Девушка с обложки - Мери Каммингс

Никаких особых объяснений в любви не было — все вышло как-то само собой. После того, как опасность миновала, Клодин пробыла в Париже еще две недели, и все это время они с Томми буквально не могли друг от друга оторваться. Вечера и ночи они проводили в номере отеля, почти не выходя; днем — она снималась, а он — смотрел, и, ощущая его взгляд, Клодин чувствовала себя особенно легкой и красивой. Каталог тот получился просто прекрасно.

Потом он приехал к ней в Филадельфию, очаровал ее маму «истинно английским шармом» и «повадками джентльмена» (где она там джентльмена углядела в сыне уэльского фермера, разводящего гусей — понять трудно).

А потом начались вот эти самые встречи — каждый месяц либо Томми приезжал к ней на несколько дней, либо она к нему. Она к нему, надо сказать, чаще. Раньше Клодин объясняла это тем, что у нее больше возможностей — фотомодель ведь не работает всю неделю подряд, дни съемок перемежаются днями, порой даже неделями отдыха. Теперь же начала сомневаться: а может, эти встречи были просто нужнее ей, чем ему?

Если бы он предложил, чтобы она переехала к нему в Лондон — Клодин бы это сделала! И смирилась бы и с идиотским левосторонним движением, и с отсутствием в раковине нормальных смесителей — со всем. И с работой проблем бы не было — модель ее уровня везде востребована.

Но он не предлагал — может быть, потому, что раньше нее понял то, о чем она с некоторых пор начала задумываться: а вдруг они до сих пор не поняли, что совсем не подходят друг другу, только из-за того, что встречаются вот так, урывками? А пожили бы вместе какое-то время — и, глядишь, уже разошлись бы, оставшись друзьями…

Пришел домой Томми в этот день не поздно, с букетом белых фрезий и забавно смущенный, как бывает часто с мужчинами, которые приносят своей даме цветы. Отдал их ей, улыбнулся — и все гнетущие мысли сами собой забылись.

И — вернулись на следующий день, в самолете, несшем Клодин через Атлантику. Потому что хотя Томми и проводил ее в аэропорт, но поцеловал на прощание как-то очень неинтересно, будто они женаты уже по меньшей мере лет десять. И на часы пару раз украдкой взглянул…

Словом, домой она возвратилась не в лучшем расположении духа.

Не улучшило настроения и то, что она нашла в своем почтовом ящике среди накопившихся за несколько дней писем — а именно приглашение на ужин от незнакомого мужчины.

Написано оно было на кремовой бумаге под шелк, от руки, красивым витиеватым почерком — некий шейх Абу-л-хаир Омар ибн Муса аль-Маари приглашал мисс Клаудину поужинать с ним в его апартаментах в «Риттенхаусе». В среду, то есть через два дня.

— Это еще что такое? — спросила Клодин, перечитав письмо дважды; удивленно скривилась и взглянула на Дино — кота сингапурской породы, своего друга и наперсника.

Дино не одобрил — это читалось в его взгляде. Впрочем, Клодин тоже — в разыгравшемся воображении шейх предстал перед ней в виде невысокого лысоватого брюнета лет пятидесяти с циничным взглядом черных глаз. А какой еще может быть взгляд у человека, который, похоже, не видит разницы между топ-моделью и девушкой по вызову?!

Воображение добавило к облику, для пущей неприглядности, плохо выбритые щеки и намечающееся брюшко.

Так что приглашение отправилось в мусорную корзину, а сама Клодин — в ванную, прихватив с собой бутылку с шампанским и бокал. Дино пришел следом и уселся на край раковины, внимая монологу своей хозяйки на тему, интересовавшую ее куда больше, чем приглашения от каких-то неизвестных шейхов.

— Если бы я ему действительно была нужна, то он тоже, хоть иногда, нашел бы возможность приехать! А получается, что приезжаю все время я… Вот ты мне скажи, когда он здесь последний раз был — ты ему еще ботинки пометил, помнишь?! В мае! В мае, дорогой, в мае! Почему все время так получается? У него работа — так у меня тоже работа, и зарабатываю я, слава богу, не меньше! И если я уж прилетела — так можно хоть не торчать на работе до ночи, а придти пораньше? Он что, лишний раз хочет мне в нос ткнуть, что и без меня прекрасно обойдется?! Так пусть скажет в открытую, пусть скажет!

Никому, кроме кота, Клодин не могла этого сказать: перед подругами приходилось делать вид, что все просто отлично, лучше и быть не может, и что это страшно романтично — иметь возлюбленного в Англии и летать к нему на уикэнды.

— Я к нему еду и радуюсь так… Каждый раз, когда его в аэропорту вижу — сердце колотится… и ничего с собой сделать не могу… — она замотала головой и отхлебнула шампанского — от ударивших в нос пузырьков на глазах выступили слезы. — А получается, что вроде как мне это нужно — а ему не особенно!

Как наяву представила себе Томми — веселые голубые глаза, веснушчатое лицо и рыжеватые усики, которые он упорно отказывался сбрить, утверждая, что так выглядит солиднее. И коротко подстриженные светло-каштановые волосы, и нос, который забавно морщился, когда он улыбался…

Что — взять и расстаться? Вот так, просто взять и разойтись?

— Он, видите ли, на службе Ее Величества! Джеймса Бонда из себя разыгрывает, все время занят! А слово одно ему на эту тему скажешь — сразу «женимся или расходимся» начинается! Шуточки его! Ну пусть скажет честно, что не нужна — я навязываться не буду. Так нет, вместо этого он говорит, что любит меня… Любит он! — Клодин всхлипнула. — Ну почему так?!

Увы, даже если бы Дино знал ответ на этот вопрос, сказать он все равно ничего не мог.

На следующее утро, когда Клодин вернулась с пробежки, на столе у привратника ее ждала большая коробка, завернутая в серебряную бумагу.

— Посыльный принес в ваше отсутствие, — объяснил привратник.

Коробка была хоть и длинная, но не тяжелая, похожая на те, в которых обычно присылают цветы.

Внутри и впрямь оказались цветы — полдюжины белых орхидей с пурпурными пятнышками, к ним была приложена визитная карточка все того же шейха Абу-л-хаира Омара ибн Мусы аль-Маари.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что стебли орхидей продеты в кольцо. При еще более близком — что кольцо из белого золота и усыпано мелкими бриллиантами; насколько Клодин разбиралась в драгоценностях, в магазине такое потянуло бы тысячи на две, а то и на две с половиной.

Орхидеи она оставила себе, решив, что здесь нет особого греха, кольцо же отослала с посыльным в «Уолдорф Асторию», приложив письмо, в котором сообщала шейху, что не может принять подобный подарок. Хотела добавить, что просит впредь ее не беспокоить — но потом передумала: если не дурак, сам поймет, что дальнейшие ухаживания смысла не имеют.

Реакция не заставила себя долго ждать — не прошло и трех часов, как раздался звонок. Сняв трубку, Клодин услышала: