Юджин — повелитель времени. Книга 5. Любовные чары - Гай Орловский

— Быть колдуном, — сообщил он. — У тебя вот руки трясутся.

— Это я кур крал, — признался я.

— Зачем?

— Нравится, — сказал я. — Что-то в этом есть такое, нарушительное... А человеку всегда надо что-то да на­рушать, иначе он и не человек. Точнее, не мужчина. Женщины нарушать не любят, хотя иногда решаются. А мы просто обожаем...

— Это да, — согласился он. — Ого, вот они!..

Глядя поверх прицела, я увидел, как с другой сторо­ны стены леса распахиваются кусты, кони выметыва­ются разгоряченные, в седлах празднично вопящие всадники, молодые и немолодые лорды, их слуги и про­чие спутники, вплоть до поваров.

—   Охотники, — пробормотал он презрительно, —мне как-то пришлось одного знатнейшего лорда сопро­вождать... Никак он не мог ничего подстрелить, хотя лук у него был лучший во всем королевстве!..

—   Ну-ну, — сказал я. — Дальше.

Он махнул рукой.

—Я взял заячью шкуру, натянул на кота и посадил под куст. Мой лорд увидел, начал подкрадываться, да так близко подошел, что заяц бы давно убежал, а коту что, сидит себе и мышей высматривает. Ну, прицелил­ся мой горе-охотник, спустил стрелу... И хотя где-то шагов с десяти, но ухитрился только по носу бедную зверюшку щелкнуть.

—Ух ты, — сказал я, уже догадываясь, что дальше.

—Вот-вот. Заяц этот мявкнул страшным голосом, прыгнул на дерево и мигом взбежал на самую вершину!.. Мой лорд бросил лук и всю дорогу бежал до своего зам­ка, даже позабыв, что прибыл на коне... Эх, где же ко­роль, не зрю...

—Не высовывайся, — напомнил я.

—Не заметят, — успокоил он. — Ты какую-то совсем колдовскую одежду мне сосватал! Ее не только ничем не рассечь, она еще и цвет меняет, как жаба какая-то...

—Жабы цвет не меняют, — просветил я. — Они всег­да гордо-зеленые! Кроме тех, что красные, оранжевые, багровые и прочие. Все равно не слишком уж, камуф­ляж может и подвести.

—Каму... камуфляж?

—Маскировка, — пояснил я. — Колдуны часто им пользуются. Прикинуться чем-то куда проще, чем сде­латься невидимым. Сейчас ты зеленый, как эти листья, а когда прижмешься вон к тем камням, будешь как кам­ни... Ого, это уже интересно!

Из-за деревьев показывались новые крохотные всад­ники, я на всякий случай посмотрел в прицел, там круп­ным планом мелькнули лица свиты, затем я рассмотрел короля Антриаса, а рядом с ним регент Ригильт на круп­ном буланом жеребце.

—   Там и будут ждать, — сказал Фицрой убежденно.

—   Какая же это охота, — буркнул я. — Убийство бра­тьев меньших...

Он покосился на меня в изумлении.

—Королевская!.. Неужели королям, как нам с тобой, гоняться за зверьем по лесу?

—А что, заморятся?

—Не по-королевски, — заявил он. — Загонщики сейчас завернут все, что спугнут, и погонят всех, кого подняли, прямо на этих... Все правильно! С доставкой.

—Чтоб не перетрудились, — сказал я. — Ладно, для нас даже лучше.

—Чем? Ах да...

Я прислушался к себе, блин, да я почти спокоен, хотя и есть некий мандраж, но это не страх, скорее прилив адреналина. Ну нет во мне священного ужаса, что смо­трю на человека через оптический прицел, а когда на­давлю на спусковую скобу, то тяжелая стальная пуля с огромной силой либо грудь пробьет насквозь, либо че­реп разнесет...

—Сколько же в человеке от питекантропа, — про­бормотал я. — То-то я так себе нравлюсь, когда смотрю в зеркало.

—Пите... кантропа? — переспросил Фицрой.

—Эти такие химеры, — объяснил я. — В глубокой древности. Говорят, наши славные предки с ними ба­ловались в походах, когда женщин под рукой не было.

Он хмыкнул.

—В походах можно. И не только с химерами. Чего ждешь?

—Начала охоты.

—Она уже идет!

—Не то, — пояснил я. — Лучше это сделать в зава­рухе, когда... в общем, сам понимаешь, чтоб больше неясностей.

—Не понял, — ответил он, — но это неважно. Глав­ное, чтоб началось! Ты их всех перебьешь?

—Какой кровожадный, — заметил я.

—Что, пожалел?

—Нет, — ответил я честно, — но воздействие долж­но быть минимальным. Тогда это красиво, возвышенно, эстетично.

Он поморщился.

—Слишком ты непонятный.

Глава 4

Собачий лай приближался, кусты на дальней сторо­не начали распахиваться, на полянку выбежали олени, стадо диких свиней во главе с громадным вепрем.

Все понеслись со всех ног через открытое про­странство, стремясь поскорее нырнуть в спаситель­ную чащу, и тут торжествующие охотники выбежали навстречу. Половина лордов выставила перед собой копья, король Антриас с громадной секирой в руках соскочил с коня и загородил дорогу вожаку стада сви­ней...

Я не отрывал взгляда от герцога, тот уже пеший с копьем в обеих руках встал на пути крупного оленя. Глупое животное метнулось прямо на острие, с хрустом рвущихся мышц насадило себя до половины копья, но древко сломалось, олень всей массой свалил герцога на землю.

Ригильт упал под звериной тушей довольно умело, обломок копья моментально выпустил, как только оно хрустнуло, выхватил из ножен длинный кинжал и точ­но вонзил оленю в левый бок по самую рукоять.

Фицрой довольно крякнул и потер ладони, мастер­ский удар прямо в сердце оценит и похвалит любой охотник.

Я дышал ровно, и когда Ригильт на пару секунд замер под оленем, нажал на курок.

Фицрой охнул, я сам не ожидал, что верх черепа гер­цога слетит в тот же момент, как голова умирающего оленя ткнется в грудь регента.

—Красиво, — прошептал над ухом Фицрой, — даже поэтично... Какие брызги, вон даже по дереву стекает кровь!

—Рога точно на морде, — сказал я. — Даже лучше, чем задумывал... Нам везет.

—Бей остальных? — предложил он.

—Уходим, — велел я. — Мы же красивые. Он вздохнул.

—Я бы не утерпел...

—   Думаешь, — спросил я, — мне их жалко?.. Не за­будь чаши и бурдюк. Там что-то осталось?

Пока я складывал винтовку и закутывал в тряпки, прежде чем сунуть в мешок, он собрал чаши и бурдюк, связал в узел и понесся вниз с холма. Когда я сбежал за ним следом, он уже вывел коней из-под низких ветвей, держа под уздцы.

—   Спасибо, — сказал я. — Уходим, но на рысях, на случай, если кто увидит.

Он кивнул, и обратную дорогу весело рассказывал истории, горланил песни, всяк увидит, что едут двое подвыпивших лордов от одних женщин к другим и ни­чего их больше не интересует.

Не знаю, что со мной, чувствую себя прежним, ничто не изменилось, но я убил и вот теперь, как ни копаюсь в себе, ну никак не чувствую в себе душевного надлома. Может быть, этих душевных надломов вообще не бывает, а это один из способов, чтобы на халяву получать заботу от государства, отдыхать в лучших санаториях под присмотром лучших врачей и сексапильных медсе­стер?