Возраст – преимущество - Мишин Виктор Сергеевич

Через две недели в палату, в которой я лежал в абсолютном одиночестве, заявились два каких-то подтянутых фашиста, в чистейшей форме, красивые такие, как с плаката. Я было перестал дышать, но вошедшие сразу сняли мои страхи, начав говорить.

– Как ты себя чувствуешь, Осипчук? – А вот обращаться на «вы» они никогда не станут, все же я не немец.

– Рука как плеть висит, в остальном вроде нормально, – сказал правду я.

– Ты сможешь пройти с нами на третий этаж, с тобой хотят поговорить?

– Если надо, значит – смогу.

Мне даже помогли подняться с постели и накинуть на плечи халат, а теплые они у немчуры, я даже удивился, когда доктор в первый раз мне его принес. Удивился, что вдруг вообще его выдали, а уж когда разглядел ближе… В наших госпиталях халатики попроще будут.

На третий этаж мы поднялись довольно споро, ноги-то не болят, шел легко, рука привязана к телу, хирург настоял на прочной фиксации. Кость все же оказалась треснутой, и мне без гипса просто зафиксировали ее, привязав к телу. Остановившись у дверей очередной палаты, на третьем этаже их было гораздо меньше, один из немцев, кажется, лейтенант, под плащом не вижу точно погон, постучал и открыл дверь.

– А вот и мой мальчик, мой спаситель! – встретил меня громогласным ревом Дюррер.

Да, это был именно недобитый партизанами командир моего подразделения. Как же все-таки хорошо, что он не притащил сюда еще кого-то из учившихся вместе с Юрко пацанят.

– Добрый день, господин майор! Рад видеть вас в добром расположении духа, – поприветствовал я командира и вскинул руку в нацистском приветствии.

– Брось, Юрий, – ого, как он ко мне ласково, – брось эти церемонии! Подойди, как видишь, сам пока не могу, я пожму твою верную руку! – Такое признание от фашиста стоит дорого.

– Здравствуйте, герр майор, – протянул я руку, подойдя к шикарной койке Дюррера.

– Вот, господа офицеры, перед вами образец нашего воспитания и мужества! Этот человек, по сути ребенок, пережил в жизни многое, но не потерял веру. Веру в нашу с вами идею, веру в истинные ценности цивилизованного народа. Юрий проявил себя как никто другой, он остался верен присяге и воинскому долгу, будучи в безвыходной ситуации. Прошу, господа, вы принесли то, о чем я рапортовал?

– Так точно, герр майор! – ответил один из офицеров и, открыв какую-то кожаную папку, достал оттуда лист плотной бумаги и ленту с крестом на ней.

Мама дорогая, да ладно? Быть не может!

– Юрий, за верность, мужество и заслуги перед нашим великим рейхом, ты награждаешься железным крестом и внеочередным званием унтер-офицера. Тебе оказали высокую честь, прими эту награду и служи так же достойно, как и ранее.

Выкрикнув нацистское приветствие и встав по стойке смирно, я дал повесить себе на шею красивую ленту, на которой и висел крест, а также получил какую-то грамоту, в которой было указано о повышении в звании.

– Молодец! – похвалили меня офицеры.

– Знаете ли вы, господа, что этот парень, воспитанник нашей школы, первый с начала войны, кто удостоился чести быть награжденным, да еще и получивший повышение в звании?

– Если он честно выполняет свой долг, почему нет, господин майор, – отозвался офицер, обладатель кожаной папки.

– До него был один, даже наградные на него были выправлены, но он оказался завербованным, и пришлось предпринять серьезные меры, чтобы уничтожить его. Юрий же верой и правдой служит нам и, надеюсь, останется таковым навсегда!

– Служу Великой Германии! – вновь четко отчеканил я, не поморщившись. Фигня какая, сохранять лицо перед фрицами, да они меня сами этому и научили.

Когда офицеры покинули палату, Дюррер подозвал меня к кровати и, вновь пожав руку, шепнул слова благодарности за спасение его жизни.

– На днях я убываю в Берлин, твоя задача – поправиться как можно скорее и приступать к работе. Скоро в нашей школе новый выпуск, я намерен прислать сюда, в Ровно, несколько новых агентов. Ты, – он указал на меня, – станешь их командиром.

