Исповедь одинокого мужчины - Вячеслав Ландышев

Мне стало так обидно за сложившуюся ситуацию, когда эти научные светила, которые составляют программы физической подготовки для космонавтов и подводников; которые могут подвести организм спортсмена в определенный момент к наилучшей форме, сейчас так радуются обильному фуршету, приготовленному для них аморальным и бездарным типом. Мне стало жалко этих умных, замечательных людей и специалистов за их бедность и унижение в то время, когда они добились того, что спортсмены СССР и Германской Демократической Республики были лучшие в мире почти в каждом виде спорта и наша спортивная наука уже давала свои плоды в тренировках китайских спортсменов. А вместе со всеми этими профессорами и специалистами мне вдруг стало жалко себя и свое будущее, ведь большинство присутствующих деятелей науки светились от счастья и были благодарны за богатый фуршет Егору – парню, который, кроме как запугивать людей и размахивать кулаками, ничего больше не умел. Конечно, и у него была голова на плечах, раз он стал руководителем группировки и подчинил себе весь район, но он был безнравственным типом и не мог, по моим убеждениям, претендовать на лавры в сфере науки.

Неделю после этой защиты я ходил в задумчивости, не знал, что же мне делать дальше. Я не видел света в конце темного туннеля, называвшегося наукой, преподаванием и спортом. Через год-два работы в вузе я превращусь в нищего и тоже буду рад подачкам в виде кока-колы. А я молодой специалист, у меня за спиной ничего нет, ни квартиры, ни машины, ни хорошего телевизора, ни даже приличной одежды. Ну, на телевизор и одежду можно за год накопить, ограничивая себя во всем, но о машине и тем более о квартире эмигранту можно было не мечтать в ближайшее десятилетие.

И все же в конце концов я решил не бросать начатое, а дописать диссертацию, подрабатывая для своего существования тренером, преподавателем и грузчиком.

Летом и осенью на втором курсе аспирантуры я, чтобы заработать денег, поехал с отцом на целину в Северный Казахстан убирать хлеб. Мой отец долгие годы ездил туда каждое лето от своего института. Его даже в середине 90-х годов назначали старшим от всех комбайнеров Алма-Атинской области. В детстве батя брал уже меня однажды на жатву. Тогда я с ним ездил на машине среди бескрайних просторов степи, где от поселка до поселка может быть до 300 километров. Встанешь в поле, посмотришь вдаль и видишь, как до самого горизонта на все стороны света уходят поля с золотой пшеницей. Только узкая линия грунтовой дороги уходит за горизонт туда, где садится большое желтое солнце. Величие целины необыкновенное. Красота неописуемая. Но отец в ту первую мою поездку на целину был постоянно в заботах по работе, и мне, маленькому пацану, уделял мало внимания. В связи с чем я тогда однажды чуть не утонул в пруду и чуть не разбился, упав в люк канализации. Мама, узнав об этих историях, меня маленького на целину с отцом не пускала. Однако во вторую поездку я был уже большой двадцатидвухлетний парень, который не спрашивал у родителей, что ему делать, где жить и работать. Моя вторая поездка была к тому же своевременной, так как в то время обострился национальный вопрос и иногда некоторые казахи, приехавшие на целину, напившись, начинали докапываться до отца просто потому, что он русский начальник. Приходилось даже пару раз их несколько отрезвлять, кидая с помощью борцовских приемов на землю. Правда, утихомирить их полностью помогали уже трезвые казахи из знакомых отца.

Какой же вкусный хлеб с копченым салом и крепким ароматным чаем, вскипяченным в поле под чистым голубым небом! Комбайнерами в моей бригаде были немцы, жившие постоянно в Северном Казахстане. Точнее, жившие в те времена там, а потом уехавшие в Германию. В годы перестройки Горбачева эмигранты бросали в Казахстане целые поселки с добротными, чистыми, аккуратно побеленными известью домами. Немцы всегда в Казахстане считались очень хорошими работниками. В пять утра, когда еще темно, они уже в поле. С рассветом заводили комбайны и косили пшеницу до самой темноты с небольшим перерывом в поле на обед. Уезжали с работы в 10 вечера. И так на протяжении всей жатвы, чтобы успеть убрать до осенних дождей и заморозков как можно больше пшеницы. В бригаде с немцами я в работе от них не отставал. Негласное соревнование между звеньями – кто больше соберет пшеницы – увлекало. Лишь часто пищали приборы моего комбайна, потому что я забывал своевременно остановить машину и освободить бункер, полностью забитый пшеницей. Но немцы не ругались, видели, что я стараюсь, и ждали в подобных случаях мой комбайн в начале очередного круга.

