В нескольких шагах граница... - Лайош Мештерхази

Мы припоминали весь свой путь. Где же мы себя обнаружили? Где не проявили достаточной осторожности?

Едва ли нас выдал дядюшка Шани. Но, если бы даже он что-то сболтнул, если бы донесли контрабандисты, что могла узнать полиция? Только то, что мы пошли в Нергешуйфалу. Что могла рассказать женщина в Нергешуйфалу? То, что она видела, как мы пошли «к горам», она сама посоветовала нам туда направиться. Возчику мы сказали, что хотим попасть в Татабанью. Его показаний нам едва ли следовало опасаться. Ведь он наверняка никогда не брал в руки газет…

Мы попрощались с ним в среду, во второй половине дня, а в четверг к вечеру караван преследователей был уже в Татабанье. Да, недурно работают сыщики, ничего не скажешь. Видно, не дураки наши противники, обмануть их не так-то просто. Следовательно, мы должны быть осторожны, не оставлять за собой ни малейших следов. По возможности, делать так, чтобы никто не знал, куда мы идем. Даже те, кто к нам благожелателен…

На другой день после обеда нам пришлось пережить несколько тревожных минут, К старухе зашел кто-то из полиции.

Мы с Белой с двух сторон стояли у входа в погреб, приникнув к щелям дощатой двери. Я чувствовал, как в висках у меня отдается каждый удар сердца. Мы были готовы даже к тому, чтобы, если начнется обыск и сыщикам придет в голову заглянуть сюда, броситься на них; подобные потасовки всегда чреваты сомнительным исходом, нам пришлось бы немедленно бежать. Бежать днем!.. Опасно… На наше счастье полицейский лишь спросил вдову рыбака, не видала ли она чего-либо подозрительного.

Однако шум моторных лодок на Дунае мы слышали в течение всего дня. К вечеру он усилился – значит, берег охраняется как следует.

Когда наступили сумерки, пришла хозяйка и принесла ужин. Она завернула нам на дорогу немного кукурузных лепешек. Дома, кроме кукурузной муки, у нее ничего больше не было. Провизию она отдала нам не сразу: мы можем пожить у нее, если хотим остаться. Поблагодарив за доброту, мы сказали: ни за что на свете мы не станем ее утруждать. Мы возвратимся в Эстергом. Там у нас есть знакомый, он поможет.

– Так, так, – закивала она.

Как ни любезно она нас удерживала, видно было, что огромная тяжесть свалилась с ее души. Она объяснила нам путь: от Шюттё дорога ведет вдоль берега прямо на восток.

Мы дождались темноты и к девяти часам вечера простились со старушкой.

На улице было тепло. Когда мы вышли из прохладного погреба, нас охватила предгрозовая духота. Куском рыболовной бечевы, взятым у старухи, мы связали узелок, я перекинул его через плечо. В нем оставалась еще добрая часть продуктов, которыми нас снабдили шахтеры. Верхнюю одежду мы несли за плечами, как это делают солдаты. В Татабанье дядюшка Ножи дал нам обоим по крепкой дубине. С виду обыкновенный дорожный посох, но, если понадобится пустить его в дело, окажется, что конец его отлит из свинца. Им можно основательно отдубасить кого следует. Правда, против ружья, револьвера и полицейского штыка дубина стоит немного, но все-таки, шагая ночью с таким оружием в руках, мы испытывали больше уверенности.

В тишине почти не было слышно звука шагов. Лишь в деревне позади нас лаяли собаки.

Мы прошли метров триста, желая показать старухе, что держим путь в Эстергом. Потом очень осторожно свернули по боковой тропинке вправо.

Деревню обошли по окраине, рассчитывая, что таким образом попадем на Алмашфюзитёйское шоссе, быстро доберемся до Сени или Комарома, а там сядем на утренний пассажирский поезд и поедем в Дьёр.

Вокруг не было видно ни зги, мы буквально ощупывали ногами дорогу. По холодному ветерку, коснувшемуся щек, мы поняли, что идем кукурузным полем. Мы шли около четверти часа, когда внезапно наткнулись на проволочную ограду.

Это еще что такое? В поле ограда?

Очертаний дома, стен хутора видно не было. Вдалеке, справа, мигал тусклый огонек маленькой лампочки. Решили тихонько к нему подойти.

Мы крались вдоль ограды, которой, казалось, не будет конца, и дошли до фонарика на воротах. Как видно, это было какое-то плодоводческое хозяйство.

Ворота оказались гостеприимно открытыми. Широкая прямая дорога вела через огромный сад как раз в ту сторону, куда нам было нужно. Мы сообразили. что видели эту самую проволочную ограду с другой стороны, когда шли в Шюттё. Хозяйство кончается выше деревни, а на шоссе выходят его другие ворота. Вот бы куда пройти. Как это было бы кстати! А что нам оставалось делать? Продолжать, спотыкаясь, путь по жнивью? Мы попали бы снова в деревню, а это опасно.

– Идем, – шепнул Бела. – Здесь нет ни души. Потихоньку проберемся.

