Путешественник из ниоткуда - Валерия Вербинина

– Здравствуйте, хозяйка! А где Аким?

В ответ Марфа пробурчала нечто невразумительное, но что можно было истолковать в таком духе, что Аким сейчас отдыхает от праведных трудов.

– Зачем пожаловали, господин хороший?

– Будто ты не знаешь, – отозвался я.

Я намекал на то, что ей уже должно быть известно об аресте Старикова, так как в округе все новости распространяются чрезвычайно быстро, но Марфа отреагировала на мои слова как-то странно. Она принялась протирать стакан, и в следующее мгновение он выпал из ее рук и разбился.

– Ах, анафемское невезение! Ведь как чуяла я, как чуяла!

– Что именно? – поинтересовался я.

Однако Марфа оставила мой вопрос без ответа.

– Да ведь он по пьяни болтал! Мало ли кто что говорит, когда напьется... Я-то думала, у него духу не хватит, нет, не таковский он человек. Лошадь украсть – оно да, тут он мастак. А вот в человека стрелять – нет, не по нему такое.

И Марфа, сбиваясь и путаясь, рассказала, что несколько дней назад она своими ушами слышала, как Антипка Кривой хвастался в подпитии, что стрелял в полицейского, который осмелился его оскорбить. Я выслушал ее, искренне надеясь, что ни один мускул не дрогнул на моем лице при столь неожиданном известии.

– А где Антипка теперь, ты не знаешь? – спросил я.

Марфа ответила, что давно его не видела. Ну да Антипка – человек вольный, и всем известно, что он иногда неизвестно где пропадает неделями.

– Ладно, – сказал я. – Мне, собственно, нужно знать все о Старикове – что он говорил и делал в тот вечер, когда была убита Елена Веневитинова. Нам известно, что он выпивал тогда у вас. Кстати, сколько он выпил?

Марфа буркнула, что ее в тот вечер в трактире не было, а посетителей обслуживал Аким, и отправилась за мужем. Впрочем, хозяин немногое смог прибавить к тому, что я уже знал. По его словам, Стариков много пил, требовал еще и грозился, что он «им покажет». Под конец Акиму надоели его жалобы и угрозы, и, так как у посетителя кончились деньги, он попросту выставил его за дверь.

– Постыдился бы! – закончил Аким. – Уважаемый был человек, помещик, из образованных, а ведет себя, как какой-нибудь забулдыга.

И вслед за тем хозяин трактира произнес очень длинную и путаную речь о том, что пить имеют право разве что крестьяне и пролетарии, которым все одно заняться нечем, а уважаемые люди должны себя блюсти, иначе не будет никакого порядка. Да и государство рухнет, если будут наливаться до бровей водкой все кому не лень. В свете подобных откровений становилась понятна воздержанность самого Акима от спиртного, но мне уже было не до него. Я поблагодарил хозяина за предоставленные сведения, попрощался с хозяйкой и двинулся к покосившемуся домику на деревенской окраине, где, как я знал, должен был жить Антипка Кривой.

ГЛАВА ХХХII

– Значит, хвастался, говорите? – сказал Григорий Никанорович.

Я кивнул.

– Но потом, конечно же, Кривой узнал, что попал вовсе не в меня, а в петербургскую даму, и сильно струхнул. Поэтому решил переждать и скрылся. В его доме, по крайней мере, никого нет.

– Что ж, одной загадкой меньше, – буркнул Ряжский. – Во всяком случае, можно сообщить госпоже баронессе о раскрытии дела о покушении. Если, конечно, она еще не уехала.

– Баронесса Корф уезжает? – вырвалось у меня.

– Да, представьте себе, – отвечал исправник. – Доктор пытался ее переубедить, потому что она все еще неважно себя чувствует, но она настояла на своем. Потрясающий характер у дамы, доложу я вам.

– Думаю, она все-таки должна узнать, кто в нее стрелял, – сказал я. – То есть стреляли, конечно, в меня, а попали в нее... Что особенно неприятно.

– Верно, – согласился Григорий Никанорович. – Но то, что вы прояснили данный случай, кажется мне весьма важным. Я не хочу, чтобы в столице дурно думали о провинциальной полиции. Так что я немедленно распоряжусь насчет того, чтобы того молодчика арестовали, где бы он ни был.

Я немного поразмыслил.

– Насколько знаю, у него есть дама сердца в городе. Зовут Настасьей, держит мелочную лавочку или что-то вроде того. Можно будет начать с нее.

– Замечательно, – одобрил исправник. – Вот видите, Аполлинарий Евграфович, как у вас все ладится, когда вы, хм, не предаетесь вздорным фантазиям. Дело Старикова вы уже закончили?

– Нет, – после паузы ответил я, – осталось прояснить некоторые моменты.

– Когда вы их проясните, немедленно доложите мне. Мерзавец должен получить по заслугам.

