Африканский гамбит (СИ) - Птица Алексей

Сторожевой пост должен был состоять из людей, которые зажигали сигнальный костёр, бегунов, методом эстафеты доставлявших важную информацию, и барабанщиков, с комплектом больших барабанов, условными звуками передававших определённую информацию.

Например: «Опасность!», «Нападение!», «Помогите!», «Победа!», «Отступаю!».

Момо получил задачу добавить к своим пятистам партизанам, сколько сможет людей, из числа вновь прибывших воинов из других племён, и идти навстречу французам в город Банги, и дальше в джунгли, организовывая засады, неожиданные нападения, и прочие прелести диверсионной войны.

Ярый брал с собой пятьсот стрелков, и занимал оборону вокруг Банги, контролируя реку и переправу через неё, не давая возможность обойти врагам людей Момо. Когда французы нападут, я не знал. Может, они уже стоят у Банги, но, скорее всего, нет, и время у нас ещё есть.

Задача людей Момо и Ярого, нанести, как можно большие потери наступающим, осыпая их батальоны неожиданными нападениями исподтишка, не вступая в открытое противостояние, а также, нанести большие потери, при возможной переправе. Их винтовки могли принести много беды, расслабившимся от безнаказанности наёмникам.

А потом, они должны были отступить, и забрать с собой всё население города, отправив его сюда. Запасы продовольствия были, а вот людей было всё же ещё мало. Отступив, они должны были ждать меня, с остальными силами.

Пятьсот стрелков я оставлял Бедламу, охранять Баграм, Бырр, и Барак. Хватит уже неожиданных нападений. Пятьсот человек, вооружённых винтовками, были в состоянии дать отпор любому отряду махдистов, или кому-либо ещё.

С оставшейся тысячей стрелков, и всеми остальными толпами иррегулярных негритянских воинов, я собирался отправиться на встречу с Эмин-пашой, по пути стараясь набрать, как можно больше людей в свои войска. Мне нужно было оружие, а воевать с махдистами я собирался позже.

Планируемая операция встречи была, скорее, демонстрацией флага, и пополнением ресурсов. Я не собирался сейчас воевать с восставшими. Во-первых, они были ещё сильны, а я слаб, во-вторых, мне было сейчас не до этого. А вот показать свою силу окрестным племенам, и всем остальным, было необходимо.

Как выкручиваться из продолжения войны, и поддержки войск Эмин-паши, я пока не знал, но догадывался. Я вообще не верил, что англичане кинутся заваливать меня оружием, не в их это правилах. Их политика, дать на медный пятак, и стравить между собой, ради получения следующего пятака (транша).

Так что, наверняка, у меня будет возможность оскорбиться данной подачкой, и отказаться вести с ними дела. Если же я ошибаюсь, то, вступив в первый же бой, надо бежать на свою территорию, возбудив, у обеих сторон, чувство ложной победы и всемогущества. Пусть потом стоят перед зеркалом в человеческий рост, и трясут перед ним оружием, крича — «Я могуч! Я гоняю стаи туч!».

Раздав задачи, я оставил одного раса Алула Куби.

— Скажи мне рас, готов ли ты воевать за меня?

— Готов, повелитель!

— А почему, — задал я каверзный вопрос. Мне надо было знать, на что он готов ради меня, а точнее, ради цели, которой я служу.

— Ты воюешь не за себя… команданте.

Я опешил, не ожидая от него такого ответа.

— Поясни?!

— Ты воюешь, не только ради себя, или ради благ, власти и почёта. Я смотрю на твою хижину, она пуста. Ты богат, а живёшь, как и все. Ты командуешь людьми, манипулируя ими в своё удовольствие. Но, на твоём лице нет радости от обладания их умами и поступками. Я не вижу гарема в твоей хижине, хотя любая, из твоего племени, и не только, ляжет у твоих ног.

— У тебя есть сердце, и оно тоскует до сих пор, по той, которая лежит в урне, с красными бусами. Ты ведешь многих за собой к цели, которую никто не видит, и пока не понимает, но каждый знает — эта цель настолько лучезарна и верна, что они, не задумываясь, идут за тобой в бой, и умирать. И я тоже на это готов. Таким был мой император, благословенный, и ныне мёртвый, Йоханныс-IV, чью память я буду чтить всю жизнь! — он встал, и глубоко склонился передо мной в поклоне.

