Мёртвый сезон. Конец легенды - Леонид Колосов

— Но ведь я не собираюсь ничего писать…

— Тогда тем более надо принять хотя бы этот задаток. Газета прекрасно знает, что идет на немалый риск, но считает, что игра стоит свеч.

Лонсдейлу предстояли большие судебные издержки, ибо защита обошлась в 4 тысячи фунтов стерлингов, и он в конце концов решил воспользоваться заманчивым предложением газеты. Впоследствии, когда уже был на свободе, он решил написать книгу о своей разведывательной деятельности. Отрывки из нее Лонсдейл, уже Конон Молодый, и предложил газете, выплатившей ему тогда изрядную сумму. Ее риск таким образом оправдался.

Суд над троицей начался 13 марта 1961 года. В отношении Лонсдейла исход дела был вроде бы предрешен. Защитники заверяли, что он будет приговорен к максимальному наказанию, предусмотренному законом об охране государственной тайны в мирное время, то есть 14 годам заключения в тюрьме…

Верховный судья лорд Паркер восседал на своем месте с холодной и высокомерной улыбкой на бескровных, плотно сжатых губах. В его репликах, которые он бросал всем, особенно обвиняемым, сквозило нескрываемое презрение. Он даже не говорил, а изрекал, мало напоминая гордого служителя Фемиды. Исключение составляли лишь те моменты, когда он торжественно удалялся из зала суда в своей затянутой в талии и расклешенной книзу мантии, которая покачивалась на его бедрах, как юбка. Не менее экзотическое впечатление производил и генеральный прокурор в длинном белом парике и черной мантии. Это была пышная инсценировка, в которой главные роли исполняли лорд Паркер и «сэр Устрашающий». После некоторых осложнений с коллегией присяжных (один из защитников отклонил из состава присяжных заседателей всех женщин) началось судебное разбирательство. Генеральный прокурор развернулся вовсю. Для него это был, безусловно, эпохальный день. Как потом выяснилось, действительно через некоторое время он был произведен в лорд-канцлеры. Будущий лорд бойко читал по бумажке заготовленную заранее обвинительную речь и в нужные моменты с нескрываемым самодовольством демонстрировал различные вещественные доказательства.

Затем наступила очередь ставшего тогда уже знаменитым суперинтенданта Дж. — Дж. Смита из Скотленд-Ярда. Но произошла какая-то странная перемена в его манерах и поведении. Голос звучал робко и неуверенно. Он сильно смахивал на школьника, не успевшего вызубрить урок. Впрочем, поведение Смита тоже нашло свое объяснение. Оказалось, что Смиту предстояло вскоре уйти в отставку, и он рассчитывал заработать на громком деле Орден Британской империи и повышение до чина главного суперинтенданта. Но на свою беду Смит подзавалился на этом решающем для него экзамене. Вскоре после процесса его уволили из полиции без повышения и без награды. Показания Смита были заранее продуманы, но подвели свидетели, которые оказались плохо подготовленными, да и вещественные доказательства были не столь вещественными, как хотелось бы этого генеральному прокурору.

Наконец, начался допрос. Первым давал показания Хаутон, и чем больше он говорил, тем хуже оборачивалось дело для него самого. Из его показаний стало ясно, что он знает своего шефа значительно дольше, чем полгода, как думало обвинение. Напрашивался элементарный вывод — раз он работал с Лонсдейлом более длительный период, значит, мог передать ему больше секретных материалов. Затем он признал, что предлагал себя Смиту в качестве свидетеля, чтобы дать показания против остальных обвиняемых. Короче говоря, он хотел спасти свою шкуру, выступая против Лонсдейла и против своей возлюбленной Джи. Вряд ли он не понимал, что его показания могли повредить только Джи. Советского разведчика он знал не как Гордона Лонсдейла, а как Алекса Джонсона, капитана второго ранга американского военно-морского флота. В своих показаниях Хаутон утверждал, что начал передавать материалы после зверского избиения его какими-то «лондонскими громилами». Опасаясь-де за свою жизнь, он и согласился выполнять просьбы капитана. Впрочем, он ничего не мог ответить на вопрос судьи, почему он не искал защиты у полиции. Его нелепые измышления ни на кого не произвели впечатления. У всех в общем-то сложилось мнение, что в своих показаниях он врал от начала до конца.

Мисс Джи также решила давать показания. Ее допрос занял день с небольшим. Оба подсудимых в общей сложности выступали в течение трех дней. Она рассказала душещипательную историю о том, как любовь к Хаутону и надежда, что он женится на ней, заставили ее встать на неверный, как она теперь поняла, путь. Впрочем, может быть, оно так и было в действительности. Но верховный судья пришел к иному выводу. Тем не менее Джи удалось доказать, что акции и ценные бумаги, обнаруженные при обыске в ее доме, она приобрела задолго до того, как узнала о существовании Лонсдейла…

Сам же главный подсудимый решил не давать никаких показаний. Ему было совершенно ясно, что они не принесут пользы и к тому же смогут привести к перекрестному допросу со стороны генерального прокурора и его «младших» по всем аспектам его деятельности в Англии в течение шести лет. А это вряд ли было бы целесообразно.

За день до окончания процесса адвокат Хард сообщил, что Лонсдейла очень хотел бы видеть представитель газеты «Пипл», которая уже выплатила 2500 фунтов в надежде, что он напишет для нее свои мемуары. Газете удалось добиться встречи с под судимым, вопреки тюремным правилам. По словам Харда, эта воскресная газета с тиражом более пяти миллионов экземпляров пользуется большим влиянием и располагает огромными средствами. А в условиях Запада это означает, что перед ней открыты все двери. Лонсдейл сказал Харду, что согласится повидаться с представителями газеты, если ее редактор даст письменное обязательство не разглашать содержание будущей беседы и даже самого факта встречи. Такое письменное обязательство было получено. В один из перерывов в судебных заседаниях Лонсдейла отвели в помещение для свиданий на нижнем этаже Центрального суда. К стене этого помещения было пристроено несколько будок, чуть побольше телефонных. Он зашел в одну из них и присел на скамейку. Перед ним было небольшое окошко с армированным стеклом. За стеклом находилась такая же будочка. Через минуту в ней появился мужчина небольшого роста. Его лицо показалось Лонсдейлу знакомым. Оказалось, что это главный репортер «Пипл» Кен Гарднер, фотография которого регулярно появлялась в этой газете. Он слыл мастером выискивания всевозможных сенсационных и скандальных дел. Поскольку на встречу отвели всего пять минут, Гарднер сразу же приступил к делу. Он спросил, намерен ли советский шпион написать мемуары. Тот ответил, что вряд ли.