Каменный плот - Жозе Сарамаго

Четверо путешественников выслушали эту речь уже в окрестностях Порто, заехав в придорожное кафе перекусить и задержавшись там, чтобы посмотреть по телевизору тысячные манифестации, схватки с полицией – озноб пробирает при виде этих благородных юношей, несущих транспаранты и плакаты с пресловутым изречением. Чего это они так забеспокоились о нас? – спросил Педро Орсе, а Жозе Анайсо, сам того не заметив, повторил фразу премьер-министра, несколько спрямив её смысл: О самих себе они забеспокоились. Путники завершили трапезу, вышли к машине, вынесли собаке объедки, от которых та на этот раз не отказалась, и, пустив Парагнедых аллюром более стремительным, ибо четвероногий поводырь уже едва различим впереди, сказал Жоакин Сасса: На выезде с моста надо будет как-нибудь усадить пса в машину, назад, к Жозе и Жоане, по городу так не поедешь, да и сам он ночью вряд ли захочет следовать таким порядком.

Прогноз сбылся, желание Жоакина Сассы исполнилось, и собака, уразумев, чего от неё хотят, медленно и грузно развалилась в ногах у сидевших сзади, голову положила на руку Жоаны Карда, однако не заснула, так и ехала с открытыми глазами, в которых, будто в черном зеркале, мелькали городские огни. Заночуем у меня, говорил Жоакин Сасса, у меня широченная кровать и диван раскладывается, так что двое запросто на нем уместятся, если, конечно, они не слишком толстые, а один из нас троих – это относится, разумеется к мужчинам – прикорнет в кресле, ничего страшного, я – хозяин, мне там и спать, или в крайнем случае переночую в пансионе поблизости, по соседству. Его спутники не отвечали, изъявляя молчанием согласие или желание обсудить щепетильный вопрос попозже, в иной обстановке, и атмосфера слегка наэлектризовалась, возникло некое напряжение, известная неловкость, стало казаться, что Жоакин Сасса – с него станется – намеренно, шутки ради, завел разговор на эту тему. Но и двух минут не проехали они в молчании, как нате вам, пожалуйста, прозвучал отчетливый голос Жоаны Карда: Я с Жозе лягу, и вправду, видно, конец света близок, и мир наш обречен погибели, если женщина берет инициативу на себя: вот раньше были у них понятия и правила, начиналось дело с начала, с жарких и призывных мужских взглядов, с ответного взора женщины, пущенного из-под потупленных ресниц как стрела, продолжалось потом, до первого соприкосновения пальцев, долгими разговорами, письмами, ссорами и примирениями, шли в ход многозначительность оброненных платочков и дипломатичность покашливаний, и, хотя итогом всего этого было то же самое, и – после ли свадьбы или же вместо неё – укладывалась дама на спину, а кавалер на даму – но все же никогда не бывало такого бесстыдства, такого полного забвения приличий, тем более в присутствии человека преклонных лет, а ещё говорят, что у андалусиек нрав пылкий, куда им до этой португалки, имеется в виду Педро Орсе, едущий в том же автомобиле, ни одна из них не скажет так вот прямо в глаза: Я с Жозе лягу. Однако времена меняются, да ещё как меняются, а ежели и хотел Жоакин Сасса подшутить над чужими чувствами, то вышла ему эта шутка боком, Педро же Орсе, вероятно, и не совсем понял, о чем идет речь, ибо сказано было на языке, хоть и родственном да не родном. А Жозе Анайсо рта не раскрывал – да и что ему было говорить: прими он самодовольный вид счастливого любовника, вышло бы жалко и глупо, а смутись и возмутись он от такой прямоты – ещё того хуже, так что самое мудрое – хранить молчание, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: только Жоана Карда могла произнести эти слова, нестерпимой грубостью прозвучали бы они в его устах да ещё без предварительной консультации с нею, а если бы он сперва осведомился у нее, согласна ли она, получилось бы и вовсе нечто совершенно непотребное, так что согласимся – есть такое, что должно и можно взять на себя только женщине в зависимости, разумеется от обстоятельств и переживаемого момента, да, вот именно – момента, того краткого мига, той секунды, возникающей между двумя людьми, которые вот-вот совершат непоправимую ошибку. Руки Жозе Анайсо и Жоаны Карда соединены на загривке собаки, и Жоакин Сасса, незаметно поглядывая на них в зеркало заднего вида, замечает, что они улыбаются: обошлось, проехало. С этой дамочкой ухо держи востро, думает он, вновь ощущая укол зависти, впрочем, он же сам виноват сам же признался, что не знает, кто ему нравится.

