Истоки средневекового рыцарства - Франко Кардини

Не следует думать, будто римские авторы так уж и не замечали хотя бы частичной пользы кавалерии. В своем панегирике Константину Назарий, например, прямо говорит, что кавалерия необходима, чтобы отпугивать врагов. Кстати, именно это замечание, на первый взгляд весьма ограниченное, предоставляет нам возможность объяснить наконец, отчего эти ужасно дорогостоящие, неуклюжие и экзотические тяжелые конные воины на протяжении столетий никак не сходят с военных подмостков Запада.

Такой воин вселял ужас во врага. Атаки всего нескольких катафрактиев было достаточно, чтобы посеять панику в стане неприятеля. Могущество воина, закованного в железо, производило жуткое впечатление. Описание шествующих друг за другом конных воинов, известное нам благодаря Клавдиану [81], уже "средневековье". В этих картинах ужас перед лицом безмолвной, неумолимой, несгибаемой силы, олицетворением которой являются воины, замкнутые в металлическом панцире.

Потребностям, которые были, так сказать, продиктованы "снизу", обусловив варваризацию армии (что отражало более общий процесс варваризацию всей империи), соответствовали требования варваризации "сверху". Мы имеем в виду факт появления значительной массы германцев при императорском дворе, широкое распространение германских обычаев и германского менталитета. Речь идет прежде всего о военачальниках из числа варваров, достигших самых высоких постов и степеней в армии, о германцах, ставших телохранителями императоров или сановниками разного ранга.

Не составляет особого труда убедиться в том, что варваризация двора и варваризация армии - неразрывные процессы. Достаточно вспомнить об исконно военном характере должности самого императора, о том, сколь часто трон занимали провинциалы, выходцы из самых отдаленных уголков империи. Самый яркий пример - полуварвар Максимин Фракиец, в чьих жилах текла готская кровь.

Из представителей различных племен, живших вдоль римско-дунайской границы, Каракалла (211-217) создал своего рода гвардию. Членов ее он называл Львами (Leones). Само название напоминает нам о германских воинах-зверях, не правда ли? Приглядимся повнимательнее к мрачной фигуре самого императора. Более чем кто-либо другой со времен Августа (I в. н. э.) (быть может, за исключением Калигулы) был он связан тесными узами со своими солдатами. Он и сам вел солдатскую жизнь. Особенно любовно относился к германцам, которые вместе со скифами составили его личную гвардию. Каракалла любил подражать германским обычаям, даже внешнему виду германца. Он носил белокурый парик с локонами на "германский манер" (more germanico). Оракул однажды сравнил его, основателя гвардии Львов, с "диким зверем". Не исключено, что кто-нибудь в его свите молча сравнивал императора с одержимым, находящимся во власти wut, силы, способной превратить человека в волка либо медведя.

Когда на смену императорам восточных кровей пришли императоры-иллирийцы, звезда германцев также ярко сияла под сводами императорского дворца. Примечательно, однако, что дворец (palatium) принято было называть теперь "лагерем" (castra). Императорский двор превратился в comitatus, воинскую свиту. Выйдя из описанных Тацитом дремучих лесов, она воцарилась в роскошных палатах Вечного города.

Максимин Фракиец был, правда, родом не из самой Фракии, а скорее из Нижней Мёзии. По традиции считается, что его родители - гот и аланка. Император был сыном степей, которые, казалось, уже захватили самое сердце Рима при помощи своих катафрактиев и конных лучников. Но более чем кто-либо другой Максимин способствовал широкой германизации римской армии.

Весьма справедливо сравнение избрания Максимина императором, происшедшего по воле стоявших в Паннонии войск и не без согласия на то сената, с избранием вождя (dux) в строгом соответствии с германским обычаем, описанным еще Цезарем. В самом деле, по обычаю германцев, когда благородный воин обращался к сходу свободных людей, предлагая возглавить поход, каждый, кто желал последовать за ним, должен был встать и громко заявить о своей личной преданности вождю. Достаточно было, во-первых, доверия, которое воины испытывали к своему командиру, и, во-вторых, присяги своему вождю. Нарушить присягу считалось постыдным.

Максимину удалось заручиться доверием солдат. Они платили ему беспрекословной верностью. Властелин вселенной, абсолютный хозяин империи, обожествляемый в храмах и войсковых частях, Максимин в глазах самого ничтожного солдата, выступившего за него при избрании, был всего лишь хорошим и верным товарищем - "первым среди равных". Германская Gefolgschaft, таким образом, приобрела подлинно вселенский масштаб. Подобно Ариовисту или Филимеру [82], приведшему готов на равнины Южной России, или подобно тому же Теодориху, гото-аланец Максимин также принадлежал к разряду королей с дружиной.

