Продюсер козьей морды - Дарья Донцова

– Бейсболку натянешь, и проканает, – засмеялся брюнет.

– Лешка мелкий, – простонал Марик.

– Ниче, скажем, забеременел, – хохотнул блондин. – Валим, ребята, где микрофон? Петька, звук сделай!

Вразвалочку «Зонг» в не полном составе отправился на сцену, Марик застонал, и тут мимо нас на страшной скорости пронеслась темная фигура, мне в нос ударил неприятный, резкий запах.

– Леха, – выдохнул Марик и привалился к какому-то деревянному ящику, – успел. Нет, я так больше не могу! Звездецы мерзотные! Вот раньше актеры были! Я Лещенко помню! Уж какой успех имел! Шквал! И что? За час до начала концерта прибывал, распевался, костюм концертный привозил, вот где уважение и к администратору, и к зрителю. А Кобзон? Его по часу бисировать просили. Так если на ботинках пылинка, Иосиф Давидович очень переживал! Да у него такие рубашки были, крахмальные! Запонки роскошные! Галстук! А голос! Баритон волшебный! А эти! В чем спали, в том на сцену и поперли! И им без фанеры хана! За что мне это? А? И чем только Леха облился? Дерьмом? Ну и смэл[19] от него!!!

Марик сел на ящик, я искренне пожалел уже немолодого мужчину и хотел сказать ему: «Зонг» талантливые ребята, пафос у них от глупой молодости», но тут в зале стало твориться нечто невероятное. Зрители заорали, затопали ногами, было понятно, что народ впал в эйфорию.

Марик поднял голову.

– Слышь, чего там?

– Ваши поют, – ответил я, – хит про глаза, как звезды.

– Да? – удивился продюсер. – Странно! Публика здесь не наша, им «Зонг» до фонаря. Надо поглядеть!

Марик вскочил, подбежал к кулисе и ахнул.

– Ах ты перекись марганцевая! Не может быть! Это не Леха на сцене.

– А кто? – удивился я. – Слышу четыре голоса.

– Это фанера воет, – промямлил продюсер, – а там, там, там…

Потеряв дар речи, Марик начал тыкать пальцем в сторону подмостков, я подошел к нему и, пробормотав:

– Не надо волноваться, зрители в восторге, – посмотрел туда, где в свете софитов делала вид, что поет, группа «Зонг».

– Офигеть! – вырвалось у меня непроизвольно.

Посреди ярко освещенного квадрата трясли длинными волосами три парня, брюнет, шатен и блондин. По логике, непунктуальный Леха должен быть рыжим! Но четвертый солист, топтавшийся позади троицы, имел волосы темно-коричневого цвета. Через секунду я сообразил, что растительность покрывает его с головы до пят. Это была шерсть! Четвертым выступал Тихон.

Будучи с младенчества цирковым артистом, Топтыгин не испытывал никакого дискомфорта, более того, по-моему, косолапый был сейчас просто счастлив. Сначала он переминался с лапы на лапу под музыку, потом прижал передние лапы к груди и попытался подражать ребятам из «Зонга». Публика завыла от восторга, из партера полетели крики:

– Браво!

– Бис!

– Круто!

– Очуметь!

– Эй, скачи, пока молодой, танцен, танцен!

Разноволосые парни перестали изображать певцов и растерялись. Нет, они, конечно, искренне считали себя звездами, но ведь не до такой же степени! Думаю, аудитория «Зонга» состоит из школьниц максимум седьмого класса, а сейчас в зале находятся журналисты, вип-гости, редко испытывающие восторг от чужого творчества, циничные, если не сказать злые люди. И такой баснословный успех!

Фонограмма тем временем звучала дальше, а Тихону надоела роль бэк-вокалиста, он решил продемонстрировать все свои таланты, вышел на авансцену и начал кувыркаться.

– Я люблю тебя, люблю-ю, к звездам тихо заберу-у, улетим мы навсегда-а, только зачем ты меня кинула-а, – летело над сценой.

Медведь сделал стойку на передних лапах, а юноши из «Зонга» с громкими воплями ринулись прочь со сцены. От ужаса они перепутали кулисы, бросились в правую, но там уже готовилась к выходу ничего не знавшая певица в обтягивающем комбинезоне, ее музыканты оттолкнули «звезд», началась драка.

– Дай мне любить тебя всегда-а, – стонала «фанера», – уйдут навек от нас года-а, и вот…

Музыка, всхлипнув, оборвалась. «Зонг», которому не удалось в честной битве победить других исполнителей, на четвереньках полз через сцену. Тихон затеял кланяться, делал он это мастерски, бился мордой об пол и приседал.

– Мне плохо! – прошептал Марик, серея.

Я подхватил продюсера, посадил его на стоящий рядом ящик и сказал:

– Спокойно! Успех у «Зонга» оглушительный! Не переживай, слышишь, чего кричат?

Марик замотал головой.

