Потоп (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Тишина.

Они тихо куковали на подмосковной усадьбе.

По-хорошему, требовалось подождать еще. Мало ли их руководитель выйдет на связь. Но Миледи посчитала это пустой затеей. Ведь после покушения на Алексея во дворе печной мануфактуры все было тихо. И можно было месяца два или три прождать в пустую. Кроме того, у нанимателя могли иметься и другие подручные…

* * *

— Тебе удалось выяснить, зачем к Меншикову приезжала сестра Петра? — спросил Людовик XIV Кольбера после очередного доклада того.

— Нет, сир. Они почти не оставались наедине. А когда были на людях, обсуждали дела Бремен-Ферден.

— Она играла?

— Нет.

— Так может она действительно интересовалась делами Меншикова, чтобы и у себя в Шверине игорные дома открыть?

— Не думаю, что ради этого она бы поехала так далеко. Тем более, что все это буйство, насколько я понял, придумал ее племянник. Полагаю, сир, что там иной мотив.

— Может любовь?

— Наталья разумная женщина. Ей прежде всего важен ее собственный покой и комфорт. Особой страстью до мужчин она не отличается. Вот театр, вино, музыка — это сестре Петра действительно интересно.

— Странная поездка.

— Очень странная, сир.

— А что наше маленькое дело?

— Из Москвы пришли какие-то дикие новости. И я не хочу их даже озвучивать. Это явный вздор. Очередное покушение провалилось. И наш человек ищет повод вернуться во Францию, но так, чтобы его не заподозрили. Вот приедет и поспрашиваем. Возможно даже с пристрастием.

— А что за вздор?

— Сир, оно не стоит вашего внимания.

— Я сам решаю — что стоит моего внимания, а что — нет.

— Сначала этот безумец долго убеждал связного в том, что принц де не человек. Будто бы ему много лет, возможно веков. И он ведает прошлое с будущим. А потом донес связному о последнем провалившемся покушении какую-то дичь. Словно в принца стреляли. В упор. Из пистолета. А он даже не пустил кровь. Будто пуля ему не причинила никакого вреда. Причем этот безумец говорил о применении им серебряной, освященной пули.

— А… — открыл было рот Людовик и закрыл, не находя слов.

— Видите, сир. Я же говорю дичь и вздор. Вероятно, он умом помешался.

— Как-то проверить его слова вы можете?

— Уже пытаюсь. Мой человек в Вене сообщил, что примерно такую же историю рассказали и Иосифу. Дескать — стрелять стреляли, почти что в упор, но пуля не нанесла никакого урона принцу.

— А такое вообще возможно?

— Если на нем был добрый доспех, то отчего же нет? Но говорят, что он был просто в одежде.

— Хм… а под одеждой?

Кольбер задумался.

— Такое возможно?

— Наверное да. — кивнул министр иностранных дел. — Это многое бы объяснило. Но вся эта история в сущности бред. Мне иной раз кажется, когда я читаю донесения, что наш человек спятил и выдумывает сведения о России, вместо того, чтобы их собирать.

— Не судите его строго, — улыбнулся Людовик. — Дикая страна… там, наверное, если пожить, и сам одуреешь.

— Может быть… может быть… хотя, некоторые путешественники возвращались оттуда вполне здоровыми…

* * *

Алексей сидел в просторной ванной. И балдел. А рядом крутилась парочка его новых «горничных». Нагишом, разумеется.

Несмотря на определенный скепсис, проявленный царевичем изначально, их появление серьезно облегчило жизнь. Мысли упорядочились. Он даже и не замечал, как сильно на него давило это молодое тело, буквально кипящее от переизбытка гормонов. Просто стал меньше уставать, лучше спать, меньше отвлекаться. Да и вспыльчивость, с которой приходилось бороться, чтобы не наломать дров, серьезно просела.

