Тропою волка - Михаил Голденков

— Михал! — неожиданно услышал несвижский ординат зычный окрик. Это кричал Богуслав, Михал сразу узнал его голос. Юный князь повернулся — Богуслав высоко привстал в стременах и куда-то указывал пальцем, крича:

— Уходите быстрее! Быстро, кому говорю!

Михал оглянулся назад, куда тыкал пальцем его двоюродный брат. Там, куда указывал перст кузена, литвинские драгуны — союзники шведского короля — расступились, давая гусарам Полубинского возможность вырваться из кольца. Дважды повторять Михалу не пришлось. Он из последних сил пришпорил своего коня и потянул за собой поводья коня Собесского.

— Пан Полубинский! За мной! Уходим! — крикнул несвижский князь, обернувшись на польного писаря. Полубинский уже не рубил, а просто, выставив саблю, защищался от ударов. Он, однако, тут же откликнулся на призыв Михала и поскакал за ним следом. И еще пятеро литвин успели проскользнуть в спасительную «дверь», устроенную их земляками. Остальных это уже не спасло…

— Дзякуй! — крикнул Михал, пролетая мимо драгуна Богуслава…

Ян Казимир не узнал Михала: все лицо в крови, волосы растрепались и слиплись от кровавых брызг, вся кираса порублена саблей.

— Кто вы? — удивленно спросил король.

— Ваше величество! У нас нет больше тяжелой конницы, — почти в истерике кричал Михал, и слезы, перемешанные с кровью, капали с его щек, — лучших сынов Литвы… Все шесть сотен! Почему нас никто не поддержал?

Только сейчас, по голосу, король признал в окровавленном всаднике своего крестника.

— О, Матка Боска! Простите! — лишь простонал великий князь, обхватывая Михала руками и прижимая к груди…

Всего лишь восемь гусар спаслись из этой адской мясорубки, да и то благодаря не Яну Казимиру, и даже не Кмитичу, а Богуславу. Хотя оршанский полковник, как бы там ни было, подстраховал своего друга, вновь и вновь атакуя с фланга позиции кавалерии неприятеля, что хотя и не дало значимых результатов, но все-таки отвлекло всадников Карла и Фредерика от преследования. Из офицеров после этой жуткой рубки остались лишь Михал, Собесский и Александр Гилларий Полубинский. На шлеме польного писаря литовского зияла вмятина, а вся левая щека и сторона шеи были залиты кровью. Шлем спас Полубинского от удара, по-видимому, скользнувшей пули, но очередную контузию князь таки получил.

Уже сгущались сумерки, а Кмитич еще дважды остервенело налетал с татарской конницей на шведско-немецкие позиции, но успеха это так и не принесло. От двух тысяч крымской конницы осталась едва ли половина. Но перед глазами Кмитича стояла только что погибшая пацирная кавалерия литвин. Пятьсот девяносто два молодых шляхтича сгинули под жерновами мощной шведско-немецкой военной машины. «А ведь не один полк царский эти шесть сотен могли бы опрокинуть там, в Литве!» — горестно думал Кмитич.

День прошел в полной конфузии войска Речи Посполитой. Армия потеряла только за один день две с половиной тысячи человек убитыми. Двадцатитысячная польско-литвинская армия, на тысячу превосходившая шведско-немецко-литвинскую Карла Густава и, кажется, имевшая все преимущества еще сутки назад, сейчас уже почти на две тысячи уступала армии врагов, а от морального духа не осталось и следа. Поэтому Ян Казимир приказал срочно уводить свой обоз из Варшавы и всю пехоту срочно переправлять через Вислу под покровом короткой июльской ночи, пока Кмитич отвлекал неприятелей своими атаками. Это вызвало недовольство в стане польского короля. Многим казалось целесообразней укрыться за стенами Варшавы и оборонять город. Увы, Ян Казимир уже был полностью разочарован в своей армии и не верил в ее стойкость. Едва часть обоза с имуществом короля покинула столицу, Варшаву стали в панике покидать и остальные войска. На мосту через Вислу образовалась давка, в которой уже погибло несколько десятков солдат и несколько лошадей. Офицеры сорвали голоса, наводя порядок на переправе. Солдаты, ратники и ополченцы разбегались из Варшавы. Панику усугубляла вражеская артиллерия, которая с рассветом, около четырех часов утра, начала интенсивный обстрел города. Ян Казимир построил за городом отряды прикрытия и лично готов был повести их навстречу врагу, но полевой маршалок брандербуржцев фон Спарр более часа бомбил из пушек позиции польского войска, а затем атаковал конницей, вклинившись в строй поляков, вновь внеся панику и разгром. Бегство по мосту из Варшавы продолжалось. Утром город оставили остатки посполитого рушения. Степан Чарнецкий, едва появившись, чтобы поддержать своих товарищей, теперь увел все свои двенадцать полков кавалерии. Последними Варшаву покидали, как ни странно, части Павла Сапеги и полк Михала Радзивилла.

Организованного отступления никак не получалось. Поддерживать порядок и как-то контролировать ситуацию на мосту пытался лишь пан Ревера, как поляки прозвали князя Станислава Потоцкого.

— Nerwem![14] — кричал Станислав Потоцкий своим офицерам и солдатам, торопя их, но, кажется, лишь все окончательно испортил.

Солдаты, те, что еще держали строй и порядок, посчитали, что их торопят, потому как в Варшаву вступили шведы с немцами. Началась жуткая паника, все с криками бросили выставленные Потоцким заслоны, люди вываливались через перила в воду, с громким плеском упала в реку пушка, испуганно ржали кони. Один вороной жеребец, обезумев от криков и давки, сам прыгнул в Вислу…

— Не стважать тулму![15] — слышались команды польских и литвинских офицеров, но, увы, поздно. Давка увеличивалась, мост грозил вот-вот рухнуть.

— Остановитесь! Что вы делаете! — в ужасе кричали офицеры, пытаясь сдержать обезумевших людей, которые переваливались через перила, падали под ноги своих же товарищей, толкали друг друга в спину… Вниз, в Вислу падали лошади, пушки, трещали опоры моста…

— Nie dalej do mostu! Może zapaść![16] — закричал Потоцкий, но его уже никто не слушал.

Армии не было, была перепуганная толпа людей. Потоцкий пришпорил коня и также бросился на мост, боясь, что тот рухнет раньше, чем он перейдет сам. Но… пан Ревера просчитался. Мост, по которому в этот момент перевозили пятнадцать пушек, со страшным треском и грохотом рухнул. Груды человеческих тел, орудия, повозки, кони — все с ужасным плеском ухнуло в черную воду главной польской реки. Потоцкий также оказался в воде. Он начал тонуть под грузом намокшего плаща, тяжелой сабли, сапог и камзола.

— Помочь! — кричал несчастный пан, барахтаясь в мутной воде, кишащей головами солдат и офицеров. Крики и шум заглушали все на свете. Пан Потоцкий умудрился отстегнуть саблю, но избавиться от намокшего плаща не получалось, и тот тянул князя ко дну, словно ужасное морское чудовище… Потоцкого спас его конь, за уздечку которого судорожно уцепился пан Ревера, уже хлебая ртом воду. Добрый конь, сделав полукруг, вернулся к берегу.