Нежелательный вариант (сборник) - Михаил Веллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гул зрителей. Растерянность и недоумение в глазах шулера. Юноша сдает. Себе – флешь. Шулер прикупает вкрадчивым скользящим движением: покер!
Нервы на пределе. Один из игроков приказывает выпивку, подмигивая официанту. Бармен за стойкой всыпает что-то в бокал.
Парня опаивают. Он проиграл все. Шулер согласен поверить в долг. Один из подсевших – галстук, сюртук – предлагает ссудить под расписку. Юноша проигрывает десять тысяч. Подписывает бумагу.
У стойки пьяная девка пристает к бармену:
– И этого втянули! Кровопийцы проклятые! Мало вам таких, как я! Бедный мальчик…
Юноша обрубается, его тащат наверх.
Утро.
Он встает. Худо. Вспоминает вечер. Тихо одевается, тихо приоткрывает дверь – хочет смыться.
За дверьми сидит на стуле, скрестив вытянутые ноги, два кольта на поясе, сигара в небритой челюсти, огромнейший амбал: «Доброе утро, малыш. Похвально – встать пораньше, чтобы уплатить долг».
Парень бьет его и бежит вниз. На лестнице бросаются еще несколько. Дикая махаловка: полет мебели и разгром салуна.
Несколько мордоворотов держат:
– Что, денежек нет?.. – Один выразительно играет ножом. – А ты знаешь, что за это бывает? Десять косых зажать хотел?
– Я отыграюсь…
– Молодчина! Вот уплати долг – и отыгрывайся. Мм?
Амбал с ужасной рожей приставляет ему нож к животу.
– Джентльмены! – в панике бежит хозяин из-за стойки. – Только не у меня! Вы правы, но шериф этого не поймет! В моем заведении пьют и бьют, но не до смерти. Заплати им, мальчик.
– У меня нет денег…
Входит один:
– Его конь стоит сотни три.
– Четыре!
– Так, – говорит амбал. – Уже две. С каждым твоим словом он падает в цене.
Вытаскивает его кольт:
– Хм… Питтсбургская работа… тридцать монет.
– Он стоит пятьдесят!
– Уже двадцать. – Швыряет кольт одному из своих.
– Может, кто-нибудь заплатит за тебя? – спрашивает бармен.
Входит решительный, крепкий джентльмен. Резко, властно:
– Что здесь происходит?
– Да вот… решил улизнуть, не уплатив должок.
– Веревка по вам плачет, висельники. Кто так разукрасил парня? – Смотрит на неподвижные тела на полу, побитые лица. – Гм. Он не похож на человека, который не платит по счету, – с иронией.
Один из амбалов злобно трет подбитый глаз.
– Сколько ты им должен, парень?
– Я проиграл вчера десять тысяч…
Джентльмен протяжно свистит.
– Вот что… У меня здесь серебряный рудник. Люди нужны. Работа тяжелая, надо торопиться – серебро падает в цене. Плачу своим сто монет в неделю, одежда и еда мои. За полгода отдашь долг. Что скажешь?
Амбал: – А если он улизнет?
Джентльмен: – Если он подпишет контракт и сбежит, то будет преследоваться законом Соединенных Штатов.
Бармен: – А вы знаете другой способ получить с него деньги, джентльмены?
Юноша подписывает контракт…
…Палящее солнце, рудниковый карьер, оборванные люди с кирками, ломами, тачками.
– Он же обещал рабочую одежду, – говорит юноша.
– Всем нам обещают царствие небесное, – отвечает изможденный старик.
Удары в рельсу. Оборванцы строятся в колонну, тянутся на обед. Под навесом разливают черпаком по миске бурды, худые темные руки берут со стола по небольшой пайке хлеба.
Часовые с винчестерами на краю огромного карьера и грифы в белесом знойном небе. Концлагерь, в общем.
Мимо проходит юная брюнетка в расшитом мексиканском костюме с хлыстом: дочь хозяина рудника.
Два детины обходят длинные столы под навесом: передний запускает лапу во все миски поочередно, выуживает кости с мясом, получше жрет, похуже отдает другу. Иногда передумывает: вырывает у друга и дает ему другую. Все боязливо подчиняются.
Сует лапу в миску нашего парня. Тот бьет, детина падает. Наш надевает миску на рожу его другу и звонко бьет по миске.
Брюнетка хохочет, одаривает его взглядом.
Когда он опять с киркой, она подходит:
– Тебя научили так драться в воскресной школе?
– В школе, которую я кончил, не было воскресений, мэм.
Она, резко, – вообще она броско-красиво-вульгарновата:
– Как ты сюда попал?
– Мне понравился ваш отец. Дай, думаю, помогу разбогатеть доброму человеку. – Издевается.
Она топает ножкой, закусывает губку, отворачивается. Ясно – он ей понравился.
Вечером эти рабы-бедолаги у костра. Мексиканские песни под гитару, стук кастаньет, два оборванца блестяще танцуют румбу.
Зверь-надсмотрщик:
– Эй, ты, новенький. К хозяину!