– Нет, – в изнеможении прошептал он.

Послышалось тихое сопение, певцы на четвереньках наконец добрались до служебного помещения.

– Ребята, что это было? – выдохнул брюнет.

– Не знаю, – икнул блондин.

– Медведь, – прозаикался шатен, – я чуть не обосрался! Он живой! А где Леха?

– Его Топтыгин съел, – вдруг заявил Марик, – ам – и нету. С вами тоже так случится, если звезду жечь продолжите.

– Он гонит? – с надеждой поинтересовался брюнет.

И тут началось!

В пространство предсценья влетела куча народу с камерами и диктофонами на изготовку. Журналисты обступили Марика и, пытаясь перекричать друг друга, стали задавать вопросы:

– Вы издевались над шоу-бизом?

– Это специальный подарок для газеты «Треп»?

– Солисты долго привыкали к медведю?

– Кто его дрессировал?

Я попытался выбраться из толпы, надо поймать Тихона! Но как? Со мной он не пойдет, да я и не испытываю ни малейшего желания тесно общаться с исконно русским животным.

– Мерзавец, – прозвучало у меня за спиной, потом кто-то с силой ущипнул меня за бок.

– Ой! – взвизгнул я. – Больно! Здравствуйте, Алина, рад встрече!

– Сукин сын! – не успокаивалась актриса, теперь она тыкала в меня острым кулаком. – Мы договорились на сто евро! И что? Со мной кретинские акробаты выжучивались! А для «Зонга» ты медведя припас, урод!

– Простите, Алина. – Я попытался успокоить обозленную Брин. – Я не узнал вас! Сегодня вы кажетесь моложе своей дочери! Вам безумно идет розовый цвет.

– Идиот! – Брин пнула меня острым каблуком. – Засунь свои комплименты поглубже в задницу! Мы договаривались на мой пиар! Почему медведь достался «Зонгу», а? Отвечай! Это у меня должны сейчас брать интервью, а не у воющих идиотов! Чья была идея позвать этих из цирка, а? Ты вообще кто такой! Говори!

– Иван Павлович Подушкин, секретарь общества «Милосердие», – машинально представился я и прикусил язык.

Ну и дурака я свалял. Слабым оправданием мне служит лишь то, что я совершенно не переношу крик, в особенности женский. Если дама начинает с воплями наскакивать на меня, то я практически лишаюсь ума. Сейчас Алина Брин решит, что продюсер Морелли издевается над ней, и устроит фейерверк, надо спешно исправить положение. Я разинул рот и хотел сказать: «Надеюсь, вы правильно меня поняли? Морелли ждет на своей вечеринке Иван Павлович Подушкин. Мы очень торопимся», но не успел.

Глава 23

Лицо Брин стало землистым, сохранить нежно-розовый оттенок кожи не помог даже мощный слой тонального крема и румян. Глаза Алины изменили цвет, губы посерели. Дрожащими руками она расстегнула сумочку, вытащила портмоне и сунула его мне.

– Держи!

– Зачем мне ваш кошелек? – изумился я.

– Понятно, – еле слышно пробормотала Брин, – хорошо, вот, минуту… Кольцо! Хочешь? Поверь, оно очень дорогое, это подарок мужа, он знает толк в украшениях. Сейчас сниму, черт, застряло! Надо в туалет зайти, с мылом живо соскочит.

Я уставился на явно помешавшуюся Алину. Что случилось? Дама больна? Она подвержена психическим припадкам? Сначала злится, орет, потом в секунду меняется в лице и хочет подарить мне шикарный перстень. Может, у Брин маниакально-депрессивный психоз и на моих глазах одна стадия болезни сменила другую?

– Как вы меня нашли? – шептала Алина, продолжая вертеть кольцо на пальце. – Мы договоримся, умоляю, прошу, никому ни слова!

– Успокойтесь, – я попытался привести певицу в чувство, – если вы так расстроились из-за медведя, то, право, не стоит. Тихон попал на сцену случайно.

Брин подняла голову и замерла. Я, обрадованный тем, что она начала приходить в себя, продолжил:

– Дрессировщик Константин напился и упустил животное. Тихон выступает в цирке, у него сработал рефлекс: раз его привели за кулисы, надо топать на сцену, и он пошел искать подмостки. Действо заранее не задумывалось, все произошло стихийно. Понимаете?

Алина кивнула, я воспрянул духом и решил закрепить успех.

– Вы же не одна пришли?

Брин помотала головой.

– Давайте поищем ваших сопровождающих, – предложил я. – Дочка с вами? Милая девочка! Красавица! Очень на вас похожа!

Певица вздрогнула и вновь побледнела. Я сообразил, что сморозил глупость: Мила ведь ее приемная дочь, не следовало говорить об их сходстве, сейчас у певицы опять начнется истерика. Пришлось бесцеремонно схватить Алину за руку, ее ладонь на ощупь напоминала дохлую рыбу, такая была холодная и влажная.