Умышленное обаяние - Ирина Кисельгоф

– Что это? – вдруг спросила она.

У нее под ногами раскинулся нежно-зеленый куст, его ворочает ветер, тонкие листья шуршат птичьими перьями. Ветки прикрыты кокетливыми, ажурными зонтиками белых цветов. Я подопнул их ногой, на меня глянул хорошо спрятанный фиолетовый ствол.

– Ферула.

– Да? – воскликнула она. – Это же цикута! К нам привезли ребенка с отравлением. Его корни похожи на репу.

– И что? – Мне стало любопытно.

– Ничего, – она пожала плечами. – Промыли, прокапали и переправили в токсикологию. Мальчишке повезло, он только надкусил. К тому же был разгар лета. Всех опаснее ранней весной и поздней осенью.

Я невольно повел плечами. Странно.

– Пахнет яблоками… – Она растерла стволик пальцами; я зачарованно слежу, как алчно трепещут крылья ее носа. – Говорят, у сока сладкий вкус. Хочешь попробовать? – Она, смеясь, протянула мне пальцы, с красного коготка упала желтая капля.

– Что я должен почувствовать? – засмеялся я, а внутри расползается холодок. Она такая?

– Жжение во рту, головокружение, судороги. Потом остановка сердца. – Она поднесла палец ко рту, он раскрылся алым цветком. – Всё.

Я вдруг увидел ее другое лицо и сачок над губами. Последний вздох – последняя бабочка. У меня закололо пальцы желтым соком с запахом яблок. Ну же! Что ты медлишь?! Пробуй! Разве не этого я хочу?

Она вытащила влажные салфетки и тщательно вытерла руки. Остановка сердца свалилась под ноги белым клочком. Я почувствовал разочарование.

– Поехали, – отрывисто бросил я, она послушно пошла за мной.

«Kawasaki» недовольно ворчит, петляя по горной дороге. В отвесном ущелье грохочет река, разбивая воду о камни. На тропе мелкие камни, осыпи и обвалы, сквозь них упорно лезет трава. По серым скалам ползет сплющенным мхом темно-зеленый арчовник, под ним в каменной коже зияют щели рубленых ран. Чем выше, тем темнее, отвесные горы скрывают дорогу в густой тени.

– Как красиво, – уносит ветер чей-то голос.

«Kawasaki» повернул к реке, остановившись в полуметре от обрыва. С горы с бешеным ревом валится водопад, разматываясь седой бородой; вода долбит камни водой, высекая искрами брызги. На реке быстрины, завалы, перекаты и крутой слив. Раз – и нет человека!

– Как красиво!

Она легко соскочила с мотоцикла и подошла к самому краю. Ее красная куртка кричит знаком «стоп», мои ладони взмокли в перчатках. Ну же! Она медлит, мне до смерти хочется ее подтолкнуть! Сверкающие капли вверху копируют солнце, внизу – ее алую кровь и мои безумные мысли. Она стоит, а я вижу красное пятно, летящее вниз. Она молчит, а я слышу крик, от которого цепенею. Темная сила гонит меня к обрыву, чтобы увидеть то, чего нет.

Ее лицо повернулось ко мне, алые губы сложились в слова:

– Ну же!

Я помотал головой, стряхивая наваждение.

– Давай быстрей. – Я решил уехать. – Мы не успеем.

– Посмотри как красиво! – воскликнула она. – Ну же! Иди!

– Уже видел, – я улыбнулся одними губами.

Она вздохнула за моей спиной, а я вижу ее красным пятном в бесноватой, мутной воде. Пятно все дальше, сердцу свободней и тише. Она все ближе, сердце ломает ребра в груди. Ее фасеточные глаза бегут по моему лицу и внезапно врезаются в зрачки. Я каменею – она читает мои мысли; забрало шлема для ведьмы – шутовская помеха.

– Ну что же ты? – доверчиво улыбнулась она. Меня отпустило.

