Леди GUN - Владимир Вера

Глядя на все со стороны, можно было предположить, что Кабан, это создание с открытым ртом, переваривал все сказанное без малейшего проблеска мысли. Но тут он неожиданно быстро завершил мыслительный процесс и, хлопнув челюстью, буркнул:

– Дело говорит. Мы с попом не договаривались на двойнят, а?! Седой?

Седой по-своему понял, к чему клонит Борис. Он повел себя иначе – вытащил из кармана финку. Бряцнула кнопка… Седой пошел на Бориса лезвием вперед, выпучив глаза и приговаривая:

– Ты, падло, меня за фраера держишь. Думаешь, я, как этот дебил, поверю в твои сказки? Расскажи это прохожему, на себя похожему! Говори, где двойнята, говори, а то перо в пузо, сука! – заорал Седой, как сумасшедший.

Кульминация произошла до того, как Седой успел докричать. Кабан огрел его сзади своим пудовым кулаком. Когда Седой очнулся, а это произошло не совсем скоро, то не поверил, что это был всего лишь не оснащенный никаким тяжелым предметом кулак, но потом согласился, ведь это был кулак Кабана. А Боря был доволен. Сработало. Недаром он считал, что немножко разбирается в людях.

А ведь слово надо было сдержать. Сказать всегда легко. Три дня. Борис сам выбрал срок. Выпотрошить Симеона было делом чести. Епископу не удастся свалять дурака, и в этот раз поп не сможет отмахнуться от неопровержимых фактов…

Постращать его оглаской и надавать как следует по морде? Борису не спалось, он ходил по саду и смотрел на звездное небо. Он раздумывал над предстоящей операцией: «Если Симеон так дорожит своим местом, то выложит столько, сколько ему скажут. А вдруг нет?»

Червоточило сомнение. Вдруг включит дурика и снова станет нести бред, с пеной у рта доказывая, как все вокруг пытаются его вербовать, а он верой и правдой…

Да! Задача… Но это единственный выход достать деньги. По крайней мере, он отправится к Симеону не с одними эмоциями, как в прошлый раз. Есть компромат на бородатого. Есть свидетели, которых епископ едва не сделал соучастниками преступления. Правда, от Седого с Кабаном толку мало. Этот неоднородный тандем, как бывало, опять отсидится в роли сторонних наблюдателей. Хорошо, если так. Пассажиры они беспокойные и весьма тревожные.

Все придется сделать самому. А может, это к лучшему! Нужно, чтобы Симеон не усомнился в том, что его бывшие компаньоны по киднеппингу, которым он отвалил аванс, уполномочили его, Бориса, говорить от их имени.

Прошлый визит к Симеону был продиктован соблазном начистить владыке физиономию. Теперь нужно было вести себя иначе, расчетливо и спокойно. «Ну, если эта гнида будет все отрицать, я не сдержусь, – думал Борис. – Ладно, утро вечера мудренее. Тянуть больше нельзя, завтра же отправлюсь в гости к Симеону».

Хотелось спать. Одолела зевота. Борис почти все обдумал, утром надо быть свежим и бодрым. А потому – отбой. Он пошел в свою садовничью лачугу, репетируя на ходу и бормоча себе под нос возможные фрагменты завтрашней беседы с Симеоном. Этот разговор с самим собой перебил скрип калитки. Борис увидел вошедшего на территорию прихода человека в странном одеянии. Поверх церковной рясы на нем была ветровка с капюшоном. Человек передвигался трусцой по аллейке. Разгребая ногами опавшие листья, Борис двинулся навстречу.

– Вы кого-то ищете? – крикнул он издалека. Заметив Бориса, человек направился к нему. Борис на всякий случай приготовился встретить незваного гостя хуком правой и уже сжал кулак и сгруппировался. Но когда человек приблизился, Борис разжал пальцы – перед ним стоял старый прислужник кафедрального собора, с которым Борису уже довелось познакомиться и который, по мнению садовника, был немножко не в своем уме.

Прислужник трясся от нетерпения что-то сказать, но, скорее всего, не знал, с чего начать. Его отечное лицо, казалось, застыло в обреченном вопле, на усеянном темными пятнами лбу проступили капельки пота, он кряхтел и учащенно дышал, не в силах вымолвить что-либо связное, это состояние продлилось недолго, прислужник, рассмотрев лицо Бориса, мгновенно оживился и на одном вдохе выпалил:

– Слава богу, хорошо, что я сразу вас нашел… Как же… Это… Как же это так? Как так могло случиться?

– В чем дело? – Борис пребывал в недоумении.

– Как вы могли допустить, чтобы епископ Симеон получил такой пост? За какие подвиги его повысили? – вопил прислужник, словно его задели за нерв, он задыхался от негодования.

«Похоже, этот чудак до сих пор уверен, что я агент КГБ, – подумал Борис, – но то, что он говорит, очень любопытно».

