Генетика этики и эстетики - Владимир Эфроимсон

Заслуживает внимания, что у народов, не связанных никакой социальной преемственностью, — арабов и скандинавов, — существуют системы избегания прямых наименований предметов, существительных, которые обозначаются только косвенно, по их опоэтизированным свойствам. За этой конвергенцией должен скрываться какой-то общий принцип; быть может, стремление напрячь внимание слушателя-читателя, заставить вникнуть в смысл метафоры, иносказания. Иными словами, здесь уже предугадан и принцип отстранения, и принцип символизации, и принцип возвращения уже истрепанным словам и понятиям их изначальной новизны, полноты значения. При этом у скандинавов все происходит еще на уровне варварства. Очевидно, уже тогда надо было в стих, сагу вкладывать загадку, иносказание, заставлявшее интенсифицировать внимание, будоражить эмоции. Собственно, на возбуждение эмоций рассчитаны и уродливые ритуальные маски.

Рифма, аллитерация, ассонанс, ритм, игра на фонемах, на ассоциациях — издавна известные способы запечатления и запоминания. Некогда знаменитые стишки для запоминания слов, которые пишутся на ять, числа пи, бесчисленные считалки, взбадривающие ритмы маршей — все это свидетельства существующих в нашем организме подсознательных резонансов.

Поэтическое произведение — образный, стремительный, эмоциональный путь освоения действительности. Слово расширяет свое значение, если превращается в образ, принадлежащий уже поэзии, а поэтичность слова определяется его конкретностью, свежестью, точностью, единственностью, объединяющей многообразие ассоциаций, связей. Однако и этого мало, слово должно быть ощутимым. Но ничто не ощутимо вне сознания, потому что все ощущавшееся, но не воспринятое подсознательно, рассудочно или эмоционально, пропадает без следа или сводится к ничтожеству, узости, определимой стишком, впрочем, чрезвычайно емким:

— Где ты была сегодня, киска?

— У королевы у английской.

— Что ты видала при дворе?

— Видала мышку на ковре.

Как писал В. Шкловский (1966, с. 343): «... мы везде встретимся с тем же признаком художественного: с тем, что оно нарочито создано для выведения из автоматизма восприятия, и с тем, что в нем видение его представляет цель творца, и оно искусственно создано так, что восприятие на нем задерживается и достигает возможно высокой своей силы и длительности...»

Эти слова Шкловского и тома, написанные об этом, о методе остранения, о власти словесного воздействия, чеканно выражены Н. Гумилевым:

слово

В оный миг, когда над миром новым

Бог склонял лицо свое, тогда

Словом останавливали воды,

Словом разрушали города.

И орел не взмахивал крылами,

Звезды жались в ужасе к луне,

Если, словно розовое пламя,

Слово проплывало в вышине.

А для здешней жизни были числа.

Как домашний, подъяремный скот.

Потому что все оттенки смысла

Умное число передает.

Патриарх седой, себе под руку

Покоривший и добро и зло,

Не решаясь обратиться к звуку,

Тростью на песке чертил число.

Но забыли мы, что осияно

Только слово средь земных тревог

И в Евангелии от Иоанна

Сказано, что Слово — это Бог.

Мы ему поставили пределом

Скудные границы естества,

И как пчелы в улье омертвелом

Дурно пахнут мертвые слова.

Но так же смотрел на слово Маяковский:

Я знаю силу слов,

я знаю слов набат

Они не те,

которым рукоплещут ложи.

От слов таких

срываются фоба

Шагать

четверкою

своих дубовых ножек

Но, определяя чувство прекрасного, приходится опять прибегать к гумилевскому синтезу:

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО

Прекрасно в нас влюбленное вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей

Над холодеющими облаками,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами9

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.

Мгновение бежит неудержимо,

И мы ломаем руки, но опять

Обречены идти все мимо, мимо.

Так мальчик, игры позабыв свои,

Следит порой за девичьим купаньем

И, ничего не зная о любви,

Все ж мучится таинственным желаньем.

Так некогда, в разросшихся хвощах

Ревела от сознания бессилья

Тварь скользкая, почуя на плечах

Еще не появившиеся крылья.

Так, век за веком, скоро ли, Господь!

