Единичные и множественные преступления - Анатолий Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В целом с автором необходимо согласиться. Ведь по сути своей преступление остается преступлением вне зависимости от того, умышленно оно совершено или неосторожно; от видов вины зависит лишь степень общественной опасности личности преступника и, в конечном счете, преступления и, соответственно, его наказуемость. В этом плане ничего не меняет и количество совершенных преступлений – множественность будет существовать и при умышленной, и при неосторожной вине. Вопрос здесь в другом – ограничим ли мы условно повторность и рецидив умыслом или же признаем их и неосторожными. Очевидным при этом является одно – данная проблема должна быть разрешена однозначно применительно и к повторности, и к рецидиву как равнозначным элементам субъективной составляющей множественности преступлений; иной подход был бы просто нелогичен. Могут возразить, что рецидив как более опасная категория не может быть равнозначен повторности. И мы с этим заранее согласны. Но сама по себе большая опасность рецидива вовсе не свидетельствует о неприемлемости неосторожного рецидива, она просто показывает, что неосторожная множественность с судимостью опаснее неосторожной множественности без судимости. И здесь возможны два пути: 1) выделить по две разновидности множественностей без судимости и с судимостью (повторность и «неповторность», рецидив и «нерецидив») с признанием умышленными первых в том и в другом ряду и неосторожными – вторых («неповторности» и «нерецидива»); 2) включить неосторожность в повторность и рецидив. Третий смешанный путь включения неосторожности в повторность и невключения ее в рецидив, на наш взгляд, неприемлем, поскольку он противоречит равным возможностям выделенных классов. Первый путь, думается, малопригоден в силу искусственного размывания сущности и значения повторности и рецидива. Более приемлем второй путь. Во-первых, он полнее отвечает равнозначности деления на повторность и рецидив. Во-вторых, классификация субъективной составляющей множественности преступлений становится проще. В-третьих, с позиций субъективных характеристик личности совершившего несколько преступлений гораздо проще создавать критерии их оценки на одном каком-то уровне (либо повторности, либо рецидива), а не на двух уровнях (повторности и «неповторности» – с одной стороны, рецидива и «нерецидива» – с другой). В-четвертых, учитывая более низкую общественную опасность неосторожной множественности, ее следует ввести в самые менее опасные разновидности повторности и рецидива вместе с другими создающими меньшую общественную опасность обстоятельствами (при наличии условного испытания, несовершеннолетии преступника, аффектированном поведении, провоцирующей роли потерпевшего, существующей защите от посягательства). Законодатель по этому пути идет при оформлении категорий преступлений, относя неосторожные преступления к преступлениям только небольшой или средней тяжести, хотя и не очень последовательно.[292] Именно поэтому мы избираем второй путь решения проблемы неосторожной множественности – включаем в структуру и повторности, и рецидива неосторожность. Каких-либо существенных социальных или юридических препятствий по реализации такого вывода мы не видим, если не считать необходимости внесения соответствующих изменений в уголовный закон.
Повторность может быть дифференцирована на основании вины в нескольких направлениях. Прежде всего, при отражении умысла во всех видах повторности менее опасный вид вины (неосторожность) необходимо отразить в самой низкой степени опасности повторности, потому что степень опасности личности применительно к вине здесь самая низкая. При этом возникает вопрос о существовании дифференциации повторности в зависимости от деления умысла на прямой и косвенный, а неосторожности – на легкомыслие и небрежность. Думается, данная более глубокая классификация вины особого значения для дифференциации повторности не имеет, поскольку при косвенном умысле, легкомыслии и небрежности речь идет о побочном, нежелаемом результате деятельности лица, когда разница в психическом отношении к содеянному будет весьма трудно уловимой при дифференциации опасности повторности. Именно поэтому мы предлагаем отнести указанные три вида вины к повторности самого низкого уровня. Кроме того, опасность личности виновного зависит еще от вменяемости, которая является частью вины как способность осознавать, предвидеть и контролировать свое поведение:[293] чем ниже эти способности, тем менее опасна личность, большая возможность ее исправления, тем ниже опасность повторности, и наоборот. Второй своей частью – степенью негативного отношения к существующему правопорядку – вина во многом примыкает к деформации ценностных ориентаций и деформации социальных установок и может быть учтена в качестве таковых при дифференциации повторности.
