Кто правит бал - Фридрих Незнанский

«А ведь я теперь женщина, — подумала Вера. — Как странно».

20

Александр Борисыч! Вам звонят, — робко поскреблась в дверь Маргарита, получившая строгое указание блюсти уединение горячо любимого начальника.

— Кто? — недовольно прокричал Турецкий.

— Дама.

Все женщины делятся на дам и не дам. Так выпьем же за дам… Он выпил за дам.

— Давай!

— Здравствуйте, Саша, — это была Качалова, от неожиданности он даже поперхнулся.

— А я пью за вас.

— Неужели? — Она замялась и молчала несколько секунд. — Ну и как, много уже выпили?

— Место осталось. — Он чуть было не сказал: «Сейчас схожу еще освобожу». «Да что я, в самом деле, — обругал себя Турецкий. — Совсем допился, старый козел…» — Компания у меня здесь — просто замечательная.

— Кто эти замечательные люди, я их знаю? Или вам неудобно при них…

— Почему же, у нас друг от друга никаких секретов. Турецкий Александр Борисович — прекрасный человек, знаете такого?

— И это все?

— Честно говоря, да. Но не количество важно — качество. Хотя, если наши ряды удвоятся…

— Что ж. Ждите. Берегите место.

— Погодите! — Он хотел договориться о месте встречи, но она уже повесила трубку. Вот же ж блин! Не хватало только, чтобы Качалова явилась сюда собственной персоной. А с другой стороны — она же родственница. А, черт с ним со всем! С земли не сгонят, дальше фронта не пошлют.

Он причесался, слил последнюю стопку обратно в бутылку — уникальный случай, — еще раз посмотрелся в зеркало и отпер дверь кабинета.

— Маргарита, сделай кофе, пожалуйста. На убой.

Кофе успел подействовать, и к моменту появления Качаловой Турецкий в целом выглядел как огурчик, особенно учитывая недавнее сумеречное состояние души, накладывающее на внешний вид отпечаток какой-то измятости изнутри, сравнимый лишь со следами вчерашней пол-литры в хорошую жару. На Маргариту роскошная визитерша, казалось, произвела значительно большее впечатление, чем на самого Турецкого. «Зря завидуешь, девка, — мелькнула у него мысль, — ты ж моложе». А может, и не зря… Неизвестно, будет ли у Маргариты в жизни возможность уделять себе, любимой, столько внимания и денег? Нет, скорее всего…

— Ведите меня в кабинет, господин следователь, — потребовала Качалова, которой надоело стоять в коридоре.

— Может, вам еще кофе? — предложила Маргарита, слегка покраснев.

— Куда, еще во мне тот стоит. — Турецкий препроводил посетительницу к себе и, прежде чем закрыть дверь, напутствовал стажерку: — Режим доступа — прежний, даже усугубленный, короче, всех на фиг, меня нет.

— Н-да, — сказала Качалова, оглядевшись, — значит, вы, Саша, тут работаете?

— И не только, — обиделся Турецкий за свой кабинет. — Переходим на ты. — Он по-хозяйски, не спеша открыл сейф, вернул к жизни бутылку «Юбилейного».

— Переходим на ты…

— За красоту, за развитие близких родственных связей, за милых дам. До дна! («И за продолжение человеческого рода!» — добавил про себя Турецкий.)

— За то, чтобы чикагские «Капс» победили в бейсбольном чемпионате… — ответила, давясь от смеха, Качалова.

— Что это значит?

Вера продолжала хохотать, она даже расплескала пару капель на себя от смеха.

— Вам… то есть тебе, понравится! Выпью больше — расскажу.

«Ха, выпью больше», — подумал Турецкий, тоскливо поглядывая на жалкие остатки «Юбилейного». А ведь больше нет. Не Маргариту же посылать. Эх, вот со Славкой было бы все просто. Правда, у Качаловой есть свои несомненные преимущества, вернее, достоинства… Вспомнив про Грязнова, Турецкий опять загрустил, в голове снова зашумело, даже прекрасная гостья, о которой он мечтал всего полчаса назад как о чем-то возвышенном и несбыточном, не очень-то радовала его.

— Саша, что-то случилось? — участливо спросила Вера.

«На воздух! — подумал Турецкий. — Не то меня сейчас развезет, о продолжении рода тогда можно и не мечтать».

— Надо сменить обстановку. Ты права, это все, — он обвел рукой вокруг, — слишком обыденно, тоску нагоняет, по крайней мере на меня. В общем, нужно сменить обстановку.

— С удовольствием, если тебе и вправду станет лучше.

— Ты сомневаешься?

— Да, если честно.

— Почему, можно поинтересоваться?

— То, что тебя гложет, — внутри тебя самого.

«В самую точку», — усмехнулся про себя Турецкий, он как раз ощутил острое желание сходить по нужде.