Вдруг нам словно бы почудился топот лошадиных копыт: как будто медленной рысью бежали кони. Тарахтенья телеги не слышно. Может, жандармский патруль?… Скорей!

Мы двинулись через фруктовый сад. В воздухе носился смешанный сладковато-горьковатый запах яблок и жидкости для опрыскивания. На дороге, усыпанной песком, наших шагов почти не было слышно.

Мы шли уже довольно долго и думали, что скоро выйдем из сада, когда вдруг в темноте к нам подбежала собака. Мы подняли палки: если кинется, треснем по голове. Но она остановилась метрах в пяти от нас и подняла отчаянный лай. Мы зашикали, пытаясь ее унять, но маленькая овчарка была зла, и наши уговоры на нее не действовали. Она подбежала ближе и стала хватать нас за ноги; мы оба замахнулись, она отскочила, потом снова кинулась и снова отскочила, прыгала вокруг нас и злобно лаяла.

– Тьфу пропасть! Замолчи, заткни свою глотку!.. Эта злая маленькая бестия накличет на нас жандармов!

– Огрей ее, Бела!

Но тут из темноты кто-то крикнул:

– Не троньте собаку! Что вам здесь надо?

Это был сторож. Судя по голосу, старик. Собака сразу умолкла и побежала к нему.

– Мы искали дорогу, – сказал я. – Попали сюда случайно. Скажите, пожалуйста, как пройти на шоссе?

Старик стоял, должно быть, шагах в двадцати от нас. Мы двинулись к нему, но он в тот же миг крикнул снова:

– Ни с места! У меня ружье… Что вам здесь надо? Отвечайте! Яблоки воровать пришли, да?

– Да что вы! Мы яблоки не воруем.

– Поворачивайтесь! Идите впереди меня на караульный пост, там выяснят!

Я в отчаянии стал объяснять: вот мой узелок, взгляните, если не верите, вот карманы, поищите.

– На кой черт нам ваши яблоки! Мы спешим, нам утром надо быть в Татабанье на работе. Мы опоздаем на поезд в Алмашфюзитё.

– Вы что, читать не умеете? Вон там на воротах написано: «Частная территория, вход запрещен».

– Мы в темноте не видели.

Старик, должно быть, очень боялся нас и оттого злился все больше и больше.

– «Не видели, не видели»! Слепые, что ли?… Кто вы такие, показывайте документы.

– Мы пришли из Нергешуйфалу, – сказал я. – Мы безработные, в Татабанье на железной дороге нам обещали работу, мы туда идем… Пропустите нас – если мы не поспеем к утру, потеряем хлеб.

– Безработные… Бродяги вы! Знаю я вас. Шляются по дороге, увидят спелые фрукты и входят. Набивают рубахи яблоками. Неплохо бы, а?

– Поймите, папаша, не нужны нам ваши яблоки. Если б мы хотели воровать, воровали бы с краю, зачем нам вглубь-то идти?

Старик был на редкость несговорчивым, ничего не желал понимать и твердил одно:

– Поворачивайте сей минут назад, выходите, откуда вошли, отправляйтесь в деревню, там ищите дорогу.

Того, что перед ним государственные преступники, которых разыскивают власти, ему, без сомнения, и в голову не приходило. Он фанатически стерег свои яблоки.

– Раз уж мы столько прошли, неужто поворачивать назад? Ведь сад сейчас кончится, а там дорога!

– Сейчас? Тут еще порядочный кусок, это «сейчас» почти столько же!

– Тем более. Зачем идти дважды? Совесть-то есть у вас? Мы идем пешком из Нергешуйфалу. А сколько нам еще топать!

Старик снова заладил свое – полны, мол, у вас карманы и рубахи яблоками, – скверно ругался. Хулиганы, босяки, ветки ломают, а он потом за все отвечай… Мы с большим трудом уговорили его. Он взял с нас клятву, что мы не сойдем с дороги, деревья не тронем, – ладно, ступайте с богом! Проводил нас немного, а когда мы подошли к главным воротам, повернул назад. На прощание чуть притронулся к шляпе, и мы увидели в свете мигающей на воротах керосиновой лампочки, как он бредет, прижимая под мышкой двуствольное охотничье ружье.

Мы вышли уже на шоссе, когда нам снова почудился цокот лошадиных копыт. Теперь он раздавался со стороны яблоневого сада. Неужели это старик так стучит сапогами? Нет, это лошади! Две лошади: часто и глухо стучат их подковы по усыпанной песком дороге… Быть может, мы бредим, быть может, нам от страха чудится? Нет, нам не показалось: лениво гуляющий ветер доносит до нас обрывки тихого разговора.

Как видно, жандармский патруль. Собачий лай и крик старика накликали на нас полицию, а теперь они бросятся в погоню за нами!

Так оно и случилось. Крупной, стремительной рысью нас догоняли два всадника. Мы быстро свернули с шоссе к железнодорожному полотну, переползли через насыпь и лежали на животах, прислушиваясь до тех пор, пока стук копыт не замер вдали.