«Kawasaki» скользит по мелким камням, круто спускаясь вниз. Слева – пропасть, справа – каменная стена. Полосы света все чаще, пока не сливаются в сплошную. Один неверный поворот руля, и можно свалиться камнем вниз. Я торможу ногами, мне сжимает живот. Разве этого я хотел? Мне хочется смеяться над самим собой – я люблю жить. А она? Я гляжу вниз – на черной куртке блестят красным ядом десять лаковых коготков.

– Где твоя сумка?

– Выбросила! – смеется она и оглядывается по сторонам. – Давай здесь остановимся.

– Я знаю место получше.

Весна в горах медлит, ловя летнее солнце. Только сейчас она разбросала цветы – пригоршню белых на магалебскую вишню, горсть розовых на алычу, щепоть фуксии на фисташку, пригоршню кремовых на иргу. Буйство запахов и ярких красок без меры и без границ. Воздух отравлен алкалоидами трав и цветов. Благоухающая весна Ма Линя осенней копией беззвучно пропала во взбаламученной горной воде.

Я привез ее на ассамблею деревьев, где полого течет река. Мутная вода устало тащит камни, ее рябое зеркало дробит осколками солнце, в него со склонов напрасно глядят деревья. Крошечный плес грызет берег, тихо чавкая под ногами. Мне смешно – я искал рыбу в прозрачной воде, она выбрала приправу из грязи. Хотя нет, дальше вода чище, там можно отыскать и маринку. Я сглотнул слюну. Маринка – вкусная рыба, только… Я засмеялся. Только если не есть ее голову, икру и черную пленку. Можно напороться на фугу по-среднеазиатски и отравиться.

– Марат, – позвал ее голос.

Я повернул голову, живот снова сжало предчувствием финала. У ее ног аронник раскинул лопухами зеленые листья, его бордовая дудка смотрит ей прямо в лицо. Весной в тени аронник не сразу заметишь, а летом его ягоды можно увидеть издалека – их красный яд блестит лаковыми когтями на кукурузном початке цветка.

– Как думаешь, он мне рад? – Она осторожно коснулась пальцами ощетинившийся иглами миндаль.

– Еще бы, – дежурно ответил я. Меня ворожил арониковый яд, упакованный в зеленой пробирке. Я увидел другое ее лицо – земля, на ней белый смятый клочок.

– Да? – Она счастливо засмеялась, ее глаза погладили мои, я не ждал. – У него цветы урючные! Розовые!

– Смотри! – Нетерпение вело меня по другой дороге. – Аронник!

– Вот этот? – Она взглянула на бордовую дудку. – Что в нем такого?

– Его любят бабочки. – Я не узнавал сам себя. – Бабочка садится, воронка цветка закрывается. Бабочка в ловушке, назад хода нет.

Ну же! Потрогай! В его листьях полно кристаллов щавелевой кислоты, запросто можно поранить кожу. Я увидел кровь на ее руках, и у меня закрутило живот так сильно, что выжало пот на ладонях. Да возьми ты этот чертов цветок!

– Как росянка? – Ее лицо скривилось от отвращения.

Идиот!

– Не совсем, – сами сказали мои губы. – Бабочка опыляет, цветок отпускает.

– Коварно! – засмеялась она и протянула руку. Я замер; во мне бродила гремучая смесь страха, жестокой радости и надежды.

– Какие у него цветы? – Ее ладонь сомкнулась зонтиком над цветком, моя выстрелила раньше, чем я успел подумать, и сжала запястье.

– Ах! – тихий вскрик.

Рот закрыт поцелуем, вздох отлетает в алый сачок. Деревья уносятся вверх, тело рушится вниз. Она на траве, ее глаза подо мной, мои – над ней. Мои губы берут ее, она забирает мои. Я раздуваю ноздри, ее губы пахнут яблоками и джунгарской ферулой, кожа – аронией и миндалем. Мои губы ищут запах джиды, на них сладкий яблочный яд, на языке волдыри. Красные когти на спине – царапина и ожог, красные губы внизу живота – судорога и боль. Сверху – небесный клочок, внизу – я. Сначала свет, потом темнота. Я пропал в воронке алого яда цветка.