Роскошным его жилище никак не назовешь – маленькая спальня, а гостиная, где стоит пресловутый диван-кровать, ещё меньше, есть ванная: это холостяцкая квартира, спасибо, что такая есть, не надо мыкаться по меблированным комнатам. В кладовой – хоть шаром покати, хорошо, что путники утолили голод по дороге, на последнем привале. Они смотрят в телевизор, ожидая новостей, но европейские министры иностранных дел ещё не успели дать отклик на выступление португальского премьера, который для того, чтобы те не прикидывались, будто не слышали или не поняли, вновь появляется на экране и говорит: Португальцы! – а остальное мы уже знаем. Перед тем, как улечься, четверо держат военный совет, хотя никаких решений им принимать не надо, за них все решит пес, улегшийся в ногах у Педро Орсе, но никто не хочет отказать себе в удовольствии высказать свое суждение. Может быть, здесь и окончится наше странствие, говорит Жоакин Сасса, явно заинтересованный в том, чтобы так оно и было. Или где-нибудь дальше, к северу, замечает Жозе Анайсо, думающий совсем о другом. Наверняка ближе к северу, соглашается Жоана Карда, помышляющая о том же самом, но истина заключается в словах Педро Орсе, который говорит: Пес его знает, и добавляет, зевнув: В сон клонит.

Пасьянс – кому где и с кем ложиться – был разложен с той же быстротой, что и диван-кровать – умелыми руками Жоакина Сассы при содействии Педро Орсе. Жоана Карда незаметно вышла, а Жозе Анайсо ещё несколько минут сидел как у праздника, притворяясь, что он тут вообще ни при чем, но сердце у него заходилось таким громким и частым стуком, словно выбивало боевую тревогу, так что от этой дроби, отдававшейся где-то под ложечкой, должен был бы ходить ходуном весь дом, хоть никакого землетрясения и не было, а потом произнеся: Покойной ночи, до завтра – встал и удалился, сознавая, что эти слова не соответствуют значительности момента. Спальня была тут же рядом, а под самым потолком – окно без занавеси или шторы, и это могло бы восприниматься как отсутствие должной скромности, но объясняется тем, что Жоакин Сасса живет один и подсматривать ему, даже если б страдал он таким извращением, решительно не за кем, впрочем, надо сказать, что было бы не только поучительно, но и весьма интересно иногда подглядеть за самим собой, хотя удовольствия бы это не доставило никакого. Из всех этих стилистических фиоритур вовсе не следует, будто Педро Орсе и Жоакин Сасса намеревались предаться столь предосудительному мальчишеству, однако это окно – даже не окно, а тень окна – еле различимое во тьме, оказывает некое возбуждающее действие, волнует, будоражит, воспаляет кровь, будто все, что происходит, происходит не за стеной, а здесь же, рядом, в толчее свального греха, и Жоакин Сасса, перевернувшись на спину, взбил подушку повыше, приподнял голову, чтобы создать ауру тишины и лучше слышать, во рту у него пересохло, он героически противится искушению встать, пойти на кухню выпить воды, а по дороге уловить доносящиеся из спальни шорохи. Педро Орсе, утомленный дорогой, как лег, так и заснул, свесив руку на спину растянувшегося у дивана пса, и подземные толчки, ощущаемые одним, передаются, должно быть, другому, и снится им, наверно, одно и то же. А из спальни не доносится ни звука – ни сдавленного стона, ни невнятно пробормотанного слова, ни вздоха. Как тихо, думает Жоакин Сасса, даже странно, и он даже не представляет, до какой степени это странно, и никогда не узнает этого и вообразить себе этого не сумеет, потому что происходящее остается тайным для всех, кроме тех, с кем происходит оно. Жозе Анайсо проник в Жоану Карда, и та приняла его, он был тверд, она – нежна и податлива, и больше они уже не двигались, сплетя пальцы с пальцами, прильнув губами к губам, в полнейшем безмолвии, дождавшись, когда яростная, но тоже беззвучная волна накрыла их с головой, не отпуская, покуда не стихла последняя судорога, не иссякла последняя скудная капля – вот так мы выразимся, чтобы нас не обвинили в безнравственном живописании полового акта: какие отвратительные слова, и просто счастье, что они почти совсем выходят из употребления. А Жоакин Сасса, проснувшись поутру, подумает, что парочка за стеной набралась немыслимого, нечеловеческого терпения и дождалась, пока заснут её спутники, и один Бог, если только Бог посвящен в эти плотские тайны, знает, чего это ей стоило, но ошибется Жоакин Сасса, потому что в тот самый миг, когда он погружается в сон, Жоана Карда снова принимает Жозе Анайсо, и на этот раз они уже не так молчаливы, как прежде, ибо есть подвиги, которые дано свершить лишь однажды. Наверно, заснули, сказал кто-то из них, и тела обоих наконец-то расслабленно обмякли, наступило давно заслуженное освобождение.