Аль-Амин и аль-Мамун - Джирджи Зейдан

— Нам не удалось его разыскать, — ответил тот. — А у вас он не появлялся?

— Нет. Странно… Как ты думаешь, куда он мог исчезнуть?

— Не знаю… Он довольно часто бывает в разъездах, потому что занят особо важными делами, о которых никто и не догадывается. Что ж, я постараюсь разыскать его в Багдаде.

Беседуя таким образом, они вошли во дворец, где повстречали Зейнаб. На ее сияющем лице не было и тени беспокойства. Маймуна и Аббада расцеловали ее и постарались отвлечь разными разговорами, чтобы Зейнаб не вспомнила о цели их поездки. Улучив удобный момент, Сельман сказал, что направляется в Багдад на поиски своего господина. После его ухода во дворце стали с нетерпением ожидать новостей о Бехзаде.

Сельман появился на следующий день. Он был явно чем-то озабочен. Дананир в это время гуляла в саду с Аббадой и Маймуной. К ней подошел слуга:

— Сельман просит тотчас принять его, если вам будет угодно, — сказал он.

Дананир поспешно удалилась. Маймуна, полная радужных надежд, была особенно взволнована приходом Сельмана.

Когда в приемной зале появилась Дананир, Сельман приблизился к ней и тихо сказал:

— Я встретил моего господина на мосту. Он уже собирался идти к вам, но когда увидел меня, поручил передать…

— Что же?

— Что он получил письмо от господина нашего аль-Мамуна, который повелевает ему тотчас же прибыть в Хорасан…

Дананир прервала его:

— От наследника престола? С ним что-нибудь случилось?

— Нет, просто мой господин должен прибыть в Мерв по его приказу, но не знает, чем это вызвано, а мне поручил сообщить вам о его отъезде и оставаться здесь в Багдаде в вашем полном распоряжении.

— А надолго ли он уезжает?

— Он мне ничего не сказал.

Дананир опечалил столь неожиданный отъезд: она привязалась к лекарю и всецело полагалась на его советы. К тому же она знала, что эта весть особенно расстроит Зейнаб. Немного помолчав, она произнесла:

— Ну, что же! Бог ему судья… Может, у него действительно важные дела. Любопытно все-таки, что заставило аль-Мамуна с такой поспешностью послать за Бехзадом?

Уже прощаясь, Дананир спросила:

— Ты будешь жить у нас?

— Не могу я здесь оставаться, боюсь вас обременить. Но по первому зову я явлюсь к вам. Так что не извольте беспокоиться, — ответил Сельман.

Увидев, что Дананир вернулась в сад, Маймуна оставила свою бабку одну и направилась к ней. Как читателю известно, Дананир давно подмечала, что Маймуна неравнодушна к Бехзаду, и теперь она была уверена, что известие об отъезде лекаря огорчит девушку. Она приняла беззаботный вид, решив ничего не говорить Маймуне. Она догадалась, что девушка хочет с ней откровенно поговорить, и, понимая, что только стыд мешает той начать этот разговор, спросила:

— Что с тобою, доченька? Почему ты оставила бабушку одну?

Говоря это, она ласково положила руку на плечо девушки и сразу почувствовала, что та вся дрожит.

— Что с тобою?

Маймуна подняла на Дананир глаза, в которых светились доверие и ласка, и спросила:

— О чем вы говорили с Сельманом?

— Да о нашем лекаре.

— Что с ним случилось? Он уехал?

Такая прозорливость поразила Дананир, и она решила отшутиться:

— Это тебе сердце подсказало? Ведь недаром говорят: сердце сердцу весть подает.

При этих словах девушка смутилась и покраснела: она все еще не догадывалась, что Дананир знает ее сокровенную тайну. Делая вид, что поправляет волосы, Маймуна сказала:

— Тетушка, зачем вы говорите такие слова? Спрашивая вас, я думаю только о нашей госпоже, дочери наследника престола, я знаю, сколь она привязана к Бехзаду.

— Да благословит господь тебя за великодушие! — усмехнулась Дананир. — Стало быть, ты знала, что он уезжает, и огорчаешься за нашу госпожу?

Стараясь казаться равнодушной, Маймуна с невинным лицом переспросила:

— Он и вправду уезжает?

— Да, уезжает.

Маймуна растерялась. Румянец на ее щеках сменился смертельной бледностью. Заметив это, Дананир добавила:

— Впрочем, он скоро вернется. Ведь его сердце не сможет мириться с долгой разлукой.

Маймуна опасалась, что если она еще хоть немного времени пробудет с Дананир, то непременно выдаст себя. Поэтому она сделала вид, что торопится, и направилась в свою комнату, чтобы иметь возможность побыть одной. В коридоре она натолкнулась на Сельмана, и когда она почувствовала на себе его взгляд, у нее вдруг сжалось сердце. Она поспешно спросила:

— Неужели и вправду Бехзад уезжает?

— Да, госпожа.

— Куда же?

— В Мерв, туда, где пребывает наш господин — аль-Мамун.

— Разве он может уехать, бросив нас на произвол судьбы?

К ее горлу подступил комок.

