Том 2. Стихотворения 1850-1873 - Федор Тютчев

Печатается по автографу. В тексте сохранена поправка 4-й строки рукой П. А. Вяземского. К. В. Пигарев справедливо считает, что «нет никаких оснований полагать, что она сделана без ведома Тютчева: все стихотворения поэта, напечатанные в Москв. 1850–1851 гг., были получены издателем журнала непосредственно от автора» (Лирика I. С. 393). См. «Другие редакции и варианты». С. 279*.

В автографе 4-я строка: «Льдина за льдиною плывет» исправлена рукой Вяземского карандашом: «За льдиной льдина вслед плывет». В 14-й строке каждое слово в словосочетании «Человеческое Я» написано с прописной буквы.

Во всех изданиях сохранена поправка 4-й строки Вяземским, но отсутствует написание с прописной буквы значимых для поэта слов.

Датируется весной 1851 г. На этой датировке настаивает Пигарев, исходя из того, что стихотворение «появилось в июньской книжке Москв.» (Лирика I. С. 393). Ссылаясь на Изд. СПб., 1886, Г. И. Чулков, «за неимением иных данных», датирует его 1848 г. (Чулков II. С. 293).

И. С. Аксаков назвал стихотворение в числе тех, «где раскрывается для нас нравственно-философское созерцание поэта» (Биогр. С. 112). Он считал, что «мыслящий дух» Тютчева «никогда не отрешался от сознания своей человеческой ограниченности, но всегда отвергал самообожание человеческого я», и поражался способности поэта «воплощать в такие реальные художественные образы мысль самого отвлеченного свойства» (там же. С. 112, 113).

Л. Н. Толстой отметил это стихотворение буквами «Т. Г.» (Тютчев. Глубина) (TE. С. 146).

По мысли Ю. И. Айхенвальда, высказанной в 1906 г., Тютчева «в личной утрате <…> утешает зрелище общего жизненного потока. Это очень существенно, что он не верит в индивидуальное бессмертие и не дорожит им <…>. В весенний ледоход одна льдина за другою стремятся в море и, несмотря на свои частные различия, сливаются в одной общей стихии, в одной братской колыбели-могиле» (Айхенвальд Ю. И. Тютчев // Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. М., 1994. С. 124).

«Тютчев признавал истинное бытие лишь у мировой души и отрицал его у индивидуальных «я», — писал В. Я. Брюсов в 1910 г. — Он верил, что бытие индивидуальное есть призрак, заблуждение, от которого освобождает смерть, возвращая нас в великое «все». Вполне определенно говорит об этом одно стихотворение («Смотри, как на речном просторе…»), в котором жизнь людей сравнивается с речными льдинами, уносимыми потоком «во всеобъемлющее море». Они все там, большие и малые, «утратив прежний облик свой», сливаются с «роковой бездной» (Брюсов В. Я. Ф. И. Тютчев. Смысл его творчества // Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 т. М., 1975. Т. 6. С. 198).

В. Ф. Саводник приводил это стихотворение в доказательство следующей мысли: «Для человеческой личности с ее неизбежным эгоцентризмом, с ее резким разграничением между я и не-я, — самая мысль о смерти, об индивидуальном уничтожении, представляет источник тяжелых моральных страданий. А между тем перед лицом безграничного океана мировой жизни само человеческое я является лишь бессильным призраком, «обольщением мысли», тенью, скользящей на фоне стихийного круговорота природы и бесследно исчезающей в «роковой бездне» уничтожения» (Саводник. С. 190).

«Вызванная собственным воображением картина извечной пучины приобретает над поэтом притягательную власть, — утверждал Д. С. Дарский. — Как очарованный, не в силах он отвести взора от зрелища всеобщего исчезновенья. Снова и снова обращается созерцательной мыслью к безнадежному образу. В этом упорном возврате чувствуется не одна только суровая настойчивость познающего ума, вопреки всем жалобам сердца удерживающего признаваемую истину, — скорее тут сказалось влечение страдающей души к своему последнему успокоению. Можно думать, что представление «роковой бездны» вносило в существо поэта некоторое нравственное исцеление: недаром эта бездна названа «миротворной». И Тютчев привязывается к своей идее со всею верностью остуженной, праведной страсти <…> «О, нашей мысли обольщенье, ты — человеческое я!» — вот восклицанье, которое должно объяснить, почему тайной прелестью возобладала над Тютчевым идея бездны. Она освобождала сознание от обольщения <…> Отказаться от греха лживого познанья, не упорствовать в недостойном самоутверждении, уверовать в слитное бытие — в этом заповедь» (Дарский. С. 59–60).