Я не выдержал, и тоже встал. Прижав руку к сердцу, тоже поклонился ему, но не в таком глубоком поклоне, как он, а только склонив свою кучерявую голову.

— Я принимаю твою службу, рас Алула Куби, и назначаю тебя командующим моим войском в походе.

Через два дня, я стоял, вместе со своей маленькой армией, готовясь в поход. Рядом со мной стоял и рас Алула Куби. Момо, набрав дополнительно к своим пятистам, ещё триста воинов, уже «упылил» в сторону Банги. Всю ночь он кувыркался со своими пятью жёнами, его радостно-прощальные крики слышало полгорода.

Мне даже пришлось пожертвовать капельку эликсира для потенции, трудно отказать человеку, идущему в бой, в котором, возможно, суждено погибнуть, в маленькой радости. Пусть уж насладится своими молодыми жёнами, будет потом о чём вспомнить в Валгалле, или куда он там попадёт, после смерти.

Уже, став тысячником, негр Момо был удивительно хитёр, звероват, жесток, феноменально сообразителен и изворотлив. Я надеялся на него. Да, он мог и хотел бы занять моё место, я это понимал. Но взгляд, который он бросал на моё копьё, на мой жезл, и лицо, изборождённое шрамами, говорил об обратном.

Он не думал, он чувствовал, что только со мной он возвысится над остальными, и достигнет того положения, которого хочет, или считает достойным. Поэтому я не переживал о его предательстве. Момо не предаст, он будет до последнего воевать, а потом тихо исчезнет, если проиграет, чтобы объявиться совсем в другом месте, и под другим именем. Такие люди существовали в любые времена и эпохи.

Тысячник Ярый стоял недалеко, в составе своей тысячи стрелков. Вчера я его учил стрелять из пулемёта. Ох, и намучился я с ним. А тут ещё и нельзя тратить много патронов, у нас не бесконечный их запас, да и брать их пока негде. Пришлось его учить, как маленького, не забывать подливать воду в кожух охлаждения пулемёта, чистить и смазывать его.

Также пришлось долго объяснять, что пулемёт может заклинить, или возникнет перекос патрона. Как мог, я это всё показал, и объяснил ему, как это всё устраняется. Не знаю, понял ли он всё до конца, по крайней мере, стрелять я его из пулемёта научил. Пулемёт он возьмёт с собой этот, трофейный, уже покалеченный, так что, не жалко.

Оставалось у меня перед походом ещё последнее, наиважнейшее дело.

— Собирайся, Луиш, — сказал я, ворвавшись ночью в его хижину, вырвав его не только из объятий Морфея, но и Мабетты, оценив мимоходом её голые округлости. «А неплохо, неплохо» — и тут же выкинул эту мысль из головы.

— Я тут государственными делами занимаюсь, а ты от женской груди… оторваться не можешь. Вон Мабетта, вся в засосах, и еле дышит. «Ушатал» свою подружку, — нахмурил я свои брови.

Мабетта состроила злое лицо, и вызывающе отбросила накидку, которой до этого времени прикрывалась, показав свою смуглую кожу во всей красе, без единого засоса.

«Ну-ну, какие мы обидчивые».

— Собирайся, — повторил я Луишу, снова не обращая никакого внимания на его жену, — поедешь в Америку, и жену не забудь свою. Ты, кстати, перешёл в коптское православие?

— Нет??? Завтра же, ты и твоя Мабетта, носят коптские кресты, я так и быть, буду вам крёстным отцом. (Надо же на прощание одарить поцелуем, и прижать к себе целомудренно… чужую красотку, ну и что, что взялся не за талию. Что выпирало, за то и взялся. Не навсегда же, на прощание… Пусть вспоминает, как команданте обнимал её, и детям своим будет рассказывать об этом. Особенно, дочерям).

Луиш, хлопал глазами, ещё до конца не проснувшись.

— Луиш, — сжалился я, — наступают тяжёлые времена, нам надо консолидироваться. Поедешь сначала в Кабиндо. Я узнал, там твои земляки хозяйничают. Основываешь там перевалочную базу. Потом в Америку, налаживать связи. Свяжешься с Феликсом, он тебе поможет. Если откажет, расскажешь ему о выгоде, и то, что всё будет очень трудно. Мне нужно оружие и люди.