— Только не вас, госпожа. Вот вам от него письмо.

И Сельман протянул ей сверток, завернутый в платок. Маймуна вся вспыхнула, спрятала сверток в карман и собралась идти к себе. Но Сельман остановил ее:

— Не нужно ли вам чего-нибудь еще, госпожа?

Маймуне стало стыдно, что она в спешке забыла его поблагодарить.

— Спасибо тебе, Сельман, — сказал она. — Я не забуду твоей доброты, и мне наверняка еще потребуются твои услуги. Ведь ты сам сказал, что Бехзад поручил меня тебе. Так поступай по своему усмотрению.

— Я в вашем распоряжении. И всегда явлюсь по первому приказу.

С этими словами Сельман удалился.

Глава 42. Письмо Бехзада

Маймуна вбежала к себе и бросилась на ковер. Убедившись, что в комнате больше никого нет, девушка развернула полученный от Сельмана платок. В нем лежало письмо, написанное на плотной бумаге. Бумага стала употребляться для переписки совсем недавно, и заслуга в этом принадлежала отцу Маймуны, Джафару Ибн Яхье; он первый приказал использовать в канцеляриях халифата бумагу вместо кожи. Маймуна торопливо раскрыла письмо и прочла следующее:

«От любящего Бехзада дочери Джафара Ибн Яхьи Маймуне!

Я хотел было написать это письмо на языке наших славных предков, но, увы, тебе этот язык неведом. Волею злых судеб мы обречены объясняться на языке тех, кто притесняет нас, кто овладел нами при помощи предательства и вероломства. Эти люди лишили нас наших вождей, попрали наши святыни и присвоили себе наши знания. Но близок день, и мы обратим наше оружие против них и отомстим за себя. И воздастся им за все сторицею.

Я страстно желал увидеть тебя перед отъездом, чтобы проститься с тобой наедине. Но я боялся, что случится то же, что и при нашей прошлой встрече: мое сердце одержит верх над рассудком, и я открою тебе тайну, которую храню много лет. А я исполнен решимости оберегать эту тайну до той поры, пока не наступит для меня день великих свершений. И тогда я стану достоин твоей любви и смогу полностью во всем тебе признаться.

Маймуна, ты ждала от меня слов любви, и вот я говорю тебе: „Я люблю… я люблю тебя, Маймуна! И любовь моя беспредельна!“ Я говорю это сейчас, не боясь, что мои слова могут повредить делу, которому я был предан всю мою жизнь. А если бы я был рядом с тобой, то не посмел бы произнести эти слова из опасения, что безудержная страсть поглотит меня целиком. Я боюсь оказаться рабом своего сердца, боюсь, что, повинуясь ему, я останусь в Багдаде и тогда погибнет дело всей моей жизни. Но теперь я спокоен и могу открыть тебе свои сокровенные мысли.

Знай же, любовь моя! Я посвящаю тебе свою жизнь, я отомщу за гибель твоего отца, чего бы это мне ни стоило. Знай также, что я совсем не лекарь и не алхимик, и не посланец какой-то общины. Но ты еще услышишь обо мне и будешь гордиться моей любовью.

Я не смогу назвать тебе своего настоящего имени прежде, чем достигну конца пути, таящего в себе немало лишений и опасностей. Я отправляюсь в Хорасан не по велению аль-Мамуна или кого-либо из смертных, а лишь потому, что мне необходимо довести до конца начатое. Я покидаю тебя, подчиняясь крику жертв предательства, крику, который исходит из глубины могил, взывая к смельчакам с надеждою, что они будут отомщены.

Тогда, в прошлый раз, мне не терпелось приподнять крышку ларца, чтобы ты увидела, что в нем находится, но я пожалел твое сердце. Однако знай, придет время и я открою для тебя этот ларец, как открываю сейчас свое сердце. Да хранит тебя всевышний!

Я поручил моему слуге Сельману заботиться о тебе. Можешь не сомневаться в его преданности; во всем положись на него. Храни в тайне все, что я раскрыл тебе, пока не получишь достоверных сведений из Хорасана о великих переменах, несущих победу добра над злом. А если мне не придется познать радость этой победы, то, умирая, я буду утешать себя мыслью, что сложил голову на поле брани, как подобает истинному мужчине. Ведь все в руках господних, а он защитник справедливости, и нет достойнее смерти, чем смерть за правое дело».

Когда Маймуна кончила чтение, лицо ее было бледно, руки ослабли и слегка дрожали. Ей казалось, что биение ее сердца слышно в самом дальнем углу комнаты. «Уж не снится ли мне все это? — подумала она, протирая глаза, словно стараясь пробудиться ото сна, — но нет, все это происходит наяву». Она свернула письмо, спрятала в карман и растянулась поудобнее на ковре, погрузившись в мир грез. Мысли незаметно перенесли ее в аль-Мадаин, где она впервые встретила и полюбила Бехзада. Ей припомнилось, как он непрестанно заботился о них с бабушкой. Тогда она считала, что знаки его внимания — всего лишь желание помочь им, и что он не догадывается о ее чувствах. Теперь из письма ей стало ясно, насколько он любит ее и как дорожит ею.