Металлист. Назад в СССР - Геннадий Борчанинов

Я молча схватил флягу и выскочил из квартиры, даже не дослушав её тираду до конца. Меня удивляло, как вообще она живёт с таким тяжёлым характером. Ей не нравилось ничего, она умела выражать только негативные эмоции. Токсичный человек, как выразились бы в моём времени. Создающий токсичную атмосферу вокруг себя. Один только Максимушка был её отрадой, но я подозревал, что в какой-то миг и это пройдёт.

Даже воду из колонки я набирал нарочито медленно, неторопливо, понимая, что мне всё равно придётся возвращаться в этот барак, и максимально оттягивая момент возвращения. Мелькнула даже шальная мыслишка собраться и умотать обратно в школу, переночевать на стульях в каморке, но я её отбросил. Школа закрыта, туда не пробраться. Напрашиваться в гости к Варе… Тоже нет, пусть даже меня там напоят чаем и угостят вкусняшками, ночевать я у них не останусь.

Так что, скрипнув зубами, я всё же побрёл домой.

— Дневник давай, — потребовала мать, едва я водрузил тяжёлую флягу на её законное место.

Я чувствовал, как вспыхивает в груди ярость, гасить которую удавалось лишь чудовищным усилием воли. Разумом я понимал, что спорить нельзя. Передо мной энергетический вампир, который питается чужими эмоциями. И кормить его не стоит. Аппетит к этому вампиру приходит во время еды.

— Двойка⁈ По алгебре⁈ — выдохнула мать, пролистывая дневник. — Саша, ёб твою мать!

Спокойствие, только спокойствие. Я мысленно отгородился непроницаемой кирпичной стеной.

— Паразит такой! Скотина! Болван пустоголовый! Весь в отца, выродок! — кричала она, отшвырнув мой дневник куда-то в угол.

Моё каменное спокойствие бесило её ещё больше.

— У тебя всю жизнь одни пятёрки были, что случилось? А, скажи-ка⁈ Скажи на милость! Капитолина Григорьевна тебя только хвалила, а тут что? — допытывалась она.

Из дверей комнаты осторожно выглянули девочки, словно бы пытаясь вызнать, попадёт им сегодня за компанию, или нет. Максимка тоже стоял в дверях, засунув палец в рот. Отличную модель поведения детям демонстрируете, матушка.

— Это всё гитара твоя! Ишь, удумал! Музыкант выискался! Думаешь, девки за тобой табунами скакать начнут? — переключилась мать. — Никакой гитары теперь, понял⁈ Пока двойку эту не исправишь! А до конца недели не исправишь — разобью эту твою гитару к чёртовой бабушке, сам будешь с соседом рассчитываться!

— Гитару не трожь, — процедил я.

Сумела-таки зацепить.

— Чего-о-о⁈ Зубы он мне тут уставляет! Указывать он мне вздумал! Ишь какой выискался! — вскинулась мать. — Никакой гитары, я сказала! Хочешь, в ноги Капитолине Григорьевне кланяйся, но двойку чтоб исправил! Или мне опять на родительском собрании краснеть⁈

Нет, с одной стороны, и её можно понять. Как умеет, так и пытается донести до ребёнка важность образования. Но методы… Методы её никуда не годились.

— Значит, я пошёл уроки делать. Дай пройти, — буркнул я, признавая поражение.

Ботать интегралы. Да я их в жизни не видел, не то чтоб решать. Но придётся теперь освоить. Даже не столько ради отношений с матерью. Отношения с Капитолиной Григорьевной тоже портить не стоит, ведь она, кроме того, что учитель алгебры, так ещё и завуч по воспитательной работе, и вся школьная самодеятельность так или иначе проходит через неё.

— Ешь садись! Голодный небось, весь день где-то скачешь! — рыкнула мать.

Вот с этим я спорить не мог, брюхо урчало уже давно. Сел за стол, мрачно глядя, как мать открывает кастрюлю, завёрнутую в полотенце, чтобы держалось тепло, как наливает жиденький суп в глубокую тарелку с голубой каёмкой. Больше всего в супе плавало картошки и капусты.

— Ешь, — буркнула мать. — Первое тоже кушать надо! А то небось всухомятку всё целый день!

Я молча взялся за ложку. Ел абсолютно без удовольствия, чисто механически, не чувствуя вкуса. Думы мои были о другом. Мрачные и тягостные.

Баланс между учёбой и творчеством однозначно сместился в сторону творчества, это однозначно важнее, чем интегралы, но совсем класть болт на учёбу не получится. Выпускной класс, экзамены, и всё такое. Не поймут-с. Даже если я вообще не собираюсь дальше получать образование.

Покончив с тарелкой щей, я отправился делать уроки, несмотря на то, что было уже поздно. Жёлтая лампочка в абажуре портила зрение, но я всё равно сел за стол и раскрыл учебник. Сёстры поглядывали на меня с сожалением. Им, видимо, тоже влетало за двойки.

Содержимое учебника казалось для меня китайской грамотой, смотрю в книгу — вижу фигу, понимал я только отдельные слова и предлоги. О том, чтобы вникнуть в примеры, даже и речи не шло. А ведь это ещё и советская школьная программа, гораздо сложнее тех, что пришли потом ей на смену.

Учебник я захлопнул и бросил в сумку, понимая, что просто трачу время впустую. Тоскливо поглядел на гитару, лежащую на шкафу. Полчаса занятий с Максимкой перед сном уже вошли в наш обычный распорядок дня, а без них теперь я даже не знал, чем себя занять.

Следующим утром я наспех собрался, сделал зарядку, закинул в себя бутерброд с маслом и сахаром, хлебнул чаю и побежал в школу чуть раньше. Сегодняшний маршрут несколько отличался от обычного. Пришлось сделать небольшой крюк до Вариного дома, и я успел как раз вовремя, аккурат в тот момент, когда она вышла из ворот.

— О, привет! — воскликнула она, уже без лишних слов и возражений сгружая мне тяжёлую сумку.

— Варя, у нас проблема, — произнёс я.

— У нас? — Варя нахмурилась.

— У меня, — исправился я. — Ты с алгеброй как, дружишь?

Варя задумчиво почесала кончик носа.

— Обычно у тебя списывала, — сказала она. — Забыл?

— Забыл, — сказал я. — Вообще всё из головы вылетело, ноль без дырочки.

— М-да, — протянула она.

— И мне теперь надо до конца недели врубиться в интегралы, — сказал я. — Иначе пиз…

— Саша, у нас