Мужчины из женских романов - Эллина Наумова

Света видела такие похороны старых учительниц и чуть не зарыдала от жалости. Но редакторского опыта девушка уже набралась. Потому что в голове крутился юлой и, чудилось, даже жужжал вопрос: «Зачем в романе о молодой любви появились женщины, которым за сорок?» Их было недостаточно для траурной церемонии, но слишком много для эпизода. Кларисса же на десяти следующих листах увлеченно разбиралась в прежних и нынешних взаимоотношениях одноклассниц, будто без этого нельзя было дать им выпить, закусить и разойтись. И наконец изволила объяснить. Героиня навестила подругу, они дули легкую колу и смотрели новый фильм – библиотечный день, занятий нет, самое время повышать культурный уровень. И вдруг после полудня явилась мать подруги с четырьмя довольно ухоженными хмурыми тетками. Те поздоровались и обещали «не мешать счастливым лентяйкам, тем более что заглянули на часок». Но поскольку расположились за стенкой, а межкомнатные проемы были арочными, девушки вынужденно их слышали. Когда сообразили, что бабы пьют за упокой души какой-то Аллы Ивановны, вникать в киношные проблемы расхотелось. Выключили компьютер. «Они действительно быстро уйдут. У мамы в четыре совещание, которое можно пропустить только из-за собственной кончины», – шепнула подруга и улеглась на тахту с глянцевым журналом, заткнув уши наушниками. Героине Клары не возбранялось сделать то же, устроившись в кресле. Но она просто закрыла глаза и расслабилась.

Сначала звуки чужого разговора долетали как неясный пляжный гомон. Но вскоре реплики обрели четкость. Она не знала, какой голос кому принадлежит. Собеседницы казались загадочными. Это были общие воспоминания бывших школьниц, которые давным-давно жили сами по себе. И теперь норовили сбиться с прошлой дороги и разбрестись по пяти нынешним. Но им удалось невероятное – объединили пять прошлых. Кто-то вздохнул и тихо сказал:

– Знаете, девчонки, я такая нервная стала – любые похороны выбивают из колеи на месяц. А почему сегодня дома не окопалась? Потому что Алла Ивановна спасла от прыжка в окно с девятого этажа. Лет в шестнадцать отчим стал зажимать меня во всех углах и грубо лапать. Мама его обожала до безумия, я не могла ей признаться. Отбивалась. Но этот скот все наглел. И накануне самоубийства я решилась поговорить с классной. Просто было так несправедливо, что остался единственный выход – головой об тротуар. И она не только дала мне совет, как его отвадить. Еще и от мамы все скрыла, как обещала. Представляете, недавно я разозлилась на сводную сестру и крикнула: «Твой папочка – мерзавец с шаловливыми ручонками». А она мне: «Тоже удивила! Он и меня щупал как ненормальный». И мне вдруг настолько легче стало! Понимаю, что это дурно, но ничего не могу с собой поделать.

В комнате повисло было недоуменное молчание, дескать, зачем уж так откровенничать, мы все теперь чужие. И вдруг прорвало еще одну:

– Ладно, раз выпили, раз начали, я тоже поучаствую. Ко мне отчим вязался серьезно. Я все рассказала маме. Она немедленно выставила его за дверь. Год прокуковала одна, второй. А на третий заявила, что я все выдумала. Оклеветала доброго человека – мстила ей за развод с отцом. До сих пор не могу переубедить.

– А меня родной дядя совращал, когда я на каникулы в Тверь приезжала, – не выдержала третья. – Тоже тетке пожаловалась. Стыдно было, но думала, что надо предупредить, объяснить, за кем замужем. Она на меня: «Проститутка, шалава, вертишь жирным задом перед мужиком!» А мне было девять лет. Да, толстушка, вы же помните. Но соблазнять кого-то? Я представления не имела, что это такое.

– Меня вообще двоюродный брат изнасиловал. Кто больше? – нервно хохотнула четвертая, словно признавалась не по своей воле.

Последняя, кажется хозяйка, встрепенулась после минутной паузы:

– Ну что вы на меня так смотрите? Ко мне никто не приставал, никто не насиловал. Зато лет в пять я столкнулась с настоящим извращенцем. Мы с девочкой моего возраста как-то незаметно забрели из своего двора в соседний. Был март, вечерело. Какой-то милый дяденька обещал показать нам попугайчика. Отвел за гаражи и разрешил его потрогать где-то под своей курткой – выпускать нельзя было, чтобы не замерз. Подружка сподобилась первой и воскликнула: «Какой теплый и гладкий. А где же перышки?» – «Он еще не оперился, совсем юный», – хрюкнул мужик. Мне тоже очень хотелось погладить птенца. Не довелось, из-за угла выскочил папаша девочки. Оказывается, нас давно искали родители. Едва услышав про попугайчика, он схватил орнитолога за шкирку, рявкнул, чтобы мы бежали к себе, и хрипло заявил, что сейчас дядин попугайчик улетит от него навсегда в теплые края.

Мы так обрадовались! Но через несколько минут обо всем забыли – мамы выпороли обеих. Годы прошли, и молодая сослуживица осмелилась меня учить: «Зачем вы таскаете дочку на работу, выгуливаете, как собачку? Оставляйте дома, пускайте с детьми на улицу, пусть привыкает к самостоятельности. Моя мама работала по восемнадцать часов, я была предоставлена сама себе и очень закалила характер». Я ей мирно ответила: «Вспомни, сколько раз ты чудом избегала неприятностей? Тебе было хорошо одной? Говори честно». Понурилась, будто ее ударили, но не соврала: «Не раз запросто могла погибнуть – в траншею с ледяной водой окуналась, под автобус угодила, девчонок однажды привела, они чуть квартиру не спалили… Плохо мне было»…

Света затрясла головой, словно избавлялась от наваждения. По Клариссе выходило, что девочки, на которых не посягали родственники-мужчины и отчимы, неполноценны. В природе встречаются очень редко. И она, горе-редактор, из таких белых ворон. Поэтому ей было неприятно читать, как взрослые женщины, матери, а то и бабушки исповедуются друг другу. Хоть бы одна не решилась, даже если подвергалась. Неведомая цепная реакция с выделением омерзительно пахнущего бурого дыма. И такое надо оставлять в современном романе? Нет уж, Клара, придется расстаться с сомнительной главой. Ибо ни к характеристике основных персонажей, ни к развитию сюжета диалог выпивших баб отношения не имеет. Она недооценила автора. Славина непринужденно вернулась к подслушивавшей героине. Та не сокрушалась о чьих-то душевных ранах, свои ковыряла. Мало того что ее в шестилетнем возрасте развращал неродной прадедушка. Так еще прабабушка, застукав мужа, люто возненавидела не его, пакостника, а девочку. Когда одна овдовела, а другая повзрослела, им довелось жить вдвоем под одной крышей. Жизнь была еще та! Уютно пригревшись в кресле, героиня думала: «Меня всегда потрясала какая-то нечеловеческая ненависть моей бабушки к этому типу, ее отчиму. Я спрашивала: «Почему?» Она говорила: «Потому что мне кажется, в Великую Отечественную он сам себе отрубил три пальца на правой руке, чтобы не возвращаться на фронт». Но это недоказуемо, а медалей у него полно. И ненависть моей мамы к нему была не меньшей. Тоже из-за войны? Чушь. Неужели он со всеми нами «играл»? И они молчали? Не рвали отношений? Не предупреждали дочерей об опасности?..»