Главный фигурант - Вячеслав Денисов

Гейс качнулся, упал на спину и стал сипеть горлом.

В это время бродяга увидел меня и с криком «Что, крысы, улучили момент?!» схватил с пола валяющийся тесак. В тот момент, когда я присел на пол и закрыл голову руками, дверь в домик распахнулась и я увидел на пороге капитана Сидельникова. Он держал в руке пистолет и в тот момент, когда хозяин лачуги собирался ударить меня тесаком по голове, выстрелил ему в ногу.

Бродяга упал, грязно выругался, но нашел в себе силы поднять выпавший из руки тесак и попытаться ударить меня им уже лежа. И в этот момент капитан Сидельников выстрелил ему в голову.

Потом мне стало плохо, и более ничего я пояснить не могу.

Кряжин осторожно взял документ пальцами и втиснул в папку меж других бумаг. Бросив взгляд на оппонентов, не обращающих друг на друга никакого внимания, он встряхнул и поднял к очкам лист Сидельникова. От текста на нем отдавало казенщиной, и его содержание явно уступало предыдущему по эмоциональности и слогу. Буквы, как рябь на поверхности озера, прыгали и залезали одна на другую.

Ст. следователю по особо важным делам ГП РФ Кряжину И.Д.

ст. о/у МУРа к-на милиции Сидельникова И.И.

Рапорт

Докладываю, что в 11.15 25.12.04 г. при внеплановой проверке стихийно образованного городка, используемого лицами без определенного места жительства в качестве добровольной резервации, его жителями было спровоцировано нападение на сотрудника Генеральной прокуратуры Кряжина И.Д., оперуполномоченного МУРа Сидельникова И.И. и сопровождавшего их журналиста 7-го канала ТВ Шустина.

В результате стихийно возникшей паники некоторые из живущих в городке попытались совершить вооруженное нападение на указанных мною должностных лиц.

Так, в одном из домиков некто Сальников напал на сотрудника 7-го канала Шустина, и я был вынужден применить оружие на поражение. Сразу после этого я увидел лежащее на полу тело, которое впоследствии было опознано, и личность убитого удостоверена. Убитым оказался некто Гейс. Кто и когда убивал Гейса, я не знаю. Возможно, Сальников, и причиной конфликта стали деньги в сумме пятьсот тридцать рублей купюрами разного достоинства, обнаруженные мною после происшествия на полу хижины.

Шустину после окончания неразберихи было предложено вытряхнуть из головы мозги и умыться.

Повод повеселиться был очевиден, но делать этого Кряжин не стал. В рапорте сыщика его заинтересовал не очередной саркастический выпад в сторону Шустина, а нечто другое. Еще раз перечитав документ, он уложил его к листу журналиста и на всякий случай переспросил:

– Что, думаешь, они из-за денег повздорили?

Сидельников пожал плечами.

В прокуратуру они возвратились уже под вечер. Остатки дня Кряжин вызванивал то паспортно-визовую службу, то свою агентуру [6], и к тому моменту, когда из всех нормальных учреждений разбрелись по домам служащие, заметно поскучнел. Прямого указания на то, где можно искать Мишу-Федула, у него не было. Агенты сориентированы, ПВС шуршать архивами будет только завтра, и наступающий вечер советник встретил в дурном расположении духа.

– Дайте почитать, что вы там нацарапали, Шустин, – то ли попросил, то ли потребовал он, видя, как увлеченно смотрит хоккей по телевизору репортер. – Я о вашем блокноте.

Шустин залился румянцем. Передавать следователю тезисы ключевых моментов будущего репортажа ему не хотелось. Дилетантизм светился в каждой строчке, и сами формулировки были еще не отточены, не доведены до той идеальной точности, коей отличается репортаж отменный от посредственного. Однако вряд ли бы Кряжин удовлетворился отказом. И репортер стал лапать карманы своей одежды.

– Ладно, оставьте, – вдруг изменил свое решение Кряжин. – Пойдемте, будете оказывать мне посильную помощь.

– Допг’ос? – приподнимаясь, оживленно подхватил Шустин.

Встретив насмешливый взгляд, он осекся и тут же услышал стук за спиной. Это увлеченный матчем «ЦСКА» – «Динамо» Сидельников закинул на освободившийся стул ноги.

– Зачем мы здесь? – тихо поинтересовался он, входя в прохладу темного кабинета.

Свет вспыхнул, и он увидел на стене портрет президента. Стол, как у Кряжина – вероятно, здесь у всех одинаковые столы, – кресло, как у Кряжина, и, как у Кряжина, сейф. Только он был не синий, а коричневый. На сейфе стоял горшок с диффенбахией – Шустин знал этот цветок, он был любим ответственной за выпуск «Новостей» Аней Пряхиной. У советника стояла пальма, и располагалась она у окна. В кабинете не пахло табаком, зато чувствовался запах, свойственный всем кабинетам, где долгое время хранятся старые бумаги. У Кряжина такого запаха не присутствовало. Словом, Шустин стоял посреди помещения, очень похожего на рабочее помещение следователя и одновременно совершенно от него отличного.

