Янтарное взморье (СИ) - Вран Карина

Нечто близкое к балету и современному танцу одновременно, грациозное и утонченное представление, идеально гармонирующее с музыкой Вала, вот что явила им демоница. Сцена в Ла Мьюсика рассчитана на большие оркестры, места для танца на ней предостаточно, и одна миниатюрная девушка заняла собою все пространство сцены.

Бард сочинял свою «Оду белому роялю», как мысленно окрестила мелодию Хэйт (хотя, казалось бы, как соотносятся жанр стихосложения и музыка без слов?) и тут же переносил звуки из воображения в мир при помощи белых и черных клавиш, танцовщица же создавала хореографию на неслыханную доселе музыку. С невероятно точными — отчего-то Хэйт хотелось применить здесь слово «точеными» — и пластичными движениями. Импровизация на импровизацию.

Порывы души, облеченные в звуки, и отклик родственной души, исполненный в движении.

«Два чертовых гения!» — всем сердцем восхитилась художница. — «Где мой альбом?..»

В «чертовых» подразумевались не только (и не столько) рожки, обязательный атрибут расы демонов, но и степень гениальности по меркам Хэйт. По ее личной (только что придуманной) шкале «чертов» гений стоял запредельно высоко, в паре-тройке шагов от богов и космоса.

Не перенести на холст или бумажный лист то, как вы видите музыку, кроме как нотной записью, но можно выхватить мгновения танца.

«Пара, созданная на небесах, вроде так говорят в Поднебесье?» — стеклянное перо уже скользило по листу, а мысли Хэйт текли в своем русле. — «Небеса подшутили при выборе расы, а так — очень даже подходит».

— Мы всех их, на хрен, потеряли, — глухо и беззлобно ругнулся Рэй. — А там, между прочим, вода прибывает.

Пока взоры были прикованы к танцовщице, а уши внимали прекрасной мелодии, морская вода пошла по проходам. По центральному — слабенько заструилась, с трудом выискивая путь в обход баррикады и стены гномьей работы, и мощным напором рванула с противоположной части зала. Там — была, уместно говорить в прошедшем времени — скрытая дверца, вероятно, служебного назначения. Времени на детальный осмотр зала на тысячу мест у Ненависти не нашлось, да и две стены гнома все равно не успела бы выстроить.

Филармонию возвели в самой престижной части Ла Бьен, на возвышении и в отдалении от портовой части города. Волна, обрушившаяся на жемчужину Янтарного Взморья, перемолола береговую линию с кораблями, смела плохонькие дома бедняков, разрушительной мощью прошлась по среднему городу, срывая крыши и уничтожая домовую утварь (и жильцов, если те не сумели унести ноги), а в верхний город дошла ослабленной. Двери-окна повыбивала, сор с улиц смыла, «дары моря» подкинула, да умчалась обратно, в лоно родной стихии.

Если бы во время прогулки по городу Ненависть решила посетить музей океанских глубин, то при старте события им, вероятнее всего, предложили бы оплатить места в убежище: музей был им оборудован, как и ратуша, но туда случайному игроку попасть сложнее. Об этом клан-лидер позже прочтет на форуме, улыбнется сложной, нечитаемой улыбкой.

Недешево обошлись бы им эти места, конечно, но не дороже жизни. Это у Хэйт в карманах гулял ветер, так-то в команде присутствовала гнома, а гном без денег — что рыба без воды. Вроде как такие виды существуют, но их ничтожно мало относительно общего видового разнообразия рыб.

Так или иначе, Ненависть оказалась в Ла Мьюсика. «Приплыли», — можно было и так сказать. Первое сошествие гнева морского на город-порт принесло в филармонию не так много воды: натекло ровно по край самой нижней ступени под сценой. Затопило ноту «До».

И все бы ничего, но море принесло не только соленую воду. Еще оно оставило дары.

— Фу, — брезгливо отшатнулся от края сцены Локи. — Что за склизкая мерзость? Оно что, шевелится⁈

— Это порфира аспера, знакомься, — назидательно сообщил Рэй. — Монстрик пятьдесят плюс, похож на водоросли… — тут он слегка закашлялся и добавил на тон ниже: — Тентаклиевые водоросли.

