Каменный плот - Жозе Сарамаго

Утро становится днем, день перейдет в вечер, а по длинной дороге, прижатой почти к самому берегу, бежит, ни разу не сбившись со своей ровной рыси, пес-проводник, оказавшийся, впрочем, далеко не борзым псом, ибо даже Парагнедых при всей своей дряхлости способен был бы развить скорость гораздо более высокую, чем та, с какой движется он эти несколько часов. Машине так ползти вредно, говорит сидящий за рулем Жоакин Сасса, беспокоясь, не случилось бы с изношенным механизмом какой поломки. Транзистор, в котором недавно заменили батарейки, вещает о беспорядках, бушующих на всем континенте, и о том, что, по сведениям из достоверных источников, на правительства стран Пиренейского полуострова европейские государства оказывают сильное давление, требуя, чтобы те положили конец безобразиям, словно им по силам исполнить это желание, а править бултыхающимся в океане полуостровом – то же, что управлять Парагнедых. Протесты европейцев получили достойный отпор: испанцы отвергли их претензии с мужественной горделивостью, португальцы – с женственным высокомерием, и было объявлено, что вечером премьер-министры обеих стран выступят по национальному радио – каждый по своему, разумеется – но с согласованными заявлениями. Некоторое замешательство вызвала осторожная позиция Соединенных Штатов, обычно с охотой и готовностью вмешивающихся в решение мировых проблем, особенно если они сулят какую-либо прибыль, а на этот раз давших понять, что встревать не намерены, пока не станет ясно, до каких Геркулесовых столпов – в буквальном смысле – дойдет дело. Но все же именно США поставляют нам горючее, пусть с перебоями, пусть нерегулярно, все равно – низкий им за это поклон, иначе в этой глуши и вовсе было бы невозможно заправиться. Кабы не американцы, и нашим путешественникам, вздумай они и дальше следовать за собакой, очень скоро пришлось бы идти пешком.

Когда же свернули к придорожному ресторанчику пообедать, собака покорно остановилась, осталась снаружи – понимала, значит, что её двуногим спутникам без еды нельзя. Педро Орсе вышел первым, вынес ей остатки и объедки, но она от них отказалась и запекшаяся вокруг её пасти кровь внятно объяснила, почему. Она уже поохотилась, сказал Жозе Анайсо. А голубая нитка так и свисает, заметила Жоана Карда, и это второе обстоятельство заслуживает большего внимания, нежели первое, поскольку наш пес, если он тот, за кого мы его принимаем, две недели кряду ведя такую бродяжью жизнь, пересек весь полуостров от самых Восточных Пиренеев, и неизвестно, куда двинется дальше, причем за все это время никто не ставил перед ним миску с похлебкой, не баловал косточкой. Что же касается голубой шерстяной нитки, она могла и выпасть, а потом снова прилипнуть – охотник же перед тем, как спустить курок, задерживает дыхание, а потом, естественно, вновь чередует вдох и выдох. Эх, славный ты песик, благодушно обратился к нему Жоакин Сасса, умел бы ты так же заботиться о нас, как, судя по всему, заботишься о себе, мы бы горя не знали. Пес на это мотнул головой, но смысл этого движения мы растолковать не беремся. Потом вышел на шоссе и возобновил путь, не оглядываясь. День лучше утра, солнце пригревает, а он, собака, сукин сын, черт безрогий, опустив голову, вытянув морду, отставив хвост, знай чешет неутомимой рысью, и рыжая шерсть его отливает на свету темным золотом. Что это за порода такая? – спрашивает Жозе Анайсо. Если б не хвост, смахивал бы на помесь легаша с овчаркой, говорит Педро Орсе. Он наддал, радостно сообщает Жоакин Сасса, а Жоана Карда, быть может, для того, чтобы не оставаться в одиночестве, добавляет: Как бы его назвать? видите, рано или поздно, но неизбежно возвращаемся мы к вопросу имен.

