Проект «Сколково. Хронотуризм». Книга 2 - Татьяна Михайлова

Преследователи, казалось, отстали. Снизу тоже никто не стрелял. Часовые не успевали сообразить, а может, и расслышать. А предупредить их никто не мог. Мобильников нет, рации тоже еще с полкомнаты размером, чтобы передать устно, надо преодолеть грузовые вагоны. А тут он первый. Андрей победно взмахнул сжатой в кулак рукой.

Впереди замаячили веселая мошкара искр, вылетающая из паровозной топки. Ветер стал доносить тяжелый дым грязного, с кучей примесей угля. Не сбавляя скорости, Андрей вытащил наган. Никто ведь не знает, что в нем осталось всего два патрона. Главное — внезапность. Ворваться в кабину, навести ствол на машиниста с кочегаром и, если окажутся, а они непременно там окажутся, охранников. Пообещать выпустить кишки и продырявить головы. Может, кому по морде рукояткой для острастки съездить и самому нажать на рычаг сброса пара, будя окрестности громким свистком, и, дождавшись, пока ход замедлится достаточно, сигануть вниз, под насыпь. Там сугробов должно быть изрядно, смягчит. Да, еще полушубок у кого-нибудь отобрать. И шапку. Даже снимать не надо, в кабине жарко небось, все снято и на крючки повешено.

А вот и кабина паровоза. Освещаемая сполохами огня из периодически открываемой топки, она была похожа на адскую кухню. Помощник машиниста, открывающий и закрывающий заслонку, — на черта-распорядителя. Кочегар в нагольной робе, кидающий лопатой уголь в ее разверстое жерло, походил на чертенка-подмастерья, а караульный, дремлющий в уголке, привалившись головой к винтовке, — на старого усталого демона. Машиниста видно не было. Может, дремал, пригревшись в уголке. Шум погони сюда еще не долетел, лучше получится. Неожиданнее.

Между первым вагоном и паровозом в состав была впряжена тележка с невысокими бортами — тендер. Не замедляя хода и помогая себе невидимыми крыльями, Андрей спрыгнул в нее, надеясь преодолеть в несколько шагов.

Увяз по колено. Дернулся, высвобождая одну ногу. Вторая ушла еще глубже. Нагнулся, потянул за сапог. Вагон сильно накренился в крутом повороте. Верхний слой угля посыпался к опустившемуся борту, сдавливая бедро. Андрей вскрикнул от неожиданной боли. В тот же момент пламя из открытой топки на мгновение осветило его фигуру.

Заметили? Нет? Он выхватил из кармана наган. Затрещала порванная острой мушкой ткань штанов. Направил ствол в сторону кабины. Вроде не заметили. Осторожно он стал выгребаться из кучи угля, как из зыбучего песка, крутя стопой и давая углю подсыпаться под нее. Дело пошло. Еще немного, и он будет свободен.

Топка открылась. В адском ее свете он увидел прямо перед собой престарелого демона — караульного из кабины, замахивающегося на него прикладом.

Вырвав ноги из держащего, как трясина, угля, он отвалился в сторону, выстрелил. Промазал. Пуля срикошетила о железную стойку кабины. Охранник тоже промахнулся, глубоко, как лопату, утопив приклад в поблескивающей антрацитовой россыпи. Не вставая, Андрей ударил его каблуком под колено. Нога чеха подломилась, он рухнул вперед и вбок, отвалился к стене. Кочегар выскочил на тендер, занося для удара широкую лопату. Андрей выстрелил опять. Пуля снесла совок, оставив в его руках размочаленный на конце кусок черенка. Следом метнул в кочегара бесполезный теперь наган. Попал. Тот, застонав, упал на уголь, свернувшись в позе эмбриона и прижав руки к пострадавшей голове. Андрей вскочил, бросился к кабине. Уж одного-то помощника он как-нибудь придушит.

Незаметно поднявшийся чех налетел сбоку, зажал в борцовский, поперек туловища, захват. Повалил. Андрей почувствовал под голенями твердый край тележки и с ужасом понял: они вываливаются за борт.

Страшный хруст ломающихся костей резанул по ушам. Сдавленные легкие задергались, пытаясь вздохнуть хоть немного воздуха. Голова закружилась от падения кувырком и тут же остановилась, когда в нее пришло понимание: трещали и ломались не его кости. Огромное тело караульного, оказавшись снизу, приняло на себя всю силу удара. А он-то даже и не ушибся.

Нервно хихикнув, Андрей с трудом разомкнул стремительно холодеющие объятия чеха, поднялся на трясущиеся ноги и показал оттопыренный средний палец огонькам удаляющегося поезда.

Опять стало невыносимо холодно. Снятый с караульного тулуп, его папаха-пирожок и оренбургский пуховый платок, прежде отобранный чехом у какой-то бабы, перестали согревать. Охотничий нож, также доставшийся в качестве трофея, мешался и бил по бедру, но Андрей почему-то не решался его выкинуть, хотя чем он мог тут помочь? Крепчающий под утро мороз забирался внутрь, холодя, казалось, само сердце.

Андрей брел по непролазной тайге, проваливаясь по колено и с трудом выдирая ноги из полуметровых снежных наносов. Без всякой цели. Просто чтобы не замерзнуть. Говорят, пока идешь — живешь, а смерть может подкараулить только того, кто перестанет бороться, остановится, решит передохнуть, привалится головой к древесному стволу и закроет глаза. «Тех бы умников да сейчас сюда», — думал он, проваливаясь по пояс в очередную занесенную снегом яму. Интересно, если здесь на склоне такая глубина, что ж делается в низине, к которой сбегает склон? А может, забрать правее и попытаться дойти до озера. Полюбоваться на рассветный Байкал? Может, даже удастся разглядеть, как поезд, проламывая лед, погружается в холодную пучину. Хотя нет, до того места по самым скромным подсчетам километров сорок — пятьдесят, не разглядеть. Только если услышать. Такой грохот был.

А все-таки хорошо, что он с поезда спрыгнул заранее. Если б он оказался недалеко от места крушения? Или встретил сам себя, что бы случилось? Произошел бы пространственно-временной катаклизм, все бы схлопнулось в какую-нибудь черную дыру? Или, наоборот, полыхнуло большим взрывом. Или ничего бы не произошло? Просто увидел бы себя лежащим на возвышенности за пулеметом и поливающим склон свинцовым дождем? А что было бы, если б он сам подкрался к пулеметчику и метнул гранату, не зная, что в гнезде он сам? А кристалл бы не сработал? Мог бы он убить сам себя в прошлом, а потом вернуться целым и невредимым в настоящее? С одной стороны, почему нет? А с другой — мало ли как оно на самом деле обстоит? С точки зрения современной науки, по крайней мере той, с которой он знаком, путешествия во времени невозможны в принципе. Так и аэродинамика не дает шмелю ни малейшей возможности подняться в воздух. Однако он вполне неплохо летает, наплевав на все ее законы.

И только где-то в глубине ворочалось понимание, что все эти мысли он нагоняет специально, чтобы не думать о той… Опять? Он прихлопнул эту мысль, как надоедливого комара, и попытался снова думать о шмеле, цветах и лете.