По мнению Д. С. Мережковского, для Тютчева «весь мир — полет к смерти, к небытию. Все явления, все образы, все лики мира плывут в бездну роковую, как тающие льдины в океан» (Мережковский. С. 91).

Мета (устар.) — цель (А. Ш.).

Автограф неизвестен.

Списки — Сушк. тетрадь (с. 68–70); Муран. альбом (с. 76–79).

Первая публикация — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 37–38. Вошло в Изд. 1854. С. 37–38; Изд. 1868. С. 143–144; Изд. СПб., 1886. С. 193–195; Изд. 1900. С. 195–196.

Печатается по первой публикации. См. «Другие редакции и варианты». С. 280*.

Датируется первыми месяцами 1851 г.; основание для этого есть в самом стихотворении, связанном с любовью поэта к Е. А. Денисьевой («Год не прошел») (Лирика I. С. 394).

В списке Сушк. тетради есть отличия от публикуемого текста: в 11-й строке — «Ее волшебны взоры, речи», 12-й — «Горячей влагою своей», 17-й — «И где ж все это», 33-й — «Боль злую, боль ожесточенья».

«Эта злая и горькая жизнь любви убивает и губит», — заключал В. С. Соловьев в статье «Ф. И. Тютчев», перед тем как процитировать всю первую строфу (Соловьев В. С. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М., 1990. С. 292). Близок к этому заключению будет и Д. С. Мережковский, когда перед цитированием стих. «О, как убийственно мы любим…» отметит: «Любя, убивал» (Мережковский. С. 110). В поэтике стихотворения отчетливо высвечивается то, что отметил Г. И. Чулков в статье «Любовь в жизни и в лирике Ф. И. Тютчева»: «Любовь Тютчева убийственна и самоубийственна» (Тютч. сб. С. 31). Н. А. Бердяев с опорой на первую строфу стихотворения определил сходство в художественном воплощении «трагизма» любви у Ф. М. Достоевского и Тютчева: «Так же убийственна у него любовь, как у Тютчева…» (Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства. В 2-х т. М., 1994. Т. 2. С. 74) (А. А.).

Автограф — Собр. Пигарева.

Воспроизведен в Лирике I (с. 133). Перед текстом помета: «Pour vous (à déchiffrer toute seule)» («Для вас (чтобы прочитать наедине)» — фр.).

Первая публикация — РА. 1892. Вып. 4. С. 536, затем — Изд. 1900. С. 9 (в составе цикла «Шесть стихотворений, посвященных Эрнестине Федоровне Тютчевой», открывающего книгу, под номером VI), дата: «(1873)», перед текстом в скобках — «(Pour vous à déchiffrer toute seule)».

Печатается по автографу.

Автограф без даты. Листок со стихотворением был вложен в альбом-гербарий Эрн. Ф. Тютчевой, жены поэта, и был обнаружен ею только в мае 1875 г. Его соседство с французским «Des premiers ans de votre vie…», написанным 12 апреля 1851 г., позволяет датировать его апрелем 1851 г. (месяц уточнен К. В. Пигаревым (Лирика I, с. 394), он же открыл письма, проливающие свет на историю обнаружения автографа: Эрн. Ф. Тютчевой к Д. Ф. Тютчевой от 26 мая 1875 г. и И. С. Аксакова к Е. Ф. Тютчевой от 8 июня 1875 г.). Об альбоме-гербарии см.: Долгополова С., Юнггрен А. Альбом-гербарий Эрнестины Федоровны Тютчевой как источник комментария // Тютчевский сборник II. Тарту. 1999. С. 115–120).

Отбивка в 4-й, 5-й и 7-й строках настоящего издания соответствует тексту, подготовленному к печати Пигаревым. Графическое выделение соответствует метрическому: четырехстопный ямб противопоставляется пятистопному, преобладающему в стихотворении. В Изд. 1900 отбивка есть только в 5-й строке.

И. С. Аксаков в письме к Е. Ф. Тютчевой от 8 июня 1875 г. писал: «Стихи эти замечательны не столько как стихи, сколько потому, что бросают луч света на сокровеннейшие, интимнейшие брожения его сердца к его жене<…> Каков же был ее сюрприз, ее радость и скорбь при чтении этого привета d’outre tombe (замогильного — фр.), такого привета, такого признания ее подвига жены, ее дела любви!» (Лирика I. С. 395). Она пишет: «C’est tout un évènement dans ma vie désolée» («О, какое это событие в моей безотрадной жизни!» — фр.). Стон благодарности, ответный возглас утешенной любви исторгся из ее груди — понапрасну! Он запоздал!» (Пигарев К. Жизнь и творчество Тютчева, с. 149–150; Пигарев К. Ф. Тютчев и его время, с. 160).

Написано в первый год любви к Е. А. Денисьевой.