Премьер-министр, как и было обещано, обратился к нации и сказал ей так: Португальцы! В последнее время и особенно – в последние сутки наша страна подвергается давлению, которое без преувеличения назову недопустимым: оно исходит со стороны почти всех европейских стран, где, как известно, отмечавшиеся ранее серьезные нарушения общественного порядка, к которым мы не имеем ни малейшего отношения, обострились и усилились, вылившись в массовые уличные манифестации солидарности со странами Пиренейского полуострова и населяющими их народами, войдя в глубокое противоречие с политикой, проводимой правительствами стран Европы, к числу которых мы уже не принадлежим, оказавшихся перед лицом значительных социально-культурных процессов, происходящих в этих странах, жители которых видят в историческом испытании, посланном нам судьбой, провозвестие более счастливого будущего, а проще говоря – надежду на воскрешение и омоложение человечества. Так вот, правительства европейских стран вместо того, чтобы оказать нам поддержку и помощь, что явилось бы яркой демонстрацией элементарного гуманизма и выражением истинно-европейского самосознания, решили превратить нас в козлов отпущения, свалить на нас всю ответственность за свои трудности, при этом обращаясь к нам с нелепым призывом задержать соскальзывание нашего полуострова в океан, которое хотя бы из простого уважения к фактам следовало бы назвать плаванием. Это тем более прискорбно, что по имеющимся у нас сведениям мы ежечасно удаляемся от новообразованного побережья Западной Европы на семьсот пятьдесят метров, а европейские правительства, которые никогда прежде на деле не считали нас равноправными членами сообщества, ныне просят нас сделать то, чего в глубине души не хотят сами, и что, как им должно быть известно, сделать невозможно. И в эти бурные дни Европа, как несомненное средоточие культуры, как историческая колыбель нашей цивилизации, испытывает явный недостаток здравого смысла. Мы же, сохраняя спокойствие, подобающее тем, кто ощущает свою силу, в сознании своей правоты, будучи законным и конституционным правительством, намерены и впредь решительно отвергать всякий нажим, в какой бы форме и от кого бы он ни исходил, и перед лицом всего человечества клянемся руководствоваться в своих поступках исключительно национальными интересами, интересами народов, населяющих Пиренейский полуостров, о чем я могу заявить совершенно официально и ответственно, поскольку правительства Испании и Португалии работали и работают в постоянном и тесном контакте, принимая все необходимые меры для того, чтобы известные судьбоносные события, начавшиеся с разлома в Пиренеях, пришли к своему благополучному завершению. Слов самой горячей и искренней признательности заслуживают проникнутые истинным гуманизмом действия администрации Соединенных Штатов и проводимая ею реалистическая политика, благодаря чему мы в должной степени обеспечены как горючим и топливом, так и продуктами питания, которые прежде в рамках многосторонних договоренностей импортировались из стран Европы. В обычных условиях такие вопросы подлежали бы урегулированию по дипломатическим каналам, но с учетом остроты нынешней ситуации возглавляемое мною правительство сочло своим долгом немедленно сделать эти факты достоянием самой широкой гласности, тем самым ещё раз выражая неколебимую уверенность в том, что португальцы, как уже не раз бывало на протяжении веков, ещё теснее сомкнут ряды вокруг своих легитимных представителей и священных символов государственности, в этот труднейший момент своей славной истории явив миру образ народа, исполненного решимости, спаянного нерушимым единством. Да здравствует Португалия, ура!

Четверо путешественников выслушали эту речь уже в окрестностях Порто, заехав в придорожное кафе перекусить и задержавшись там, чтобы посмотреть по телевизору тысячные манифестации, схватки с полицией – озноб пробирает при виде этих благородных юношей, несущих транспаранты и плакаты с пресловутым изречением. Чего это они так забеспокоились о нас? – спросил Педро Орсе, а Жозе Анайсо, сам того не заметив, повторил фразу премьер-министра, несколько спрямив её смысл: О самих себе они забеспокоились. Путники завершили трапезу, вышли к машине, вынесли собаке объедки, от которых та на этот раз не отказалась, и, пустив Парагнедых аллюром более стремительным, ибо четвероногий поводырь уже едва различим впереди, сказал Жоакин Сасса: На выезде с моста надо будет как-нибудь усадить пса в машину, назад, к Жозе и Жоане, по городу так не поедешь, да и сам он ночью вряд ли захочет следовать таким порядком.