И ему стала понятна эта диковатая мода аристократов. Раньше он считал ее блажью и банальным развратом. И не понимал Наталью Кирилловну, что покрывала и в чем-то даже поощряла похождения Петра Алексеевича. Пубертатный период — эмоционально сложное время, особенно если от твоих выходок может зависеть чья-то жизнь, а то и судьба целой державы. И даже ему, носителю вполне зрелого и развитого сознания, приходилось нелегко. Слишком давило естество.

— Какие же мы все-таки еще животные… — едва различимо пробурчал он себе под нос…

Часть 2

Глава 5

1706 год, июнь, 18. Орша — Москва — Подмосковье

Петр Алексеевич по своему обыкновению забрался на вышку и наблюдал с нее за полем битвы. Несколько рискованно, учитывая количество кавалерии у неприятеля. Но ему хотелось ясно понимать происходящее.

Видеть своими глазами.

Сама Орша пала быстро.

Даже особой осады не получилось.

Сразу как заработали новые 10-дюймовые осадные мортиры — так и сдались. Четырех залпов хватило чтобы всех во всем убедить.

Да и славно, что хватило только такого количества залпов, потому что Петр не стремился к полному разрушению Орши. Ну и бомб имелось весьма ограниченное количество. Для 30-фунтовых гаубиц и мортир их более-менее наделали. А тут вот… каждая была на счету.

Короткий ствол этих мортир с чрезвычайно толстыми стенками стоял на кованном, железном лафете. Развлекаться с деревом, которое от такой отдачи легко могло растрескаться не стали.

Обычная рама из двутавровых балок. Плиты для упора.

Для перевозки ее ставили на тележки. Поднимали домкратами. Поворачивали П-образные оси тележек на девяносто градусов. Втыкали массивные костыли. Ну и закручивали стопоры.

Четверть часа.

И мортира уже стояла на четырех колесах, готовая к движению.Мощных колесах. Опять-таки — железных. С такими характерными накладками-лапами, что употреблялись в годы Первой Мировой. Из-за чего вся установка намного лучше чувствовала себя на мягких грунтах. Меньше в них проваливалась.

Дальше к ней цепляли передок. И небольшой «поезд» из восьми попарно запряженных тяжеловозов начинал движение. Уверенно таща ее даже по плохим грунтовым дорогам. В том числе раскисшим. Не медленнее 6-фунтовок, позволяя установкам поддерживать достаточно приличные маршевые скорости.

Так что — сорваться и «дать ходу» такие мортиры могли буквально за двадцать минут. Невероятно быстро для тяжелых осадных установок! Просто сказочно! Особенно по тем временам, когда осадная артиллерия могла сутки или даже двое сворачиваться. В спешке. Чтобы потом ели-ели поплестись, сковывая войско своей чрезвычайной медлительностью.

В боевое положение эти мортиры разворачивали еще быстрее. Отцепили передок. Открутили стопоры. Ломом чуть подали вдоль оси назад, ослабляя зажим костылей. Вынули их. Толкнули ногой вперед. И все — мортира легла на грунт. Дальше только заряжай, наводи да стреляй. Меньше пяти минут на все про все.

А била она почти на две версты[1].

По тем годам — много.

ОЧЕНЬ много.

С чем и связывалась ее слишком толстые стенки ствола, а также сложности с производством бомб. Все-таки давление газов на снаряд был немаленький. И любые дефекты литья могли закончиться катастрофой…

Да, точность этих мортир была убогой.

Даже несмотря на то, что старались, стремясь уменьшить зазоры, все одно — летела бомба «туда». Впрочем, для крепостей этого за глаза хватало. Мимо них не промахивались. Но главное — защитникам не чем было ответить на огонь этих мортир. Просто не чем. Даже вылазка не выглядела решением, так как из-за высокой дальности установки находились глубоко в боевых порядках осаждающих войск. В отличие от старых ломовых пушек, которых стремились подвести поближе к стенам. По возможности на мушкетный выстрел…

Так или иначе, но, когда к Орше подошла деблокирующая польско-литовская армия, город уже давно был взят. И все, что ей оставалось, попытать счастье в полевой битве. С тем, чтобы сбить русскую армию, вынудив ее отступить. И самим приступить к осаде Орши с целью возвращения…