Призвав на помощь всю мощь своего кошелька, Турецкий затащил Веру в ресторан «Белое солнце пустыни». Впрочем, кто кого тащил еще вопрос. Всякими ухищрениями он влил в нее почти стакан коньяка, сам при этом безбожно подхалтуривая. В итоге они очень скоро не вязали лыка в равной мере, и хотя Турецкий подозревал в своей спутнице тщательно скрываемую трезвость, но доказать этого не мог…

— Ты знаеш-ш-шь, что так-кое Фроловский, Саша? Ну, ответь мне, знаешь?

— Не знаю ничего, — насторожился Турецкий.

— Неправда! Извини… Хоть что-то знаешь?

— Он премьер, и еще твой муж. — Тема разговора ему откровенно не нравилась.

— Он пива не пьет. Говорит: «Как можно его пить, оно же такое горькое?!»

Да, совсем плохо дело с этим Фроловским. А я чего напрягся? Везде, блин, шпионы чудятся. Турецкий с удовольствием в очередной раз оглядел Веру — натуральная Мата Хари, или у меня опять паранойя?

— Ты считаешь меня плохим человеком?

— Что за чушь? С чего ты взяла? Ты, по-моему, вообще, выше этого: плохой человек, хороший…

— А кто, по-твоему, мерзавец?

— Да куда ни ткни…

— Слушай, Саша, ты вроде любишь купаться в хорошей компании? — вдруг спросила она совсем другим тоном.

— У тебя есть на примете баня с бассейном?

— Экий ты, Турецкий, наглец, баня! Фонтан!!! Как говорится, если у тебя есть фонтан…

— Еще бы! — с гордостью ответил Турецкий, но она, разумеется, его не поняла.

В «Белом солнце пустыни» было хорошо, на улице стало гораздо хуже: как он ни филонил под конец, выпито было уже больше пол-литра. В фонтан Турецкому не хотелось, но Вера тянула его как локомотив, он едва поспевал за ней, все силы поглощало поддержание гордой осанки и твердого в пределах возможного шага.

Цель их стремительного путешествия выглядела на редкость непрезентабельно. Фонтану от роду было лет сто пятьдесят, и за последний век никто, кроме голубей, о нем не заботился. Жидкость внутри присутствовала, они смогли даже разглядеть следы древнего орнамента на дне. Турецкий расстелил платок, пристроился на парапете и привлек слабо сопротивляющуюся Веру себе на колени. Идея оказалась неудачной — она не доставала ногами до земли и самостоятельно удерживать равновесие не могла, он сидел напряженный, как струна, только бы не опрокинуться назад, в холодную воду. Со стороны полная идиллия, но…

Антураж ночного фонтана способствовал снисхождению игриво-лирических настроений, но даже замутненный алкоголем рассудок Турецкого понимал, что действовать прямо — грубо и пошло. Посему он начал издалека, надеясь на кривой козе подъехать к более личным и интимным вопросам.

— Кстати, Вера, — сказал он, посмотрев на нее мутным взором, — удовлетвори измученное любопытство горца. Ты ведь мне так и не рассказала про бабушкин подарок.

Вера прыснула, уткнувшись ему в плечо.

— О, подарок! Это нечто. А почему горца?

Турецкий подбоченился:

— Потому, что в душе я гордый джигит, с большим мм… кинжалом.

— Что, только в душе? — поинтересовалась Качалова. — Я имею в виду джигита, а не, мм, кинжал.

— Э-э, мы отвлеклись, — смущенно хмыкнул Турецкий. — Так что там за подарок?

Верочка хитро прищурила глаза.

— Неужели Ирина Генриховна до сих пор не рассказала? Или она злая?

— Она добрая. И даже ласковая временами. Но иногда ведет себя, как креветка.

— Это как? — округлила глаза Качалова, видимо, силясь представить себе свернутую креветкой жену Турецкого.

— Она замыкается в свою скорлупу, вращает глазами и усами и вредничает. Но не в этом суть. Мы сейчас не об Ирине Генриховне, а о Элеоноре Львовне. Не томи, пожалуйста.

Качалова, однако, решила покапризничать. Она попыталась свернуть ухо Турецкого в трубочку, а когда ей это не удалось, недовольно наморщила носик и стала дуть в него. Турецкий встряхнулся, как мокрый фокстерьер, чудом удержав равновесие, но высвободил многострадальное ухо.

— Ну, Вер, — прогундосил он. — Какой подарок?

— А что мне будет, если я расскажу?

Турецкий в ответ зверски ощерился и схватил ее за горло.

— Если ты мне не расскажешь, я тэбя зарэжу.

— Кинжалом?

— А то чем же?

— Ну так это не угроза, — развеселилась Качалова. — Скорее наоборот.

— Да? — озадачился Турецкий. — Ну тогда… Тогда… — Но с воображением было туго, и он, глупо поморгав, смог родить только: — Тогда все, что захочешь.