиши его телефон, а я его предупрежу! Человек он свой, проверенный-перепроверенный, с ним, как на исповеди, можно. Я ему сам рассказываю то, что пенсионерам знать запрещено… Так, давай-ка я тебе лучше сам его телефон напишу и свой – мобильный. Как взвесишь все – так сразу мне и позвонишь. Договорились?
– Договорились, – пробормотал непослушными сухими губами Штукин. Он взял из рук полковника бумажку с начертанными телефонными номерами и, забыв уставное «разрешите идти», вышел в коридор. Там он постоял немного и еще раз заглянул в бумажку, словно сомневался в реальности всего произошедшего…
…Вернувшись к себе в отдел, Валера практически забыл, что обещал сразу по прибытии зайти к Ткачевскому и вспомнил об этом, только столкнувшись с ним в коридоре.
– Ну? – нетерпеливо спросил Ткачевский. Штукин в ответ лишь пожал плечами:
– Да, товарищ подполковник, странно как-то… За жизнь говорили – все больше на общие темы.
– И все? – не поверил Ткачевский.
Валера сделал вид, что колеблется, но потом все же решается рассказать любимому начальнику абсолютно все:
– Ну… Еще про Крылова спрашивал…
– Петра Андреевича?
– Ага. Как, мол, к нему опера относятся, и не хотел бы я пойти поработать к нему «под крылышко».
– К Крылову.
– Ага.
– Ну, а ты чего?
– А я сказал, что не хочу, что мне и в 16-м неплохо.
– Ага, – глубокомысленно сказал Ткачевский и, будучи умудренным в служебных интригах, пошел обдумывать эту информацию к себе в кабинет.
А Штукин в этот же день созвонился с Павлом Игнатьевичем Костиным и договорился с ним о встрече вечером.
…Квартира Костина находилась в самом центре, на улице Восстания, отправляясь к нему в гости после работы, Валера еще подумал, что не в Металлострое же должен жить такой заслуженный человек. Подъезд он нашел мгновенно, квартира располагалась на втором этаже. Когда Штукин подошел к двери, то сначала решил, что ошибся, увидев ряд коммунальных звонков с пофамильным списком. Табличка с фамилией Костина была третьей сверху. Валера нажал на кнопку звонка. Дверь открыл худой мужичок в спортивном костюме – именно мужичок. Но с лицом не пропитым, а живым и сметливым.
– Проходи, раздевайся! – пропустил он в прихожую Штукина. – Во-он моя комната, дверь открыта. Проходи, я мигом.
Штукин осторожно пошел к комнате, а Павел Игнатьевич бегом вернулся к общему телефону и договорил:
– Слышь, на таком кафеле хорошо шеи ломать! Ты клади, какой я тебе сказал!
Валерка зашел в просторную комнату и остановился у окна. Почти сразу же за ним вошел хозяин, поднял со стола холщовое полотенце – под ним оказались вафельный торт, чашки и чайник. Они сели за стол и начали чаевничать. Костин оказался мужичком с юмором:
– Ко мне недавно оперскую молодежь направили. Неплохие ребята, но… как невесты в четырнадцать лет. Глаза, как у удивленных лемуров. Все спрашивали, как я живу. Ну я им в шутку – все, мол, ништяк, вот только с «маслятами» проблема. Так один мне через неделю банку маринованных маслят подогнал, сказал, что мама консервировала.
Штукин вежливо улыбнулся, хотя ему показалось, что эту байку он уже где-то слышал. Павел Игнатьевич похохмил еще, а потом спросил серьезно:
– Сам-то не ссышь?
– Нет.
– А зачем тебе это надо?
– Значит, надо.
– Зачем, паря?
Штукин увидел, какие у Костина усталые глаза, и ответил тоже чуть устало:
– Интересно.
– Э-эх… Что тебе посоветовать-то… Сейчас времена другие… Посоветую я тебе, как не надо делать: не думай постоянно, что ты красный диверсант. Все время ты будешь просто жить – мыть тарелки, ходить в туалет… Так что – если ты восторженный доброволец, то лучше сразу отгребай в сторону. Восторженные студенты – они только до эшелона радуются, пока им истеричные барышни с балкона машут…
Костин внимательно вгляделся Валерке в лицо и продолжил:
– Короче, дело к ночи… Если все же решишься – поначалу просто вживайся и не думай, как тебе на связь с Центром выходить. Это – вопрос технический. Разберись, кто есть кто в их коллективе, не старайся выслуживаться – это заметят. Почувствуй их правила и старайся жить по ним. У них ведь тоже – два пишем, три в уме. И вход там на рубль дешевле, чем выход. Разберись в их отношениях – там наверняка интриги. А по поводу моей подначки насчет «эшелона»… Ты спокойно это предложение принял?
– По крайней мере, истерики не было.
– Это хорошо. Значит, и там не истерикуй. Станешь там своим, а как своим станешь – они тебя смогут заподозрить в чем угодно – в крысятничестве, но не во внедрении…
Они проговорили долго, часа три. Валерке было интересно, но, разглядывая обстановку, он не мог избавиться от гнетущего чувства. Уже собираясь прощаться, Штукин не удержался от вопроса:
– А вы себе квартиру ремонтируете? Я про кафель слышал…
Павел Игнатьевич рассмеялся:
– Опять «масленок». Свою квартиру трехкомнатную, как и положено полковнику, я оставил семье, когда разводился. А кафель – так это я по работе. Я заведующим баней работаю, мы ремонтируемся.
Валерке показалось, что он ослышался:
– Какой баней?
– Обычной. Мужским и женским отделением. Сейчас ее один капиталист купил.
– И много платят? – почти не скрывая ужаса, спросил Штукин.
– Больше, чем в милиции, но хором не наживешь. А воровать мне уже поздно учиться, да и несолидно как-то.
– Да-а, оценил царь-батюшка ваши заслуги, – не удержался от горькой реплики Валера.
– Чудак-человек! – искренне рассмеялся хозяин комнаты в коммунальной квартире. – Ладно, свои ордена Красной Звезды я тебе показывать не буду – не в школе милиции. Слава, конечно, есть. Но слава часто бывает беззащитна. Э, да тебе еще рано думать об этом. Ты думай о деле, а не об олимпийском золоте. Золото никуда не денется. Если о нем думать не будешь…
«Похоже, золотом тут и не пахнет», – подумал про себя Штукин, прощаясь с Павлом Игнатьевичем.
Выйдя на улицу, Валерка почувствовал неимоверную усталость. Он брел, не глядя на прохожих, и думал: «Отбежать из обоссанных фабричных подворотен к легенде, рисковать жизнью и смертью лютой, стоять перед министром при вручении ордена и заведовать баней, покупая песочные торты, чтобы уважить будущую легенду…»
– Петля! – сказал вслух Штукин.