– Объясните все толком, без паники, – потребовал Борис, решив до поры до времени играть ту роль, в которой его хотят видеть.

– Как? Вы не знаете? Этот вероотступник празднует с утра свое назначение. А вы не знаете… – сбиваясь, бормотал прислужник. – Он пил шампанское, я своими глазами видел. Он плевать хотел на всех. Восторжествовала великая несправедливость. Тлетворное чрево подступило к сердцу патриархии. Синод пригрел змею на своей груди. Патриарх не знает… Надо срочно сообщить патриарху, кто скрывается за личиной благочестивца… – Дьякон, округлив глаза, произнес шепотом: – Приспешник ада. То, что писали про него здешние газеты, – все правда. Чистая правда. Но… – Он на секунду замолк, чтобы перевести дыхание. – Не вся правда. Товарищ майор, вы должны, вы можете остановить чудовищное надругательство над верой. Мы должны ниспровергнуть лживого епископа, обокравшего веру. Сейчас вы увидите его без маски. Пойдемте, я покажу вам такое, от чего волосы встанут дыбом!

Борису пришлось изменить свои планы. Обстоятельства сложились так, что разговор с Симеоном следовало перенести. То, что можно сделать сегодня, не стоит откладывать на завтра… Цепь, казалось бы, не связанных друг с другом событий вынуждала четко следовать этой пословице.

По дороге в кафедральный собор Борис, отбросив покрывало излишних комментариев и эпитетов, которыми прислужник плотно укутал суть происшедшего, смог вычленить главное. Из Москвы пришло уведомление патриарха о высочайшем назначении епископа Симеона с требованием прибыть немедленно в Киев для принятия должности в украинском экзархате. Прислужник брался показать Борису какую-то самую сокровенную тайну Симеона, в результате обнародования которой это назначение сорвется и епископа отлучат от церкви. Что именно имел в виду его добровольный информатор, Борис пока не знал, язык старика не поворачивался сказать об этом. Тем заманчивее была интрига. Что скрывает Симеон?

Спустя полчаса они подошли к собору. Боря не сразу сообразил, почему прислужник провел его мимо центрального входа. Когда они приблизились к невысокой часовне, что стояла с тыльной стороны собора, Боря заметил, как его проводник, который вызвался быть добровольцем в этом походе за секретом Симеона, начал пятиться назад и в итоге был уже за спиной Бориса.

– Ты хочешь сказать, что Симеон в этой часовне? – спросил Боря.

– На чердаке, – шепотом ответил дьякон. – Только по ступенькам старайтесь идти без скрипа. А то спугнете… Он с мальчиком из церковного хора, – прислужник перекрестился. Затем, понурив голову, он стал читать губами молитву. Он весь дрожал. Сегодня он перешел свой Рубикон, но не хватило духа на последние метры. Наверное, малодушие. Ему не доведется посмотреть в глаза Симеону, уличенному в срамном грехе. Из-за трусости он так долго молчал. «Господи, спаси душу мою грешную», – молил он Бога.

А Борис медленно поднимался по винтовой лестнице, пробираясь на цыпочках на чердак. Раза два он чуть не упал. В этой кромешной тьме ориентироваться приходилось вслепую. Перила сохранились лишь на половине пути…

Несмотря ни на что, Борис миновал лестницу почти без скрипа. Сквозь щель в проржавевшем люке пробивался свет. Борис резко отодвинул люк и просунул голову в верхнее помещение. Переполох не заставил себя ждать. В помещении сразу все загремело и забегало. Под аккомпанемент шума и грохота Борис влез на чердак. От увиденного его стошнило.

…Очумелый от ужаса епископ издал трубный звук, совершенно голый, он спрыгнул с кушетки в угол и, свернувшись калачиком, завопил:

– Не убивайте! Не убивайте! – Борис брезгливо посмотрел на этот уродливый животный комок, который и сам-то себя в эту минуту не считал человеком. На кушетке стоял в ночной рубахе маленький мальчик лет десяти с взъерошенным рыжим чубом. Его голубые глазки заволокло мутью, ротик вспух и расплылся кляксообразным красным пятном по всему лицу. Он пребывал в беспамятстве, разбитый и расклеенный, руки и ноги словно болтались на растянутых резинках, как у куклы. Мальчик громко рыдал, глаза и носик выпрыскивали реки слез и слизи.

– Прекрати сопеть, сказал! А ну, марш отсюда! Бегом! – повелительно произнес Борис. Мальчик, опасаясь, что дядя может передумать, рысью бросился к люку. Но возле люка он стал копошиться. Мальчик не решался спускаться, не веря, что его не тронут. – А ну, быстро отсюда! – подогнал Борис. – А с этим Аполлоном мне надо разобраться. – Мальчик перестал плакать. Дядя подтвердил, что отпускает его, значит, он не погонится следом.