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

Передача информации — не монополия поэзии. Однако одна из величайших задач поэзии, живописи, скульптуры, пожалуй, и литературы в целом — закрепить надолго, навсегда однажды увиденную, однажды существовавшую красоту, более того, красоту, увиденную одним, сделать достоянием всех.

Есть нечто, роднящее все виды искусства с почти всеми видами религии. Во всех видах они отвлекают человека от повседневности, сутолоки, забот, тревог, они позволяют ему уйти в себя, почувствовать себя частицей природы и общества, подумать о себе, пусть смутно осознать основные связи с окружающим, перейти, так сказать, от житейской тактики к ее стратегии, взглянуть на себя со стороны.

Но нас интересует не банальная констатация того, что такая потребность есть у многих людей, возможно, и у всех, а происхождение этой потребности. Может быть, разгадка в том, что наши предки, не способные отойти от себя, отдаться самоуглублению, размышлению, чувству единства с другими, погибали несколько чаще? Это не более чем гипотеза, нацеленная скорее на демонстрацию неразрешенности, чем на объяснение.

Мы попытаемся показать на отдельных, частных примерах, каким путем естественный отбор мог подхватывать и развивать восприимчивость к наименее утилитарному — к чувству прекрасного, к красоте. Подытоживая, мы вынуждены признать, что нам удается понять лишь доли самых простых форм этой восприимчивости.

Констатируя это, мы вынуждены передать этот факт другим исследователям, которые смогут гораздо полнее ответить на вопрос: «Почему естественный отбор развивал чувство прекрасного?» Оставляя вопрос в основном нерешенным, нам хочется все же предупредить об опасности чрезмерной социологизации поисков, потому что прекрасное создавалось естественным отбором и без участия человека, как и восприимчивость к нему.

8.6. Высшие эстетические эмоции как следствие естественного отбора

Лишь убедившись в том, что наши элементарные эстетические эмоции действительно могли слагаться под действием естественного отбора, можно приступить к рассмотрению происхождения гораздо более сложных факторов эстетического, художественного воспитания. Чувство симметрии, гармонии, ритма, прекрасного — общечеловечно, и корни его должны уходить к нашим родоначальникам, возможно, к синантропу.

Быть может, кратчайший путь к пониманию эмоционального развития чувства прекрасного проходит через осознание безобразности, и существенно, что чувство безобразного и прекрасного ни в чем не ощущается так остро, как при оценке существ другого пола. Представим себе наших отдаленных предков лишенными такого чувства. Результат — спаривание кого попало с кем попало и массовые распространения тех бесчисленных уродств, наследственных и ненаследственных, врожденных и благоприобретенных, которые вне кризисных периодов лишь слабо отметаются отбором. К таким уродствам или дефектам может относиться заячья губа и другие дефекты челюстного, зубного и зрительного аппарата, плоскостопие, сколиозы, брахидактилии, синдактилии, конская стопа и даже врожденный вывих бедра и множество других, которые при некотором разделении труда в пределах орды могут отнюдь не снижать шансов на индивидуальное выживание, но в конечном счете могут привести многочисленную орду к вырождению. Игнорирование этих дефектов, безразличие к ним при сексуальных контактах ставило бы физически и умственно полноценных, но эстетически тупых в невыгодное положение при воспроизводстве по сравнению с теми, кто выбирал себе полноценного же партнера. Следовательно, уже в очень отдаленные времена, особенно же с зарождением семьи, мог возникнуть своеобразный естественный, как групповой, так и индивидуальный отбор на развитие примитивнейших, пусть чисто негативных эстетических чувств. Не исключено, что чувство гармонии зарождалось с отрицательных сексуальных эмоций по отношению к внешне «неудовлетворительным» представителям другого пола, тем более что эта негативистская реакция параллельно развивается у многих видов позвоночных; может быть, не случайно в немецком языке эквивалентом слова «прекрасное» является слово «mackellos», буквально: «без изъянов», «без пороков». Этот отбор, разумеется, подкрепляется и обратным процессом, тем, что сильные, т. е. гармонично сложенные самец и самка, мужчина и женщина в примитивных условиях существования все же имели больше шансов на выживание и на оставление потомства.