– Так точно, господин майор.

– Наша вылазка оказалась бы удачнее, если бы не потери. Мы уничтожили отряд партизан численностью более семидесяти человек, жаль, что при этом потеряли так много наших друзей, партизаны дрались с упрямством обреченного, но мы еще возьмем свое. Ведь так, Юрий?

– Так точно, господин майор, возьмем.

Еще как возьмем. Уничтожил он отряд, ха-ха! Мне Часовщик рассказал, что убитыми в том бою партизаны потеряли шесть человек. ШЕСТЬ! Уничтожив при этом роту противника. Да, раненых было много, но мля, шесть человек погибшими, в таком бою…

Вернувшись в палату, я снял крест и рассмотрел. Нехило так, все же и у немцев подрос в звании и наградах, вот же, блин, история. Выучился у немцев, служу Союзу, а плюшки получаю в обеих армиях, нонсенс!

– Тебе записка, – в один из дней врач передал мне сложенный в несколько раз обрывок тетрадного листа.

В нем Часовщик звал на беседу. После первого его появления в госпитале я решил, что это опасно, и просил передавать что-либо с доктором. Вот и дождался. Врач оформил мне выписку, у коменданта госпиталя получил новые документы и спокойно покинул палату. По случаю ранения мне предоставили отпуск на восстановление, но первым делом я направился в комендатуру. Узнав у дежурного новости, меня здесь уже встречали как старого знакомого, направился в город. Необходимо было привести себя в порядок, постричься, сменить одежду. И уже после всех накопившихся дел я заглянул к Часовщику. Благодаря новой репутации я мог ходить где угодно, но это было и минусом, ранее меня никто не знал и не замечал, а теперь… Патруль на улице даже документы не спрашивает, видят ленту на шее и улыбаются, гады, кивают дружелюбно, надо же так все обернуть в свою пользу, да? Ведь практически я не сделал для рейха ничего, более того, ловушку-то я и устроил, а чествуют меня как героя. Ну, принимают за своего, если быть точным.

– В отряде появился мальчишка, причем легенда такая глупая, что наши даже смеялись, – рассказывал мне Часовщик. – Заявился в отряд и сообщил, что знает, кто их сдал и где тебя искать.

– Интересно, – задумался я, – может, тут как раз и не глупость, а расчет?

– Какой тут может быть расчет? Немцы тебя своим считают, но под предлогом твоей поимки хотят выманить ребят из леса.

– Тут что-то не то, – покачал я головой, – Дюррер назначил меня старшим, сообщил о прибытии мальчишек, но я их не видел, значит, работают они сами по себе, а это более чем странно. Интересно, кто именно поставил им задачу?

– Уже известно, кто, – усмехнулся Часовщик, – начальник фельджандармерии.

– Его что, взяли и допросили? – поднял бровь я. – Я про мальчика.

– Да, командир не стал миндальничать, парень много знает, плюс очень легко нашел отряд.

– Выследил связного?

– Да, но как он узнал, за кем именно следить надо?

– Это не трудно, достаточно пару дней скрытно понаблюдать, и картина сложится, – отмахнулся я. – Как вы ни старайтесь, отследить вас, любого, очень просто. Я уже на второй день в городе срисовал сразу четверых, всех позже видел в отряде. Обращайте внимание на тех, кто крутится рядом, это могут быть и мальчишки, и женщины. Они наблюдают, докладывают куда надо и делают выводы, возможно, не сами, но жандармы бдят, это точно. Один человек не ведет подозреваемого, а передает его по цепи, я все докладывал командиру, нельзя пренебрегать осторожностью. Многие из вас продолжают свою деятельность, не меняя ничего, на этом и попадаются.

– Вот же, надо быть осторожнее, – закусил губу Часовщик.

– Вам вообще бы перестать высовываться, хотя бы на время, – посоветовал я ему. – Не надо считать немцев дураками, плохо закончится.

– Что поделать, отряду нужна наша помощь, наша, подпольная. Мы еще как-то пытаемся жить здесь и приносить пользу, не бойцов же из отряда в город посылать?

– Да никто и не ставит под сомнение вашу работу, без вас и ваших товарищей подполья бы не было, а это здорово усложнило бы нам работу, – соглашался я. Как ни крути, а работу они проделывают колоссальную.