Аполлоша - Григорий Симанович

– Ты спишь? – сдавленный, заговорщицкий шепот Игната в трубку вывел Георгия Арнольдовича из себя, где пребывал он в мире и покое, лежа в кровати с томиком Бродского. – Я сейчас зайду. Плохие дела, Гошик!

Колесов немедленно впал в ярость, поскольку за полдня добросовестного прозвона крайне успешно продвинулся к цели и лег с ощущением, что дела-то неплохи. Кажется, скоро все решится, их примет Утинский и, выслушав и отсмеявшись, вежливо пошлет к едреням собачьим. И тогда можно будет – при всем сердечном сочувствии другу– подобно Понтию Пилату, «умыть руки».

Игнат ввалился в халате, крепко сжимая в кулаке ключи от своей квартиры. Прошел в спальню, плюхнулся в кресло рядом с кроватью и заявил:

– За мной следят!

Гоша хотел было заорать, но неожиданно для себя произнес миролюбиво:

– Игнаша, если ко всем твоим выдающимся качествам прибавилась еще и паранойя, мне каюк, я этого точно не выдержу. Еще раз предлагаю серьезного психотерапевта.

– Я его узнал, Гошик, узнал.

– Кого, черт возьми?

– Эксперта из антикварки, армянина. Забыл, как зовут. Кажется, Роберт. Он мне тогда еще не понравился. Ах да, ты же не в курсе, я не рассказывал…

И он в подробностях поведал то, что стыдливо скрыл почти девять месяцев назад, в тот роковой и счастливый день, когда чуть было не продал Аполлошу и чуть не сошел с ума от великого открытия.

Георгий Арнольдович слушал со скептической улыбкой, а ближе к концу даже пожалел, что Игнат проявил тогда несвойственную ему бдительность и благоразумие. Сейчас все было бы проще, и он в гордой бедности завершал бы перевод Данте, «труд, завещанный от Бога».

– …и как-то резко отвернулся, понимаешь? Зуб даю, он не хотел, чтобы я его заметил.

– Вот что, господин параноик! Я могу привести тебе десять аргументов за то, что нет причин для страха и паники. Но не буду. Я страшно устал от твоих заскоков и капризов Аполлоши – не при нем будь сказано (сказано было как раз при нем, Игнатова сумка стояла под книжным стеллажом в паре метров от них). Иди спать, прими валерьянки. Завтра с утра я звоню помощнику Утинского. Сегодня говорил с ним. Он обещал доложить, узнав, что друг детства. Если этот олигарх не полностью утратил душу и способность к ностальгии, он даст команду как минимум соединить по телефону. Я попрошу о немедленной встрече. Может сказать – приезжай, а может отложить на месяц, два, год. Откуда я знаю? Все, спокойной ночи!

Игнат вернулся, запер дверь на два замка и цепочку. Заснул нескоро: мучили подозрения и дурные предчувствия.

В одиннадцать утра позвонил Гоша.

– Поздравляю.

– С чем?

– То же мне, воин! 22 июня, начало войны.

– То же мне, праздник!

– Со слезами на глазах. Мы ж победили, в конце концов. Ладно, есть другой повод. Радуйся, полковник! Должен признать – чудеса продолжаются. Общался с Володькой. Как ни странно, судя по всему, бешеные деньги не убили нормальные человеческие инстинкты. Говорил со мной тепло и радостно, будто все эти годы мечтал повидаться. Что и подтвердилось. Я вставил про тебя, назвал другом всей жизни – гордись! – и абсолютным феноменом по финансовой части, с которым ему немедленно следует познакомиться. Он пригласил приехать вместе. Сегодня же вечером, к восьми пришлет за нами машину. Фантастика! Чтобы загруженный делами по уши денежный мешок так себя повел!.. Не иначе как опять твой Аполлоша вмешался.

– Я же говорил! – воссиял Игнат и, словно шашкой, победно рубанул рукою воздух. – Только не вмешивался он, а просто предвидел. Он все предвидит, Гошик, согласись! И миллиард у нас будет, вот увидишь.

Гоша глубоко вздохнул в трубку и внезапно добавил:

– Только вот что… Я тут подумал… А вдруг ты не ошибся. Тем более, что зрение, в отличие от рассудка, бог тебе сохранил. Вдруг действительно этот проходимец из антикварного искал тебя все это время? Вдруг он запал на статуэтку и в сговоре с какими-нибудь бандитами хочет тебя грабануть? Ты меня слегка напряг. Сейчас спущусь, погляжу, нет ли машины с этим армянином. Как выглядит?

– Худощавый такой, чернявый, нос горбинкой.

– Молодец, Игнат! По таким особым приметам армянина узнать – раз плюнуть. Ну Пинкертон, блин! Во что одет? Модель авто не разглядел?

– Нет, я в них не понимаю… Но машинка небольшая, синенькая, типа мини.

– Сиди, я зайду.

Он зашел через двадцать минут: Игнат извелся и впал в мандраж.

– Нет армянина, – констатировал Гоша. – А вот машина есть. Маленькая синяя «ауди». За рулем женщина. На пассажирском месте какой-то лысый. Мотор заглушен.

– Ну?

– Что «ну»? Подошел, спросил, не Игнатия ли Васильевича Оболонского поджидаете, не в его ли квартиру хотите залезть, чтобы спереть бронзовую статуэтку олимпийского бога. «Точно, – отвечает лысый, – а как вы догадались?» «Это не я, – говорю, – это мой друг Игнат скумекал. Он провидец, людей читает, как телефонную книгу. Так что валите отсюда, не мешайте нам миллиард зарабатывать, а то ментов вызову».

Гоша захихикал, наблюдая, как тупое изумление полковника сменилось досадой и укором. Игнат терпеть не мог, когда друг начинал прикалывать, пользуясь его природной легковерностью, помноженной на тормозное чувство юмора.

– Ладно, не обижайся. Шучу. Все в порядке. Нет никакого армянина. Я там даже еврея в машине не обнаружил, представляешь? Выбрось все из головы. Сиди дома, репетируй. Биржевые отчеты давай мне сразу. Свои я тоже захвачу. И документы с ключами от сейфов давай, пусть их Аполлоша охраняет, если у тебя психоз. Встречаемся в восемь на Мясницкой у магазина «Чай», туда же лимузин подъедет. А я из города подойду, хочу по книжным побродить?

Игнатию Васильевичу полегчало.

Ни он, ни Гоша не могли предполагать, что и у Маляна был острый глаз.

«Вдруг узнал? Захочет удостовериться», – рассудил антиквар.

Дав точную установку, он на всякий случай покинул убежище и перенес «наблюдательный пункт» метров за двести, в кафе, откуда в окно мог видеть машину со своими людьми.

Но он не мог видеть подъезд. И карету «Скорой», стоявшую по другую сторону дома, в переулке.

Зато из кабины «скорой» подъезд был виден отлично. А сидевший рядом с водителем «медбрат» еще со вчерашнего дня, в качестве простого «прохожего», заприметил синюю «ауди», торчавшую на одном месте часов шесть кряду. Из нее то выходили перекусить, то забирались назад одни и те же люди. Он запомнил этих людей. Их явно интересовал подъезд. «Прохожий» не мог ошибиться. Он был профессионалом. И предположил, что их интересы совпадают с его интересами. Как, почему – об этом он не думал.

Действовать на опережение? Невозможно.

Он решил предоставить им право первого хода.