Я выразил надежду, что убийца Елены, кто бы он ни был, действительно будет наказан, откланялся и ушел.

Так как я порядочно проголодался, то решил сначала заглянуть к Шумихиной и чего-нибудь перекусить, а уже после ехать в бывшую стариковскую усадьбу к баронессе Корф. Колымага Аркадия стояла возле «Уголка для проезжающих», но самого кучера нигде не было видно. Я взбежал по лестнице и почти сразу же услышал женские рыдания, голоса – один сердитый, который говорил по-французски, другой – принадлежащий хозяйке, который казался более спокойным и рассудительным. «Неужели с мадемуазель Плесси что-нибудь приключилось?» – забеспокоился я.

Изабель, с красными от слез глазами, полулежала на диване, держа в руке скомканную телеграмму. У окна, весьма иронически ухмыляясь, стоял кучер Аркадий, а добрейшая Марья Петровна металась по комнате с нюхательной солью в руках, от которой, однако же, Изабель решительно отказывалась.

– И он хочет оспорить завещание! – кричала она, отталкивая руку хозяйки. – Он, который даже не поздравил бедную тетушку с именинами и наверняка спал и видел, когда она отправится в мир иной... О! Теперь он хочет оспорить завещание! И мне пишут, что он уже нанял самого лучшего адвоката! Боже мой!

– В чем дело? – поинтересовался я.

Изабель всхлипнула и поднесла к глазам батистовый платочек. Аркадий осклабился еще шире.

– Телеграмма им пришла, – пояснил он своим хриплым разбойничьим голосом.

– Ее кузен намерен оспорить завещание тетушки, – объявила Марья Петровна, оборачиваясь ко мне. – Бедная мадемуазель совсем расстроена.

Словно в подтверждение ее слов, Изабель зарыдала и, несколько раз энергично стукнув ногой по полу, уткнулась лицом в диванную подушку.

– Ну, полно, – заговорил я, пытаясь успокоить ее. – Все не так страшно, как вы думаете. И завещание не так-то просто оспорить, можете мне верить.

– Мне всю жизнь не везло! – простонала Изабель. – Никогда... о! Никогда ничего не получалось, как я хотела! И теперь, когда... когда...

Рыдания душили ее.

– Вам нельзя сдаваться, – уговаривала постоялицу Марья Петровна, из нас четверых сохранившая более всего здравого смысла. – Вы должны бороться. Наследство, насколько я понимаю, весьма значительное, так что оно, безусловно, стоит того, чтобы судиться из-за него.

Изабель оторвалась от подушки, поправила очки, которые от избытка эмоций съехали набок, и жалобно хлюпнула носом.

– Вы думаете, я смогу добиться, чтобы завещание признали законным?

– Ну конечно, – отвечала Марья Петровна.

– Но ведь, значит, предстоят расходы! Ах, боже мой! – Изабель всплеснула руками. – А во Франции все так дорого! И хорошие адвокаты на дороге не валяются, – добавила она, несколько успокоившись.

– Вы можете пообещать адвокату долю от наследства, если дело будет выиграно, – сказал я. – Вряд ли он откажется, если и впрямь хороший адвокат.

Мадемуазель Плесси задумалась.

– Может быть, вы и правы, – проворчала француженка, с отвращением косясь на текст злосчастной телеграммы. – Но, значит, мне надо поскорее возвращаться домой, а я... Я столько лет не была во Франции!

– Во Францию я не поеду, – встрял кучер, хотя его никто и не просил. – Не на таковского напали.

– Молчи, дурак, – велел я.

Аркадий метнул на меня злобный взгляд и отвернулся.

– Но я не хочу уезжать! – решительно заявила Изабель. – Ведь сколько всего надо сделать! Заказать билеты, и... и... нет, я не готова! И я даже не купила себе зонтик от солнца!

Мы с Марьей Петровной принялись уговаривать ее в два голоса. Во-первых, она не может допустить, чтобы зловредный кузен оспорил-таки завещание и оставил ее без ничего. Во-вторых, есть дела, в которых промедление смерти подобно, и, конечно, все тяжбы по поводу наследства как раз к таковым и относятся.

– Ужасно! – простонала Изабель. – Ах, как все ужасно! Только что я была счастлива и беззаботна, как птичка, и вот... – Теперь она с отвращением покосилась на Аркадия. – Раньше я не понимала, почему в старину короли всегда вешали гонца, который принес дурную весть, а сейчас понимаю.

Марья Петровна отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Если вы поторопитесь, то успеете в Глухов на вечерний поезд, который направляется в Петербург, – вставил я. – Не переживайте, все образуется.

– Да? – обиженно надула губки мадемуазель Плесси. – А как же вы? Ведь вы ведете такие важные дела... Вдруг за время моего отсутствия с вами что-нибудь случится? Я никогда себе этого не прощу! – пылко прибавила она.