Прометей в танковом шлеме - Роман Андреевич Белевитнев

Колонна двинулась. По дороге плыли громоздкие пятибашенные «Т-35», похожие в темноте на огромные угловатые глыбы. За ними — чуть поменьше, — трехбашенные «Т-28», а дальше легкие «БТ» и «Т-26». Колонну полка замыкали бортовые машины с боеприпасами, автоцистерны с горючим, кухня, санитарные автобусы.

Перед рассветом полк сосредоточился в лесу рядом с полигоном. Туда же вскоре подошли другие части дивизии.

Никаких новых распоряжений не поступало. Мазаев обошел роты, поговорил с командирами, механиками-водителями, башнерами. Всех интересовал один и тот же вопрос: для чего вывели сюда всю дивизию? На очередные учения, или…

Это «или», больше всего волновавшее танкистов, через несколько минут превратилось в действительность.

На фоне еще не просветлевшего западного небосклона появились какие-то черные точки. Они разрастались в размерах с каждой минутой. Опережая их, к лесу, где сосредоточились танковые полки дивизии, волнами накатывался надсадный, переворачивающий душу гул.

Тяжело нагруженные бомбардировщики шли в направлении Львова. Мазаев пытался сосчитать их, но в это время часть самолетов отвалила в сторону и закружилась в карусели над аэродромом, который всю зиму мы очищали от снега. Оттуда вскоре слышен был не только рокот авиамоторов, но и сплошной гул бомбовых взрывов. Над аэродромом заклубился дым, сперва легкий, белесый, а потом черный, густой, как грозовая туча.

Теперь уже никто из тех, кто стоял в лесу и видел эту картину, не сомневался в том, что началась война…

Мазаев почувствовал, что сердце на миг остановилось, замерло в груди, а ноги, руки наполнились свинцовой тяжестью. Он не понял, отчего это с ним произошло. Знал же, что войны с фашистской Германией не избежать, а вот вспыхнула — и сразу ошеломила. Так бывает в тех случаях, когда смотришь на огонек, бегущий по проводу к заложенной взрывчатке. Вот-вот рванет. Готовишь себя к этому, а все равно вздрогнешь, когда взрыв произойдет.

М. Х. Мазаев (слева) в кадре фильма «Великая Отечественная». Затишье после боя (июль 1941 г.).

Кто-кто, но он-то, кадровый командир, знал, в каком тяжелом положении находятся дивизия, корпус, армия (а значит, и все приграничные войска), какое страшно невыгодное для нас время выбрали фашисты для удара… Даже самолеты наши не успели подняться в воздух, погорели на аэродроме… не так уж велика беда, если только на одном аэродроме… А если… на всех приграничных аэродромах?..

Оцепенение продолжалось недолго. Мысли его тут же перенеслись к батальону, к людям, с которыми предстоит ему идти в бой. «Ну, что ж, батальон в основном готов к этому. Правда, танки староваты. Но ничего, мы повоюем и на старых!» — мысленно успокоил себя комбат.

Через час-полтора полки вышли из леса на дорогу. Предстояло совершить марш до Перемышля, а там повернуть на юг, в сторону Самбора.

Батальон капитана Мазаева все шел в голове колонны. Во второй половине дня он проходил через Садовую Вишню. Маташ из башни танка пристально смотрел на окна своей квартиры, затем перевел взгляд на женщин и детей, что стояли на площади. Среди них он увидел Зину с ребятами. Они стояли недалеко от дороги; старший сын Руслан махал танкистам оголенной ручонкой, а младший, Анвар, держался за подол матери. Видимо, Руслан узнал отца, стоявшего в танковой башне, и сильней замахал ручонкой, а второй указывал матери на него, Мазаева. Зина, увидев мужа, рванулась с детьми к колонне, но их остановили. У Маташа сжалось сердце. Никогда ему так не хотелось быть возле своей семьи, обнять жену и сыновей, как в эти минуты. Но он не мог остановить колонну. Каждую минуту могли налететь фашистские самолеты, и тогда пострадают не только танки, но и женщины и дети, стоящие сейчас на площади. Не мог еще и потому, что вслед за ним побежали бы к своим семьям и другие командиры. А это вызовет задержку на полчаса, не меньше. Маташ огромным усилием воли подавил в себе это простое человеческое желание, похожее на крик души, и он унес его с собой, унес в своей памяти Зину, рвавшуюся к нему, Руслана, машущего оголенной ручонкой, Анвара, державшегося за платье матери.

Батальон капитана Мазаева я догнал на марше в двадцати пяти — тридцати километрах от Перемышля.

Первый день войны был уже на исходе. Багрово-красное солнце клонилось к закату. Его будто подпирали огромные столбы дыма, поднимавшиеся над пограничным городом. Оттуда громовыми раскатами доносился гул боя.

Черный дым войны, густо перемешанный с белесой пылью, полз по шоссе, стлался над полями, висел над перелесками. Горели железнодорожные составы на перегонах и полустанках, автомобили, опрокинутые в кюветы, деревни, примыкавшие к дороге. Из темно-серой дымовой завесы то и дело вырывались грузовые машины, мчались навстречу нашим танкам. Высунувшись из башен, мы смотрели на первых раненых, вповалку лежавших в кузовах грузовиков, на женщин, кое-как примостившихся с грудными детьми на чемоданах и узлах, — и сердца наши сжимались от душевной боли.

Маташ Мазаев находился в голове колонны. Только изредка, когда дымовая завеса редела, я видел его танкошлем и покатые плечи над башней.

Батальон уже был в десяти-пятнадцати километрах от Перемышля, когда мы увидели самолеты с черно-белыми крестами на фюзеляжах. Они вынырнули из столба дыма и с воем неслись прямо на колонну. Хорошо, что комбат, первым заметивший их, дал сигнал ускорить движение и увеличить дистанции между машинами. На большее времени не хватило. Тотчас же по броне градом зацокали пули, по обе стороны от дороги раздались взрывы сброшенных бомб. Командир танка, что был со мной в башне, приоткрыл крышку люка и выглянул наружу.

— Кажется, пронесло, — с облегчением выдохнул он, но тут же нырнул вниз, скомандовал механику-водителю быстро свернуть влево, прямо в поле. Оказывается, Мазаев дал такой сигнал. И вовремя: самолеты, развернувшись, шли вторым заходом. И опять цокот пуль по броне, взрывы бомб, но уже прямо на полотне шоссе.

Так повторялось несколько раз — я уже потерял счет заходам. А танки то громыхали по опустевшей дороге, то мигом рассредоточивались по обеим ее сторонам. Их будто кто-то заворожил. Только на последнем заходе стервятникам удалось повредить одну машину: взрывом бомбы сорвало гусеницу.

Самолеты ушли, а колонна приближалась к Перемышлю. Теперь гул боя слышался рядом. Кругом рвались снаряды, поднимая черные султаны вывороченной земли. На шоссе тоже зияли воронки. Танки, скрежеща гусеницами по разбросанным булыжинам, шли прямо через воронки.

Где-то у восточной окраины Перемышля наша колонна должна была повернуть на юг и выйти на дорогу, ведущую к городу Самбору. Там, в лесу, сегодня ночью