Падает вверх - Александр Полещук

Милый, милый дедушка… Он нашел в себе силы, спустился вниз, домой, и, добравшись до дивана, только сказал своей жене:

— Бабка, я умираю!

Его жена, бабушка Димки, так привыкла ко всяким его выдумкам, что ответила:

— Не болтай глупости!

А через несколько минут его уже не было в живых.

Его провожала, как принято говорить, «вся Одесса». Многие знали его как бесконечно доброго человека, а весть об очередном злодеянии бандитов с Пересыпи во мгновение ока облетела весь город.

Димкин дедушка, ты навсегда остался в моей памяти Великим Вождем Свободного Союза Свободных Племен. Я вырос у моря, и соленый ветер, прибрежные пески, травы всегда были близки мне, но только ты научил меня прислушиваться к ночным шорохам, как прислушивается к ним отважный и мудрый воин, и я смог испытать чудесное чувство единства с окружающим меня миром, его прохладным ветерком и его ясными звездами, песком и камнями, травами и птицами — всем тем, что мы так часто называем природой.

ВЕЛИКИЙ ВОЖДЬ В «БУКВАРЯХ»

Димка, Великий Вождь Одесских Делаваров, с тридцать седьмого я не знал, где ты, что с тобой. Мы не дружили. Ты, Великий Вождь, был слишком властным и строгим, ты не терпел никакого превосходства, ни в чем и ни с кем не хотел делить власть над племенем. Я, как говорил твой дедушка, был тоже «хороший перец». Но вот прошли годы, и как-то — это было в начале сорок первого — мне приснился удивительный сон. Мне приснился ты, Димка, и будто мы с тобой сидим в какой-то огромной аудитории. А перед нами длинный черный стол, и какойто старичок небольшого роста что-то говорит, говорит тонким пронзительным голосом. Потом я увидел свои записи, а ты, Димка, ты протянул руку и красным карандашом зачеркнул слово «осадок» и написал «окраска». Необыкновенно яркий, удивительный сон. Я запомнил его. Прошло несколько месяцев, и я встретил тебя в деканате. Долго я смотрел на тебя, не веря своим глазам. Ты ли это? Но когда ты поднял голову, сомнения отпали: это был ты, Великий Вождь. Мы попали с тобой в одну группу, но я в тот день не вспомнил своего сна. Потом раздался звонок, и мы поспешили в аудиторию. Первая лекция была посвящена неорганической химии, и известный профессор, который жил, работал и спал в маленькой комнате рядом с аудиторией своего имени, вышел к доске и тонким голосом сказал: «Нуте-ка, запишем простейшую реакцию».

И тогда я не вспомнил свой сон.

И только когда ты, Димка, протянул карандашкрасный карандаш! — и, зачеркнув в моем конспекте слово «осадок», написал «окраска», будто молния озарила мой мозг: все сразу стало «на свое место», да, я видел, видел все это, это было, было со мной! Но когда, где? Так это же мне снилось!

Я с нетерпением ждал, когда окончится лекция, а когда мы вышли в коридор, начал торопливо рассказывать свой сон, но тебя было трудно чем-нибудь удивить.

— Подумаешь, — сказал ты, — да я постоянно вижу во сне то, что потом со мной случается на самом деле. Это все согласно теории относительности и квантовой механики вполне понятно.

Я не знал ни теории относительности, ни -квантовой механики, и мне стало стыдно, что я болтаю какую-то чепуху, а все, с точки зрения современных теорий, совершенно ясно.

Только сейчас, став старше, мы подружились. Вместе ходили в столовую, вместе готовили задания по начерталке, вместе чертили, вместе и дежурили на крыше институтского здания во время довольно «регулярных» бомбежек.

Помню, как во время одного такого дежурства мы при свете маленькой синей лампочки решали какую-то сложную задачку. К нам подошли старшекурсники, называвшие нас и ласково и насмешливо «букварями». Прислушавшись к спорам, они попросили карандаш и набросали нам простые и вместе с тем загадочные проекции. Это был знаменитый, так нигде и не опубликованный набор упражнений для проверки конструктивных способностей. Как детские игры передаются от одного поколения ребят к другому, причем взрослый человек забывает порой очень сложные правила этих игр и, только услышав звонкий голос своего сына или дочери, кричащей, скажем, «штандер», вспоминает: «что-то в этом роде кричал я сам», так и эти схемки бытуют в технических вузах, становясь одним из элементов своеобразного студенческого фольклора.

Под утро старшекурсники заглянули на наш чердак снова, в пух и в прах раскритиковали наброски Дмитрия, а один из них сказал обо мне уважительно: «Этот „букварь“ обладает абсолютным пространственным воображением».

Это заявление было совершенно неожиданным для Дмитрия.

— Откуда у тебя это, ну, пространственное воображение? — спросил он меня. — Да, ты, кажется, что-то такое вырезывал из бумажек? Я что-то такое припоминаю.

Зато в математическом анализе Дмитрий брал реванш. Вычисления доставляли ему радость. Дмитрий безошибочно интегрировал сложнейшие дроби, никогда не делая черновиков, никогда не возвращаясь в своих вычислениях к исходной точке.

Все-таки мы были очень разные и, возможно, если бы не наше давнее «индейское» прошлое, никогда не подружились бы. Нас связывали воспоминания и до некоторой степени общая судьба.

Дмитрий оберегал меня от всех и всяческих увлечений, которые могли бы мне помешать заниматься наукой. Сейчас я с удовольствием вспоминаю один случай. Мне понравилась девушка с нашего курса. Набор проходил по аттестатам, она приехала из какой-то сельской школы и была не очень грамотной. Я охотно помогал ей, когда она не могла в чем-нибудь сама разобраться. Димка немедленно и очень умело растоптал чахлый росток чувства. Утащив у этой девушки конспект, он показал мне ее записи. Вместо слов «абсолютная температура» там стояло «опсалютная температура».

— Ну, — сказал он, — теперь ты видишь, что был на грани гибели? Я своими руками, — он потряс перед моим носом злополучным конспектом, — вырвал тебя из геенны огненной, где бушует опсалютная температура!

Это, однако, не помешало ему пригласить эту же девушку в кино. А на мой вопрос, как же все-таки это произошло, он ответил:

— Ты сноб и «букварь», Михаил. Я не ищу полного совершенства, да кроме того, есть вещи, которые недоступны человеку, даже обладающему абсолютным пространственным воображением. И это «чудовище» было моим другом! — Я встретил его снова после войны. Дмитрий с год как демобилизовался и заканчивал университет. Он шел по Кировской в сопровождении стайки девушек с его курса.

— Правда, премиленькие девушки? — сказал он мне, когда мы обменялись адресами. — Исключительные девушки.

Я охотно подтвердил, что девушки замечательные. Димка тут же остановился и громко заявил:

— Мой личный друг, Михаил Мельников, считает, что вы все замечательные девушки. Как его истинный друг, я уступаю ему вас всех «на корню».