В темноте его ждет эта девица:
– Это я велела тебя позвать. Зачем ты приперся на Запад, юнец?
– Я уже сказал: прослышал про твоего папашу, решил помочь.
– Упрямый мул! Беги отсюда, пока цел!
Он выразительно смотрит: луна и силуэт часового над обрывом.
– Я покажу тебе тропинку!
– Я здесь уже полтора месяца! Фургон с деньгами из окружного банка должен прийти через несколько дней! Вы хотите, чтоб я подарил вашему папаше шестьсот монет? Хорошая мысль. Это он вас надоумил, м? Поработал – и беги, пока цел, да?
Она, тихо, зло и печально:
– Я дам тебе денег, мой желторотый.
Он, задумчиво:
– Не знаю, в чем тут дело, но что-то нечисто… Нет, мэм, я привык платить по своим счетам сам.
– Ну так плати, олух!
…Прерия вечером, дорога среди кактусов, мчится фургон с конвоем – четверка кавалеристов в синей форме. Щелк кнута, хвост пыли.
Всадники, десятка полтора, бандитского вида, выносятся из-за холма. Погоня.
Догоняют, стрельба, валятся в пыль люди и кони. Выкидывают из фургона ящик-сейф, рвут динамитной шашкой, бросаются к нему.
– Назад! – Властный молодой человек, главарь банды – эдакий тип смуглого красивого негодяя.
Один перегружает золото и кредитки в переметные сумы коня главаря, и банда уходит.
Под фургоном шевелится раненный кучер, стреляет из винчестера, один падает. Главарь не глядя, через плечо на скаку, сажает из кольта пулю кучеру между глаз.
– Вот это выстрел!
– Я не так богат, чтоб сорить патронами. Промахов не даю.
Один, богомольно-анархистского вида, в очках:
– Да упадет зерно в почву, а не мимо, чтоб дать урожай божий. Мозги дурака – лучшее удобрение для урожая, который снимают умные люди. А пахари угодны господу, – елейно возводит глаза, – и простится им грех, что пашут они без устали на большой дороге. Всякий труд почетен. Должен же кто-то взять на себя и этот тяжкий удел. Аминь. – Складывает руки и крестится.
Главарь:
– Почему ты не стал проповедником?
– Я им был. Но проповеди мои были слишком убедительны, и мне пришлось удалиться. Увы! – люди не прощают тем, кто талантливее их…
– Что же ты проповедовал?
– Что для спасения души необходимо расстаться с богатством. Нерадива была паства моя, и внимала лишь дополнительным аргументам.
– И много у тебя было дополнительных аргументов?
– Всего шесть в барабане, но еще тридцать в патронташе.
– И сколько же душ ты спас таким образом?
– Мои бедные родители научили меня считать в детстве только до двадцати…
Вечер на руднике: факелы, волнующаяся толпа перед домом хозяина. Он выходит на крыльцо:
– Друзья мои! – снимает шляпу. – Ужасную весть принесли мне только что: бандиты перебили сопровождающих и конвой, все деньги, которые везли вам для зарплаты, похищены негодяями.
Из толпы:
– Опять это, твою так, в какой раз!
– Пусть серебром платит!
– Сколько мы еще будем работать даром!
– Как рабы здесь! Хуже негров!
Из толпы выдвигается фигура:
– Смерть проклятому кровососу! – швыряет камень, хозяин еле увертывается, гремит стекло на веранде.
Выстрел. Фигура падает. Из темноты веранды подвигаются к хозяину пяток охранников, щелкают затворами винчестеров.
– Ребята! Каждому из вас в тяжелый час я пришел на помощь. Каждый – добровольно! – подписал контракт, где указано, что я не отвечаю за грабеж, которому может подвергнуться ваше жалованье. Я плачу штату налог, банк платит вам жалованье. Я такой же наемный рабочий, как вы!
В придавленной толпе:
– Ловко они устроились. Им – прибыли, а убытки – нам…
Ночь, барак, мрачные люди:
– Я здесь уже второй год… И всего три раза довозили жалованье. И то уходило за его вонючую баланду и сломанные лопаты. Да дерьмовый виски в его лавке – по двойной цене…
Полдень, карьер. Наш парень, дочь хозяина:
– Ну, ты не передумал? В полночь придешь к колодцу. Так надо.
Ночь. Он ждет. Подходит она: пьяна, с бутылкой. Обнимает его. У него в глазах – та: белокурые волосы, морской берег… Брезгливо отстраняется и уходит. Вслед – крик:
– Пошел вон! Постой!.. Тупой раб!
Ночью он ползком пробирается по горной тропе. Шуршит сорвавшийся камешек. Лезет под колючей проволокой. Встает, хочет бежать. Силуэт часового.
– Стой! – Выстрел, топот, на него накидывают лассо, валят.
День. Он спиной вверх привязан к скамье, нагой. Два зверя-надсмотрщика хлещут его плетьми.
Дом хозяина. Дочь входит в кабинет отца: роскошное убранство, – он поднимает лицо от бумаг на рабочем столе.
