Похороны викинга - Персиваль Рен

– Они называют это вином, – вздохнул Хэнк. – Придется привыкать к жизни, полной лишений. – И осушил свою кружку.

– Это барское вино, дурак! – поучительно сказал Бедди и осушил свою.

Это действительно было превосходное вино. Много лучше того, за которое мы дорого платили в Оксфорде. Я не особенный специалист по части питья. Вино я рассматриваю отнюдь не как средство для утоления жажды.

Ощущение опьянения для меня определенно неприятно. Пить ради него, по-моему, бессмысленно. Все равно что вертеться на одном месте, чтобы добиться головокружения. Поэтому я так же мало склонен к чрезмерному потреблению вина, как и чрезмерному потреблению сыра, песочных пирожных или жареного хлеба.

– Приличное вино, – сказал я моим американским друзьям. – Но все же я не могу рекомендовать его в промежутках между блюдами.

Мои товарищи были вполне солидарны со мной. Свое мнение они, впрочем, обосновывали иначе.

– Да, – сказал Бедди. – По-видимому, в этих странах не разрешается употребление спиртных напитков.

Отвернувшись от прилавка, я увидел подходившего к нам человека в штатском. Я заметил его еще в казарме. Он был одет в потертый, плохо сидевший на нем синий костюм, бархатный берет и потрескавшиеся туфли. Белья на нем, по-видимому, не было.

Несмотря на свою сомнительную одежду, он выглядел военным. Его загорелое лицо было лицом солдата – твердым и сдержанным. Оно имело какое-то фамильное сходство с лицами, заполнявшими этот двор.

Подойдя к нам, он спросил по-английски:

– Рекруты легиона?

– Да, – ответил я.

– Может быть, вы хотели бы получить кое-какую информацию в обмен на одну бутылку вина? – заявил он с любезной улыбкой.

– Я буду очень счастлив, если вы с нами выпьете, – ответил я и положил на прилавок монету в два франка.

Он решил, что эти два франка предназначаются для него.

– Вы хороший товарищ, – сказал он. – Вероятно, из вас выйдет отличный легионер. Эта монета содержит в себе добрую дюжину бутылок. Спрашивайте, что вам угодно. – И он с изяществом поклонился мне и обоим американцам. Он, очевидно, был образованным человеком.

– Так, – сказал Хэнк. – Я хочу знать, когда мы получим нашу следующую еду.

– Можем ли мы выйти из этой дыры в город, чтобы выпить? – спросил Хэнк.

– Вы получите суп, кофе и хлеб в четыре часа дня. Выходить из форта вам никуда не разрешат, пока не придет время отправить вас на пароходе в Оран, – быстро ответил он.

Американцы были недовольны.

– А когда нас отправят? – спросил я.

– Завтра с почтовым пароходом, если только не будет послезавтра военного транспорта, – ответил наш новый знакомый.

– Предположим, что у меня есть приятель, записавшийся в легион дня на два раньше меня. Где может он быть сейчас? – спросил я.

– В форту Святой Терезы в Оране, – ответил он. – Завтра или послезавтра его отправят в Саиду или в Сиди-Бель-Аббес. Вернее, что в Сиди.

– Вы ходячий энциклопедник, – сказал Бедди несколько неодобрительно.

– Я могу рассказать вам все о легионе, – ответил наш информатор на своем великолепном английском языке с легким иностранным акцентом. – Я уже отслужил там пять лет и теперь возвращаюсь на второй пятилетний срок.

– Это говорит в пользу легиона, – весело сказал я.

– Или не в пользу бывших легионеров, – менее весело ответил он. – Им, оказывается, не очень просто добыть себе кусок хлеба.

– Пробовал добыть? – спросил Хэнк.

– Чуть не подох с голода, отбил все ноги по дорогам. Спал в грязи, пробовал выклянчить работу… пришлось выбирать между каторгой и легионом… выбрал легион: знакомый ад все-таки лучше незнакомого.

– Парень мрачно настроен, – заметил Хэнк.

– Разрешите допить ваш стакан? – спросил незнакомец. – Вино у вас хорошее, жаль, если пропадет.

– Пожалуйста, – сказал я и напомнил себе, что я не в Оксфорде. – Вы великолепно говорите по-английски, – добавил я.

– Да, – просто ответил он. – Но я лучше говорю на индустани, по-итальянски и по-французски. Не на настоящем французском языке, а на языке легиона.

– Зачем столько языков? – спросил Бедди.

– Отец был итальянец, работал в Бомбее кондитером. С няней говорил на индустани. Мать тоже лучше говорила на этом языке, чем на каком другом, она была смешанной крови. Ходил в английскую школу. Французскому учился в легионе.

Мне хотелось спросить его, каким образом он попал так далеко от своего дома и оказался в Африке. Вместо этого я совершил страшную бестактность, я спросил:

– Почему же вы записались в легион?

– Вероятно, по той же причине, что и вы: для поправления здоровья, – резко ответил он и враждебно на меня взглянул.

Такие вопросы в легионе задавать не принято.

– Поправили здоровье? – спросил Бедди.

– Не слишком, – кратко ответил итальянец, допивая свой (или мой) стакан.

Мы засыпали его вопросами и узнали много полезного и немало тревожного. Мы узнали, что своим приятелям он известен под именем Франческо Болдини. Под каким именем он известен полиции, он не сказал.

Он не слишком понравился мне, однако его опыт мог оказаться полезным. Я решил купить его помощь. Он может впоследствии оказаться полезным моим братьям и мне. Я не допускал мысли, что Майкл и Дигби не в легионе. Это было бы слишком ужасно.

Моя задумчивость была нарушена диким ревом. Это артиллеристы пели свою полковую песню:

Если хочешь весело жить,Нанимайся в артиллеристы.Когда мы покидаем город,Все девочки лезут в окна.

Эй, выпьем, старик,За здоровье артиллерии,Пьющей свое виноИ плюющей на пехотинцев…

и так далее.

Когда они допели свою песню и накричались ура» до хрипоты, на бочку вскочил маленький, довольно подозрительного типа солдат и запел очень подозрительную песню, припев которой, по-видимому, был всем прекрасно известен.

Если служба нужна госпоже РеспубликеТам, где даром солдаты служить не станут,Там годятся штрафные ротыБатальона весельчаков.Они не любят правительства,И правительство их не любит…

Это была песня штрафного батальона. Он комплектуется только преступниками и официально называется батальоном африканской легкой пехоты.

Потом запели свою песню солдаты колониальной пехоты, в просторечии называемые марсуэнами. За ними пели другие. Последним запел Болдини. Он пел песню Иностранного легиона.

Я думаю, что здесь я услышал все знаменитые походные песни французской армии. Это было очень интересно, но впоследствии эти песни успели мне надоесть.

По совету Болдини мы вернулись в казарму вовремя, чтобы не пропустить обед, и я формально нанял Болдини в качестве проводника и ходячего справочника. За это я уплатил ему десять франков, обещав дать еще, когда смогу и когда он этого заслужит.