Империя была, разумеется, чрезвычайно крупной добычей. Однако, согласно системе ценностей, принятой в комитате, считалась все-таки добычей, в дележе которой должны принимать участие все члены свиты. Видимо, не случайно именно при этом грубом варварском императоре пропасть, уже отделявшая армию от остальных римских граждан, обнаружила всю свою неизмеримую глубину. Максимин был настоящим "солдатским императором". Он презирал всякого, кто не носил оружия, независимо от того, принадлежал ли тот к сенаторскому или низкому сословию, был ли ученым, торговцем или ремесленником. Римские граждане для него были всего лишь стадом баранов, которых надо стричь, чтобы получить шерсть, массой, облагаемой налогами и податями. Недаром восстание против него началось среди африканских землевладельцев, не пожелавших более терпеть экспроприации. Карательная экспедиция Максимина, начавшись в его любимой Сирмии и закончившись катастрофой под Аквилеей, по свирепости напоминает варварское нашествие. Показательно, что авангард императорской армии состоял только из германцев.

Максимин, несомненно, крайний случай даже в бурной истории III в. Пришедшие ему на смену иллирийские императоры поспешили восстановить гордое имя римлян. В это время было немало примеров того, как в древних провинциях поддерживали и почитали престиж империи. Но варваризация не только армии (процесс уже неостановимый и не зависящий от воли того или иного императора), но и личного окружения императора продолжалась полным ходом. В те времена, когда яд и кинжал стали обычным способом перемен на троне, личная преданность - самое драгоценное качество, которого домогаются в своем окружении римские императоры.

Галлиен поручил одному германскому вождю оборону рубежей Паннонии. К германскому контингенту он добавил, однако, отряды наемников, набранных среди "зарубежного населения". Он старался держать германцев подальше от государственных должностей. Его телохранители (protectores divini lateris) напоминали скорее аналогичный институт у эллинов. Тем не менее личные и прямые отношения между императором и стражами дворца и при его правлении довольно-таки скоро приобретали германскую окраску. Главным становились личная преданность и привязанность друг к другу. Типично императорский культ "божественного товарища", "Sol (или Mithra) invictus comes", соединяет в одно идею божественности императора и дух военного товарищества, личность августа и бога победы. При всех модификациях культ этот один и тот же, идет ли речь об императорах Коммоде или Аврелиане, Пробе, Диоклетиане или же Константине. Это яркий пример того, как обожествление, милитаризация и германизация императорской "должности" идут рука об руку. Это отчасти и свидетельство, что высший чиновник и принцепс (глава) сената постепенно уступали ведущее место обожествляемому предводителю стаи воинов-зверей. На императорских монетах по-прежнему чеканилось слово princeps. Но уже без слова "сенат". Его заменяло другое-iuventutis (юношество, а точнее-боеспособное мужское население), слово, которым подчеркнута солидарность императора со своей личной императорской кавалерией. Римские правители конца III-IV вв. нередко носят кельтские или германские "брюки" (brасае), подвязывают к поясу длинную варварскую саблю. Так они и остались навеки запечатленными на порфировой глыбе, которая сегодня стоит на площади Св. Марка в Венеции.

Как и следовало ожидать, в период рассредоточения центральной власти и в верхах и в низах подражали институту императорства. Первыми начали, конечно, те, кто побогаче, например крупные земельные собственники. От них старались не отставать и военачальники. Причем к желанию и необходимости подражать во всем любимому императору следует добавить еще и тот факт, что многие римские правители последних веков империи не только жили в окружении варваров, но сами были варварами. К исходу IV в. процесс приватизации войсковых подразделений, который, как мы уже видели, характерен для всей динамики жизни в империи, достигает, особенно после смерти Феодосия Великого, своего апогея. Впрочем, сами же императоры и способствовали подрыву принципа единоначалия. Дело в том, что они полагали, будто им выгодно иметь дело с соперничающими друг с другом командирами, а не с каким-либо одним начальником войска, который неизбежно претендовал бы на трон. Отсюда стремление различных военачальников (считавшихся римлянами по линии военного ведомства, но являвшихся варварами по рождению) окружить себя как можно большим числом преданных себе лиц, находящихся у них на содержании. Все эти buccellarii, то есть в буквальном смысле "нахлебники", могли быть кем угодно. На место рождения не обращали ровно никакого внимания. Главное, что интересовало "работодателя",- так это физическая сила, храбрость, личная преданность кандидата. Вся эта варварская свита принесла с собой в коллектив гвардейцев-телохранителей мировоззрение комитата. И прежде всего понятие о долге и обязанности мстить за своего вождя. Так и поступили готы - соратники Аэция [83], убив императора Валентиниана, по приказу которого был умерщвлен их патрон. Характерные черты комитата усиливаются после раскола империи на Западную и Восточную. Руфин, префект претория, окружил себя самой настоящей частной армией. В эпоху Юстиниана [84] точно так же поступали и военачальники Велисарий и Нарсес.