За три месяца работы мне начислили хорошие деньги, которые вместе с заработком отца я привез в Питер осенью, чтобы купить автомобиль. Но, на свою беду, в Питере я встретил женщину, которая хвасталась, что уже полгода получает хорошие проценты, вложив деньги в структуру «МММ». Каждый месяц она получала 30 процентов в виде дивидендов от вложенных денег. И не только она, но и соседи со всего подъезда их дома уже отнесли все свои сбережения в такие структуры. Я тоже заинтересовался подобными фирмами. Съездил в несколько офисов, взял образцы договоров, которые меня устроили и в которых была прописана материальная ответственность этих структур перед вкладчиком. Вот молодцы, думал я, есть же у них бизнес, в который они вкладывают привлеченные деньги населения, получая по 50–100 процентов рентабельности, а после 20–30 процентов заработанного отдают частным инвесторам. В конечном счете я решил на зиму старую машину не покупать, а через полгода, уже получив дивиденды от вложенных средств, купить почти новый автомобиль.

Выбрал офис филиала то ли «МММ», то ли «Хопера», то ли «Русского дома Селенга», в котором охрану составляли люди в милицейской форме. Подумал, раз там охраняют милиционеры, значит, это все у государства под контролем, все проверено и есть гарантия на вложенный капитал. Кроме того, вклады в эти фирмы рекламировали каждый день по центральным каналам телевидения, а значит, президент и правительство тоже в курсе того, что происходит с накоплениями населения. Но, к моему несчастью, через пару месяцев после вложения средств я услышал, что эти фирмы надували финансовый пузырь, который лопнул и принес убытки вкладчикам. Люди, доверившие свои накопления такой фирме, получали свои дивиденды за счет денег новых вкладчиков, а когда на счету накапливались миллиарды, фирма исчезала.

Приехав в офис компании, в которой оставлял ранее деньги, я увидел толпу людей численностью под сто человек, которые толкались в очереди, чтобы заполнить заявление в милицию. Фирмы уже не существовало. В ней остались только испуганная секретарша и пара охранников, которые ничего не знали. В офисе сидел следователь и беседовал с пострадавшими, предлагая им написать заявление по предлагаемому образцу и идти домой, ожидая вызова в милицию. Когда я написал заявление, то спросил у него, куда мне звонить, чтобы узнать, как продвигается дело. Он оставил номер телефона майора, который будет руководить процессом.

Через неделю я позвонил по указанному номеру и нарвался на грубость майора.

– Что вы сюда звоните?

– Я хотел бы узнать, как идет дело. Я оставил по договору в этой фирме все свои сбережения.

– И что вы хотите, чтобы я их сейчас вам отдал? Вы мне, что ли, свои деньги отдавали?

– Нет, конечно, но я просто хотел узнать, поймали ли мошенников и можно ли ожидать возвращения своих денег.

– Вы оставили в своем заявлении свой почтовый адрес и свой контактный телефон? – грубо спросил он.

– Да, оставил.

– Так вот, ждите, вам сообщат. Сюда звонить больше не надо, – недовольно сказал майор и бросил трубку.

Еще год я надеялся, что деньги найдутся. Не могли же наши доблестные милиционеры не найти преступника по допросам его сотрудников, которых взяли. Однако через год я понял, что пострадавших от этой финансовой игры в СССР так много, что до меня очередь никогда не дойдет, даже если и найдут этих финансовых аферистов.

В таких сложных условиях, когда не хватало денег, чтобы качественно изменить свою жизнь, как того хочется всем молодым, амбициозным и работоспособным людям, я все же был по-своему счастлив. Потому что жил в прекрасном городе, который часто называют культурной столицей России, имел возможность посещать Эрмитаж и Русский музей, где долго мог восхищаться бесценными произведениями искусства, картинами своих любимых художников: Шишкина, Репина, Айвазовского, Куинджи, Семирадского и Александра Иванова. Кроме того, я посещал известные театры Санкт-Петербурга: БДТ, Театр комедии и особенно любимые – Молодежный театр на Фонтанке и Мариинский театр оперы и балета. У меня было даже хобби – собирать программки тех спектаклей, которые я посетил, и прикреплять их на стену над письменным столом. Такое хобби привело к тому, что через год не только вся площадь над моим письменным столом была заклеена театральными программками, но и частично была заклеена стена над кроватью. Гости общаги называли эти обои самым интересным фактом в моей комнате после, естественно, личности хозяина. Кроме театров и музеев мы с аспирантами гуляли по старому Питеру, восхищались Исаакиевским собором, который строил Огюст Монферран почти 40 лет и умер, как только воздвиг это чудо архитектуры. Любовались мы также Казанским собором и церковью Спаса на крови, были в восторге от интерьера Юсуповского дворца и загородных резиденций российских императоров в пригородах Петродворца, Пушкина, Павловска или Гатчины.