При этом не следует забывать, что при повторности мы говорим не просто о вине по отношению к каждому отдельному преступлению, а о вине применительно к нескольким преступлениям, т. е. о социально негативном психическом отношении лица, которое проявилось при совершении нескольких преступлений. Данное психическое отношение характеризуется степенью предвидения повторения преступления (в одной ситуации она отсутствует, в других – слабо развита, в третьих – является основной составляющей психического отношения к повторению преступлений). Но главным остается то, насколько вина объединяет несколько преступлений в нечто единое, которое еще не превращается в единичное преступление, но уже максимально приближено к нему, оставаясь, тем не менее, множественностью преступлений. Степень этого приближения различна и в основном зависит от степени желания субъекта совершить несколько преступлений, т. е. связана в целом с прямым умыслом. В конечном счете в самом опасном проявлении повторности желание совершения преступления превращается в привычку, которая свидетельствует о появлении профессионального преступника. Здесь не следует забывать, что единство умысла является одним из основных признаков единичного, в особенности – продолжаемого преступления. И это единство умысла в различной его степени проявляется в видах повторности, с максимальным выражением в промысле.
Итак, степень деформации ценностных ориентаций, особенно в их групповом выражении, степень деформации социальных установок и все больше проявляющееся стремление жить за преступный счет, степень осознанности повторения преступного поведения и степень негативного отношения к социальным установлениям в целом должны показать степень возможной или реальной неисправимости лица, которое и имеет сущностное значение для повторности.
Общее определение повторности на этой основе может выглядеть следующим образом: повторность – предполагаемая степень неисправимости виновного в совершении нескольких преступлений, ни за одно из которых он не судим, проявившаяся в степени объединенности умысла и цели на совершение нескольких преступлений, в степени субъективной связанности совершенных преступлений и антисоциальной направленности сознания лица на их совершение.
1.1.2. Виды проявления повторности
1.1.2.1. Неоднократность как вид проявления повторностиДо сих пор остается проблематичной классификация повторности. В целом довольно точно и глубоко рассмотрел теоретическое представление о делении повторности на виды И. Б. Агаев[294] и повторять его мы не видим смысла. Остановимся лишь на нескольких моментах. Во-первых, во многих позициях авторы забывают о формальной логике. В качестве примера подобного можно привести мнение В. П. Малкова, который в своей классификации повторности признает неоднократность разновидностью повторности,[295] и здесь же пытается разграничить неоднократность и повторность.[296] Интересно получить ответы у автора на вопросы о том, чем отличается береза от дерева, лошадь от животного и т. д. Разумеется, вопросы некорректны, некорректными будут и ответы на них. Столь же некорректно и разграничение неоднократности (вида) от повторности (рода), если указанный автор хочет быть до конца последовательным. Такую же ошибку допускает и группа авторов, которые вроде бы признают разновидностями повторности неоднократность, систематичность и промысел.[297] И коль скоро законодатель такой классификации не регламентировал, следовательно, авторы взяли ее из теории уголовного права и согласны с ней («разновидностями повторности являются»). Однако на следующей странице следует неожиданный пассаж: «Вместе с тем, на наш взгляд, законодателю при создании уголовных законов следовало бы избегать обилия по существу идентичных терминов при характеристике одного и того же понятия. Термин «повторность» вполне достаточен для обозначения преступных действий, совершаемых более одного раза».[298] Так есть указанная авторами классификация или она не существует реально? Является неоднократность разновидностью повторности или она идентична повторности? Во-вторых, к сожалению, приходится констатировать тот факт, что многие теоретики уголовного права слишком тесно увязаны в своих разработках с уголовным законом, хотя еще С. В. Познышев писал, что отношение науки к закону должно быть критическим. В результате появляются оптимистические заявления, которые со временем не оправдываются. Так, М. Н. Становский с удовлетворением отмечает: «Что касается видов множественности преступлений, то Уголовный кодекс РФ 1996 г. фактически подвел итог многолетней дискуссии по этому вопросу в юридической литературе, назвав таковыми 1) неоднократность, 2) совокупность и 3) рецидив преступлений. Аналогичное подразделение множественности преступлений на эти три вида предлагалось нами в диссертационной работе».[299] И как смотрится этот итог многолетней дискуссии на фоне последующего исключения из уголовного закона неоднократности? Кстати, по нашим сведениям, М. Н. Становский несколько иначе излагал в диссертации классификацию множественности; он выделял идеальную совокупность и неоднократность как формы множественности;[300] в свою очередь, неоднократность он подразделял на неоднократность преступлений (в узком смысле), повторность, систематичность, в виде промысла, специальный рецидив и особо опасный рецидив.[301] После принятия Уголовного кодекса 1996 г. данная классификация утратила для автора смысл и в монографии 1999 г. он о ней уже не упоминает. И в определенной части правильно делает, поскольку она представляла из себя лоскутное одеяло, сшитое из широкого и узкого понимания терминов, по различным основаниям. А с позиций действующего законодательства она вообще утратила свое значение.