– Это место работы следователя по особо важным делам Вагайцева, – объяснил между тем советник. – Того самого.

Уточнение было излишним, Шустину хватило фамилии. Он прошелся от двери до окна, потрогал руками стену. Еще раз вдохнул воздух.

– Бросьте, Шустин, – поморщился Кряжин. – Не нужно вживаться в душу следователя, отправляющего человека на виселицу, таким романтическим способом. Хотя нюх вам пригодится. Вы здесь для того, чтобы найти злосчастный окурок.

Выдохнув, журналист смиренно посмотрел на пол, словно именно там должен был находиться искомый предмет.

– Ключей от сейфа у меня, понятно, нет. Поэтому осмотрим пол, под сейфом, над ним и за перегородкой, отделяющей кабинет от батареи центрального отопления.

Вещдоков было много, – вполголоса продолжал он, оправдывая свои действия. – И Вагайцев наверняка тоже вываливал их на пол... Я не могу отправить дело в суд без окурка. Результаты экспертизы по сигарете и сперме – это единственное, что есть против него. Все остальное – бесперспективный хлам.

– А его признания? – робко спросил Шустин и тут же увидел раздраженную реакцию следователя.

– Он откажется от них, заявив, что его били сначала в МУРе, а потом в Генпрокуратуре. Сначала бил Вагайцев, потом Кряжин. Я, Степан Максимович, если не знаете, самый настоящий тиран. Ни на кого нет столько жалоб, сколько на меня. Такое впечатление, что все стены моего кабинета забрызганы мозгами, пол испачкан кровью, а под столом валяется оторванное ухо семиклассника, сделавшего заведомо ложное сообщение о террористическом акте, – окончив досмотр ниши, он стряхнул с рук пыль и полез в карман за куревом. – Я уверен, что Разбоев не убивал девочек. Если это вас интересует. Но я не могу допустить, чтобы в суд поступило непрофессионально состряпанное дело. Из Генеральной прокуратуры дела должны поступать в суд состряпанными по высшему разряду! Заключение есть, а окурка...

Он присвистнул, хлопнул в ладоши и резко ударил себя по локтю, отчего другая рука сломалась пополам и кулак уставился в люстру.

– Ищите, сотрудник средства массовой дезинформации, ищите, – и пошел проверять стол.

Не прошло и минуты, как в кармане рубашки следователя, уже успевшего вывалить на стол содержимое верхнего ящика, затренькала трубка. С удивлением посмотрев на табло, Кряжин вошел в связь.

– Говори, Игорь. Что? Смагин по городскому? А ты переведи сюда! Что значит – не умею?! Для этого что, аспирантуру закончить нужно?

Чертыхнулся и направился двери.

– Шустин, ищите, да обрящете! Это должен быть маленький целлофановый пакет с сигаретным окурком «Winston Light», опечатанный полоской бумаги с печатью Вагайцева.

– Номер восемь?

– Хорошая память. Я куплю вам завтрак, если найдете.

Пообещав через минуту вернуться, он оставил дверь в кабинет открытой и вышел. Журналист остался стоять перед проемом с бледным лицом.

Если бы нашелся тот, кто наблюдал за событиями последних дней и слышал все разговоры участников этой истории, он без труда озвучил бы его мысли следующим образом.

Кажется, Кряжин даже не предпринимал никаких усилий для поисков Миши! Ему нужен летописец, способный перед пенсией советника изготовить о нем качественный материал. Поэтому он и не хочет отпускать от себя репортера. Блестящий ум, нестандартное мышление, неумение поддаваться чужим настроениям... Сколько еще эпитетов нужно придумать журналисту Шустину, чтобы следователь оставил его в покое? Вы думаете, он ищет Мишу-Федула, чтобы доказать невиновность Шустина в разбойном нападении на квартиру артиста Забалуева? А разве сомневается Кряжин в обратном? «Я вас умоляю, – как говорит он сам, – кто бы мог в это поверить?» Да Кряжин с первой минуты озвучил роль репортера, не упоминая ее далее из чувства скромности, – ле-то-пи-сец!

Всем нужна слава... Нынче без славы нельзя.

Ищите окурок... А Шустину что, больше заняться нечем?! Завтра нужно будет открыто заявить Кряжину, чтобы тот прекращал свои незаконные действия. Материала для репортажа уже предостаточно и, если, кроме подозрений, в отношении Шустина у него нет ничего, пусть отвяжется и валит к чертовой матери! Кажется, он именно так только что озвучил свой принцип служебной деятельности. Шустин слышал. И пусть Кряжин оторвет ему ухо и бросит под свой стол, если это не так.