Путешественник из ниоткуда - Валерия Вербинина

Ряжский был в ударе. Он чувствовал в себе силы, волю и потребность распекать, и его хорошо поставленный, ораторский голос гремел и рокотал, разносясь по кабинету, вырываясь за его пределы, в коридор, на площадь за окнами, и заставляя даже унылые буквы на вывеске «Моды парижские, лондонские и иные прочие» ежиться от неловкости. Увы, посередине обличительного периода у исправника перехватило горло. Возможно, виною тому была обыкновенная чаинка, возможно, крошка хлеба, но факт остается фактом – Григорий Никанорович вытаращил глаза, побагровел, крякнул и разразился кашлем.

– Поехал в Санкт-Петербург! – проревел он, когда кашель немного отпустил его. – В то самое время, когда в нем так нуждались именно здесь! Неслыханно, милостивый государь, просто вопиющее...

Без стука в кабинет вошла баронесса Корф. Лицо ее было бледно, одна рука подвязана. За ней почтительной тенью семенил секретарь Былинкин.

– Доброе утро, – хмуро бросила мне баронесса. – Уже вернулись? Прекрасно.

Григорий Никанорович заметался по кабинету, лепеча приветственные слова – по адресу баронессы, смутные угрозы – по моему адресу, и в то же время выдвигая и задвигая стулья в поисках такого, который был бы достоин столь высокой гостьи. Наконец баронесса Корф села, поморщившись. Похоже было, что раненое плечо до сих пор причиняет ей боль.

– Окно затворите, – бросила она секретарю, и Никита Егорыч со всех ног бросился исполнять данное ему поручение. Он стукнулся о шкаф, тихо ойкнул, но, однако же, сумел добраться до окна и закрыть его. – Итак?

Последний вопрос был обращен явно ко мне.

– Возмутительное своеволие, – пропыхтел Григорий Никанорович. – Никому не сказавшись, взять и уехать...

– Отчего же? – уронила баронесса Корф. – Если молодому человеку удалось открыть что-то важное, то мы вряд ли будем на него в претензии... Я вас слушаю, Аполлинарий Евграфович.

Стараясь не глядеть на Ряжского и секретаря, который застыл в углу, подражая предмету мебели, я рассказал баронессе Корф о поездке. Не утаил ничего из того, что мне удалось выяснить, и не стал скрывать, что неожиданное появление клоуна свело на нет все мои планы. Баронесса хмуро глядела на меня, но во время моего рассказа не перебила ни словом. Только один раз на ее губах появилось подобие улыбки – когда я упомянул, как именно Китти рассчитывала употребить доставшиеся ей чертежи.

– Итак, подведем итоги, – сказала баронесса, когда я закончил. – Вы сумели разговорить кондуктора, который запирался, когда мои коллеги допрашивали его. Вам удалось установить личность человека, у которого оказались чертежи, и вы выяснили, что он не был никаким сообщником, а попросту оказался вором. Далее, вы отыскали его objet[44], которой достались чертежи, и выяснили, куда она их дела. Что ж, похвально.

Баронесса вздохнула. Ряжский кусал губы, и я видел, что он уже явно сожалеет о своей горячности.

– Однако в самый последний момент появился месье с оружием в руках, – продолжила баронесса, поморщившись, – и свел на нет все ваши усилия.

– Мне кажется, – поспешно сказал я, – тот человек и был Леманн.

– Да, конечно, Леманн, – сухо согласилась Амалия Корф. – Он превосходный стрелок. Но суть не в том. Вы пожелали отличиться, что похвально, но... – она дернула щекой, – ...насколько проще бы все было, если бы вы просто рассказали мне о ваших соображениях, и я могла бы подключить наших людей в Петербурге. А вместо этого...

– Но вы были ранены, – напомнил я. – Мне не хотелось лишний раз вас беспокоить. И кроме того, я вовсе не был уверен, что моя гипотеза – правильная.

Я и сам понимал, что мои оправдания звучат нелепо. Былинкин недовольно покрутил головой. Вероятно, по его мнению, я выставлял себя в смешном свете.

– Оставим пока в стороне ваши соображения, – уже раздраженно бросила баронесса. – Так или иначе, в результате ваших поспешных действий мои поиски едва ли не затруднились. Конечно, честь вам и хвала, что вы смогли вычислить Столетова и его подругу, но найти чертежи теперь будет невероятно сложно. По сути, вы обрубили единственную нить, которая вела к ним.

Григорий Никанорович приосанился и подкрутил ус. Теперь он был уверен, что не напрасно распекал меня, и к нему вернулся привычный победный вид.

– Я полагаю, надо будет опросить соседей Кати Кадочкиной, – высказал я свои мысли, – а также дворника. Возможно, они запомнили странного старьевщика. Хоть кто-то должен был его видеть, кроме нее!

Баронесса с иронией покосилась на меня и встала.

