Оркестр меньшинств - Чигози Обиома

людей нет стыда. Нет стыда. Как ты можешь – после всего, что сказал тебе мой отец в тот день, – приходить сюда?

Чука положил руку на плечо моего хозяина и подтащил поближе к себе. Голос в голове моего хозяина прокричал: «Разве я и без того недостаточно близко?» Звук откуда-то сверху, с расстояния, заставил его поднять голову – он увидел Ндали. Она стояла, вероятно, на балконе своей комнаты.

– Помаши ей, скажи, что все в порядке, – сказал Чука. – Помаши ей!

Она говорила что-то, слов мой хозяин не слышал, но, как понял я, она спрашивала, все ли в порядке. Он подчинился приказу Чуки, и она помахала ему в ответ, послала воздушный поцелуй. Он думал, ее брат прячется за ним, но Чука прокричал:

– Болтаем накоротке с твоим парнем!

В этот момент моему хозяину показалось, что он увидел что-то вроде мимолетной улыбки на лице своей любовницы, безошибочный знак того, что она поверила брату.

– Хорошо. Спасибо, Чука! – крикнула она в ответ.

С сестрой Чука говорил на языке Белого Человека, но теперь он продолжил расправу на языке отцов:

– Я бу отобо; отобо ки ибу. Я настоящий, настоящий отобо. Какими словами и как можно втемяшить в голову такого отобо, как ты, очень простую мысль? Как? Я в полном недоумении.

Он сжал плечо моего хозяина с такой силой, что тот вскрикнул.

– А теперь слушай, церковная крыса, мой отец сказал, чтобы я тебе передал, что если мы услышим хотя бы один писк от тебя или вообще какой-нибудь шум, то у тебя будут серьезные неприятности. Ты понимаешь, что играешь с огнем? Ты разжигаешь огонь, который тебя сожрет. Ты играешь в любовь с дочерью тигра, Нва-агу.

Чука глубоко вздохнул и отпустил его шею.

– Ты оделся как приличный человек, церковная крыса, – сказал Чука, захватив и потянув на себя исиагу на плече моего хозяина. – Выглядит замечательно, сэр. Отобо. Позволь, я передам тебе послание: ничего не говорить, ничего не делать. Не пищать. И не вздумай присоединиться к семье на танцевальной площадке – это будет серьезная ошибка с твоей стороны. И вообще ничего такого. Что бы тебе ни говорила моя сестра! Повторяю: что бы тебе ни говорила моя сестра. Ты меня слышишь?

Гаганаогву, я к тому времени знал моего хозяина двадцать пять лет и три месяца, и я ни разу не видел его в таком смятении. Он был ранен, словно Чука не слова ему говорил, а исхлестал кнутом. Но больше всего мучило его то, что он не мог ответить. Мальчишкой он не боялся драк, напротив, боялись его, потому что хотя он драк и не искал, но, если его вынуждали, кулак его превращался в камень. Но в этой ситуации он был бессилен, у него были связаны руки. А потому, хотя и уязвленный, он просто кивнул в ответ.

– Хорошо, церковная крыса, добро пожаловать.

По какой-то причине он навсегда запомнил эти последние слова, смесь языка отцов и Белого Человека: «Одинма, церковная крыса, ибиа во».

Ранние отцы часто говорят, что ожидаемая война даже калеку не застанет врасплох. Но неожиданная война, которую никто не предвидел, может победить даже самую сильную армию. Вот почему они еще говорят в своей остерегающей мудрости, что если ты проснулся утром и обнаружил нечто безобидное, например бегущую на тебя курицу, то тебе следует спасаться, потому что ты не знаешь, не отросли ли у курицы за ночь клыки и когти. Потерпев такое поражение, мой хозяин просидел ошарашенный до конца празднества.

Гости стали появляться вскоре после того, как Чука отошел от него. В приглашении было указано, что событие будет длиться с четырех часов дня до девяти вечера. Но первые гости появились в четверть шестого. Ндали заранее с грустью предсказывала, что это случится: «Ты увидишь, они придут по нигерийскому времени. Вот почему я ненавижу такие праздники. Если бы не отец, я бы сказала: давайте без меня». Он смотрел, как места вокруг него заполняются гостями в разных одеяниях, большинство мужчин – в свободных традиционных одеждах, а их жены – в не менее сверкающих блузах, враппах, обвязанных вокруг талии, с затейливыми сумочками в руках. Дети сидели в двух последних рядах на пластмассовых стульях с высокими подлокотниками. К тому времени, когда большинство мест было занято, в воздухе пахло потом и парфюмерией.

Человек, который сидел слева от моего хозяина, завязал с ним разговор. Мой хозяин ни о чем его не спрашивал, но тот сам сказал, что его жена – одна из тех, кто готовит «там, во дворце», он показал на дом Обиалоров.

– И моя жена тоже, – ответил мой хозяин, предполагая, что это заставит замолчать его соседа.

Но человек принялся говорить о большом числе гостей, потом о жаркой погоде. Мой хозяин слушал с холодным безразличием, на которое со временем, кажется, и обратил внимание его сосед. А когда места с другой стороны от него заняла супружеская пара, он оставил моего хозяина и обратился к ним.

Радуясь тому, что его оставили в покое, мой хозяин оценил произошедшее: появилась чья-то рука, потянула его назад с такой силой, что он чуть не упал со стула. Потом чей-то рот спросил его, почему он пришел, назвал его дураком, поиздевался над его одеждой, посмеялся над его любовью к Ндали и нанес смертельный удар: церковная крыса. Если бы места были заполнены, как сейчас, ничего этого, вероятно, не случилось бы. Все эти люди пришли слишком поздно. Они пришли так поздно, что торжественный выход Оливера Де Кока – его любимого музыканта, великой певчей птицы Игболенда, Оку-на-ачана-абали, вождя музыки «хай-лайф» – не имел никакого значения. Он сидел, словно в оцепенении, когда остальные гости поднялись, чтобы приветствовать певца. Кровь побежала бы быстрее по его жилам, когда конферанс на празднестве, знаменитый актер домашнего видео Осуофия, представил Оливера Де Кока. Но эти слова прозвучали как слова заурядного болтуна. Он бы смеялся шуткам Осуофии, например той, что он взял прямо из своего знаменитого кинофильма «Осуофия в Лондоне», – шутке о том, как белые люди искорежили его имя и называли Оса-опия. Но эта шутка прозвучала как детская тарабарщина, и мой хозяин даже удивился, чему это люди смеются. Этот крупный жирный человек перед ним – как он может так смеяться? Женщина рядом с этим мужчиной, почему она так раскачивается на стуле? Он никак не реагировал на постоянные выкрики Осуофии «Квену!», на которые люди отвечали «Йаа!». А потом, вскоре после представления и приглашения некоторых персон к