Прогноз сбылся, желание Жоакина Сассы исполнилось, и собака, уразумев, чего от неё хотят, медленно и грузно развалилась в ногах у сидевших сзади, голову положила на руку Жоаны Карда, однако не заснула, так и ехала с открытыми глазами, в которых, будто в черном зеркале, мелькали городские огни. Заночуем у меня, говорил Жоакин Сасса, у меня широченная кровать и диван раскладывается, так что двое запросто на нем уместятся, если, конечно, они не слишком толстые, а один из нас троих – это относится, разумеется к мужчинам – прикорнет в кресле, ничего страшного, я – хозяин, мне там и спать, или в крайнем случае переночую в пансионе поблизости, по соседству. Его спутники не отвечали, изъявляя молчанием согласие или желание обсудить щепетильный вопрос попозже, в иной обстановке, и атмосфера слегка наэлектризовалась, возникло некое напряжение, известная неловкость, стало казаться, что Жоакин Сасса – с него станется – намеренно, шутки ради, завел разговор на эту тему. Но и двух минут не проехали они в молчании, как нате вам, пожалуйста, прозвучал отчетливый голос Жоаны Карда: Я с Жозе лягу, и вправду, видно, конец света близок, и мир наш обречен погибели, если женщина берет инициативу на себя: вот раньше были у них понятия и правила, начиналось дело с начала, с жарких и призывных мужских взглядов, с ответного взора женщины, пущенного из-под потупленных ресниц как стрела, продолжалось потом, до первого соприкосновения пальцев, долгими разговорами, письмами, ссорами и примирениями, шли в ход многозначительность оброненных платочков и дипломатичность покашливаний, и, хотя итогом всего этого было то же самое, и – после ли свадьбы или же вместо неё – укладывалась дама на спину, а кавалер на даму – но все же никогда не бывало такого бесстыдства, такого полного забвения приличий, тем более в присутствии человека преклонных лет, а ещё говорят, что у андалусиек нрав пылкий, куда им до этой португалки, имеется в виду Педро Орсе, едущий в том же автомобиле, ни одна из них не скажет так вот прямо в глаза: Я с Жозе лягу. Однако времена меняются, да ещё как меняются, а ежели и хотел Жоакин Сасса подшутить над чужими чувствами, то вышла ему эта шутка боком, Педро же Орсе, вероятно, и не совсем понял, о чем идет речь, ибо сказано было на языке, хоть и родственном да не родном. А Жозе Анайсо рта не раскрывал – да и что ему было говорить: прими он самодовольный вид счастливого любовника, вышло бы жалко и глупо, а смутись и возмутись он от такой прямоты – ещё того хуже, так что самое мудрое – хранить молчание, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: только Жоана Карда могла произнести эти слова, нестерпимой грубостью прозвучали бы они в его устах да ещё без предварительной консультации с нею, а если бы он сперва осведомился у нее, согласна ли она, получилось бы и вовсе нечто совершенно непотребное, так что согласимся – есть такое, что должно и можно взять на себя только женщине в зависимости, разумеется от обстоятельств и переживаемого момента, да, вот именно – момента, того краткого мига, той секунды, возникающей между двумя людьми, которые вот-вот совершат непоправимую ошибку. Руки Жозе Анайсо и Жоаны Карда соединены на загривке собаки, и Жоакин Сасса, незаметно поглядывая на них в зеркало заднего вида, замечает, что они улыбаются: обошлось, проехало. С этой дамочкой ухо держи востро, думает он, вновь ощущая укол зависти, впрочем, он же сам виноват сам же признался, что не знает, кто ему нравится.