– Благодарю вас за столь ценное соображение, – обронила она. – Сама я, конечно, не могла до него додуматься... Всего доброго, господа.

Григорий Никанорович почтительно растворил дверь, и Амалия Корф выскользнула из кабинета, сердито шурша шлейфом своего алого платья. Ряжский закрыл дверь и с укоризной обернулся ко мне.

– Как бы выговор из-за вас не получить, – покачал он головой. – Нет, в самом деле, Аполлинарий Евграфович, что на вас нашло? Какая муха вас укусила, что вас понесло в столицу?

Я пожал плечами:

– Все, что мог, я сделал. Но отныне дело для меня закрыто. Даю вам честное слово дворянина.

Григорий Никанорович задумчиво поглядел на меня и рухнул на стул. Его секретарь постепенно возвращался из состояния мебели в более привычное, человеческое. Он кашлянул и приосанился.

– Никита Егорыч, откройте-ка окно, – попросил его Ряжский, – а то душновато тут, знаете ли... – Затем обратился ко мне: – А нам, пока вас не было, здорово пришлось поработать. – Ряжский достал из кармана какие-то часы и положил на стол. – Узнаете?

Я поднял крышечку, и часы заиграли знакомую печальную и нежную мелодию. Я резко захлопнул крышку.

– Часы Стоянова? – сухо спросил я.

– Гм, не только, – отозвался Григорий Никанорович, с довольным видом потирая усы. – Представьте, стали мы тут с доктором их рассматривать, а задняя крышка возьми и отворись ни с того ни с сего.

– Тайник? – поразился я. – В часах?

Ряжский кивнул.

– И что там было?

– А я думал, вы уже отошли от этого дела, – заметил Ряжский, но все же сжалился надо мной. – Несколько крошечных листочков, исписанных убористым почерком, по большей части на французском. Само собой, баронесса их сразу же забрала себе, но кое-что мы все же успели прочесть. – Ряжский перегнулся ко мне через стол. – Знаете, как он называет в своих листках ее? «La plus dangereuse femme du monde»[45], вот как. А вы ее захотели обойти! – Григорий Никанорович снова укоризненно покачал головой. – Леманн там значится просто как Л. Ну, с ним-то Стоянов не слишком церемонился: imbecile[46], и все тут. Про Фриду Келлер написал, что она крайне дерзкая особа и ни перед чем не остановится. Ну и все в таком духе... Кстати, как поживает ваша невеста?

– Хорошо, – машинально ответил я и тут же поправился: – Но она мне не невеста, Григорий Никанорович. А еще что-нибудь в листках было интересное?

– Да нет, ничего особенного, как ни странно, – ответил Ряжский. – Кстати, я должен перед вами извиниться, и Никита Егорыч тоже. – Он значительно кашлянул. – Мы ведь, как вы знаете, подозревали мадемуазель Плесси в том, что она шпионка. Так вот, покуда вы были в отлучке, Никита Егорыч не поленился и съездил к тем господам, у которых она служила.

– К Пироговым? – быстро спросил я.

Былинкин кивнул.

– Она несколько раз о них упоминала, – подхватил нить рассказа секретарь, – ну я и решил, что лишняя осторожность не помешает. Съездил, навестил... Очень хорошая семья, хлебосольная. Встретили меня замечательно. Да, говорят, служила у них мадемуазель Плесси... Такая блондинка, говорю я, высокая? Да нет, отвечают, и точно описали ее внешность. Госпожа Пирогова была очень смущена, ведь мадемуазель Плесси унаследовала такие деньги, а они с ней обращались как с прислугой... Очень хорошая семья, – с чувством добавил секретарь.

Все было донельзя скучно. Я и без них знал, что мадемуазель Плесси не могла быть никакой шпионкой, несмотря на недавние мои подозрения по ее поводу. Ведь, если бы она и в самом деле искала чертежи, ей ничего не стоило бы избавиться от меня, когда я брел по Петербургу, слепой и беспомощный. Достаточно было легкого толчка, чтобы я оказался под проносящейся мимо каретой, а мои внутренности – на мостовой. И никто бы не узнал, что именно произошло, да и хватились бы меня не скоро, если бы вообще хватились.

– Осторожность никогда не помешает, – назидательно молвил Григорий Никанорович. – Особенно в таком деле, как наше...

И пустился в бесконечные разглагольствования о том, почему именно нам стоит быть осторожными, хотя все и без него было очевидно даже младенцу. Былинкин стоял, хлопая глазами, и на каждую фразу начальника откликался словами «Да, Григорий Никанорович» или «Вы совершенно правы, Григорий Никанорович».

– Вот так, милостивый государь, – наконец закончил Ряжский. – А вас я убедительнейше попрошу заняться вашими прямыми обязанностями. Убийца Елены Андреевны уже сознался, так что осталось лишь оформить его признание надлежащим образом.