Грязно-бурые комки на поверхности воды затрепетали, вытянули в сторону игроков длинные полупрозрачные отростки с гранатовыми бугорками-пупырышками по бокам. Жирные стебли (или что это было) блестели от влаги, от стеблей в стороны топорщились длинные отростки, похожие на мокрые неряшливые пряди волос. С них стекала и капала на нижние ступени то ли вода, то ли слизь. А в основании каждого пучка стеблей виднелись множественные темные — пустые — глазницы. В черноте провалов изредка мигали красные вспышки.

— К такому меня жизнь не готовила, — с отвращением сказала гнома, покрепче сжимая рукоять топорика. — Реально — фу.

— Будь здесь с нами владелец Обжорки, он бы уже десяток рецептов с этим «фу» вспомнил, — внес предположение Монк. — Или придумал. Что с лицами? Многие водоросли съедобны, это вам любой азиат подтвердит. Хель… М-да, ей не до этого. Тогда Мася: в твоей ресторации, как мне помнится, первоклассный повар-сушист. Тебе ли морщиться?

— Хм, — с некоторым сомнением выдохнула малая. — С этой точки зрения я гостей приморского круизного города не рассматривала. Ингредиенты, получается? Ползите к нам, склизко-мерзкие, мы вас будем шинковать. И подсушим заодно…

Комитет по встрече даров моря решила возглавить Салли — ярким огненными диском в направлении самого шустрого комка водорослей.

— Хотя наш главный определитель уязвимостей занят, — высказал кинжальщик. — Мы опытным путем установили: огонь им не нраву. Зато по нраву нам. Расстановка такая: Салли, умничка, калечит, Монк, если понадобится, лечит, Мася держит оборону на случай прорыва к нашим творческим… личностям, мы с Локи собираем лут. И затыкаем дыры в обороне, случись что. Болты пока стараемся не тратить, событие на четыре часа, и мне слабо верится, что сюрпризов похлеще в процессе не всплывет.

— Есть беречь болты и затыкать дыры, кэп, — излишне бойко откликнулся авантюрист.

— Мась, Хэтти поставь на охрану барда, — продолжил командовать Рэй. — Хель подвижная, до Хэйт есть шанс достучаться, если станет совсем жарко… в текущем раскладе: мокро. А Вал, пока играет, натуральная недвижимость. Играет-то красиво, будет жаль, если сорвут ему концерт.

— Нашел сторожевую собаку, — проворчала гномка, но указание выполнила. — Ладно, лапу и голос подать не затребовал.

Общение команды и подготовка к бою фиксировались сознанием Хэйт, но так отстраненно, словно это происходило на другом слое реальности. Пожалуй, в данных обстоятельствах уместно было бы сравнение с рыбкой, что с небольшой глубины наблюдает за появлением кругов на поверхности воды. Она отмечает изменения, но не видит мальчишку, который бросает камешки в море, чтобы те прыгали, делали «блинчики», не слышит его азартного смеха. Рыбке видны лишь круги на воде.

Художница делала наброски. На предельной для себя скорости, без детализации, лишь основные моменты — зримые «якоря», чтобы упустить как можно меньше и потом, в более спокойной обстановке, выбрать лучшие «кадры». Облечь их в цвет, дать им форму, движение, эмоции… Кто-то спросит: откуда движение и эмоции у статичного куска бумаги или холста? Хэйт на такой вопрос лишь отмахнулась бы и посоветовала взглянуть на работы мастеров прошлого.

Записать видео, и уже с него выбирать моменты — простой путь, но на нем теряются живые эмоции смотрящего. Есть звук, движение, момент — ах! — до бисеринок слез восхищения в глазах наблюдателя, есть первый, самый яркий пик эмоций. Повтор смажет эту яркость: изначальный восторг не растает бесследно, но запредельность чувств размоется.

«Зато ведь можно пересматривать самое-самое!» — возразят иные, и будут правы. Так что видео Хэйт тоже писала, как и (предположительно) все присутствующие.

Листы с набросками сменяли друг дружку. Вот: Хель стелется над сценой, концы полупрозрачной ткани ложатся волной, снежный барс в прыжке перекусывает длинное тело ядовитой мурены, с беспечной улыбкой касается клавиш бард… Вот: танцовщица сгибает свое тело в какую-то безумную геометрическую фигуру, так, как человек вовсе гнуться не должен, музыкант уже не улыбается, он сосредоточен и решителен; голова-купол кубомедузы приподнимается на тонких прозрачных щупальцах, готовых сжаться и выплеснуть в сухопутных едкой отравой, да только струя пламени от саламандры уже рвется навстречу бледно-голубому куполу, в коем мерещатся черты уродливого лица…