За давностью лет - Дмитрий Евдокимов

— «Крайнее разорение»? — переспросил Игорь. — Но позвольте, я читал, что Годунов, напротив, проявил себя талантливым государственным деятелем.

— Татищев, видимо, оказался в плену собственной версии, — предположил Борис. — Раз уж Годунов злодей, так, значит, все у него плохо!

— Мы никак до Углича не дойдем, — нетерпеливо прервала разговор Лариса. — Что он про убийство пишет?

— Извольте, сударыня, — сказал Максим Иванович столь любезным голосом, что Лариса покраснела.

— Извините, Максим Иванович.

— Ничего, ничего, мы действительно несколько отвлеклись. Так разрешите, процитирую этот отрывочек: «7099 (1591). Мая 15 числа по научению Бориса Годунова убит на Угличе царевич Дмитрий Иванович от Качалова, Битяговского и Волохова. В том же совете с Годуновым был и Битяговского, науча, отправил Андрей Клешнин. Годунов, получа сию ведомость, закрывая свое воровство, с великою печалию донес государю и советывал о том разыскивать. Для которого послал князя Василия Ивановича Шуйского да с ним сообщника своему воровству, окольничего Андрея Клешнина. Оные же приехав на Угличе, Шуйской, не убояся страшного суда божия и забыв свое государю в верности крестное целование, угождая Годунову, не токмо сущее воровство закрыл, но сверх того много верных царевичевых перепытали и казнили безвинно. Возвратяся оке в Москву, донести государю, якобы царевич, быв болен, сам себя зарезал небрежением матери его и ся родственников Нагих. По которому брата ея Михаила и других Нагих, в Москву взяв, жестоко пытали и, образ все имение, разослали в ссылки. Мать же царевичеву царицу Марию, постригши, нарекли Марфою и сослали в Пусто-озеро, а город Углич за то, что убили убийцев царевичевых, велели разорить. А остовшим убийцам, мамке и убитых наследником, яко верным слугам, даны деревни. Годунов, видя, что весь народ стал про убиение царевича на него говорить, и хотя в оных словах некоторые враны, пытаны и кажнены, однако ж он, опасаясь бунта, в июне велел Москву в разных местах зажечь, и едва не вся выгорела, от которого многие люди вконец разорились. Годунов же, хотя к себе народ склонить, многим давал из казны на строение деньги».

— А вы знаете, это звучит убедительно! — воскликнул Андрей, рассеянно трогая пальцем свои щеголеватые черные усики, которые он отпустил сравнительно недавно и к которым, видно, еще не привык.

— Что именно? — осведомился Максим Иванович.

— То, что Г одунов, организуя убийство, преследовал двоякую цель: с одной стороны, убрать претендента на престол, а с другой — скомпрометировать Нагих, которые составляли сильную оппозиционную партию. Вы же сами нам рассказывали вчера, что за два года до этого Годунов расправился с Шуйскими под тем предлогом, что они вступили в союз с Нагими против него. Нагих он тогда не тронул: наверное, мешал царевич. А тут решил проблему одним махом. Нет, это серьезное предположение, гораздо серьезнее того, что мы слышали в храме. Есть, во всяком случае, мотивация преступления...

— Ишь ты — «мотивация», — поддразнила его Лариса. — Слова какие мудреные знаешь...

— Так что я за Татищева, — решительно заявил Андрей.

— Тогда скорей не за Татищева, а за Карамзина, написавшего «Историю государства Российского», в которой он использовал материал Татищева. Этот фундаментальный труд был встречен с восторгом всей читающей Россией.

— Ну и как Карамзин излагает сии события? — спросил Борис.

— Я думаю, цитировать его не имеет смысла, поскольку все мы с детства знакомы с гениальным пересказом этой версии Пушкиным в его драме «Борис Годунов». Великий поэт был в числе тех, кто безоговорочно принял факты, изложенные Карамзиным.

— А были и такие, кто оспаривал? — удивился Борис.

— Да, и очень многие. Среди тех, кто выступил оппонентами Карамзина, можно назвать Краевского, Погодина, печальной памяти известного Фаддея Булгарина. Интересно, что в числе не принявших версию об убийстве Дмитрия Годуновым был и Белинский.

— Белинский? — насторожился Борис.

— Да, да, именно Белинский! — вступил в разговор Игорь. — В цикле статей «Сочинения Александра Пушкина» есть статья десятая, которая называется «Борис Годунов».

— Странно, — наморщила лоб Лариса. — Я помню, мы проходили в школе статьи Белинского о Пушкине, но этой я и не помню.

— Ну, это неудивительно, — усмехнулся Игорь. — Данную статью просто не включают в школьную программу.

— Почему?

— Потому что в ней, при всей его любви к великому поэту, Белинский критикует Пушкина. Школьники это могут неправильно понять.

— Зачем же так прямолинейно? — упрекнул его Максим Иванович. — Дело не только в этом, а в том, что Белинский излагает в этой статье свои ошибочные, идеалистические взгляды на русскую историю. Школьникам в них трудно разобраться. Но то, что касается его рассуждений относительно убийства Дмитрия, представляет несомненный интерес. Собственно, и Пушкина Белинский критикует в основном за то, что тот, как он говорит, «рабски во всем последовал Карамзину, и из его драмы вышло что-то похожее на мелодраму, а Годунов его вышел мелодраматическим злодеем, которого мучит совесть и который в своем злодействе нашел себе кару».

— Белинский всегда был полемиком и порой в полемическом задоре несколько уклонялся от истины, — иронически заметил Игорь. — Сегодня каждому школьнику понятно, главная заслуга Пушкина, как автора «Бориса Годунова», — в оценке роли народа в исторических событиях Смутного времени. Вы же помните финал — «народ безмолвствует». Страшный приговор!

— По-моему, мы отвлекаемся от главной темы, — недовольно заметил Борис. — Для нас сейчас интересно, за что Белинский критиковал Карамзина как историка. Правильно я говорю, Максим Иванович?

— Это действительно интересно, — подтвердил учитель. — Дело в том, что мы привыкли считать Белинского только литературным критиком, а в этой статье он предстает перед нами историком, обладающим великолепной эрудицией. Вы только послушайте: Отдавая полную справедливость огромным заслугам Карамзина, в то же время можно и даже должно беспристрастными глазами видеть меру, объем и границы его заслуг... Важнейший его труд, без сомнения, есть „История государства Российского”, которая читается и перечитывается до сих пор, когда уже все другие его сочинения пользуются только почетной памятью, как произведения, имевшие большую цену в свое время. И действительно, до тех пор, пока русская история не будет изложена совершенно с другой точки зрения и с тем уменьем, которое дается только талантом, — до тех пор история Карамзина поневоле будет единственною в своем роде. Но уже и теперь ее недостатки видны для всех, может быть, еще больше, нежели ее достоинства. В недостатках фактических нельзя винить Карамзина, приступившего к своему великому труду в такое время, когда историческая критика в России едва начиналась и Карамзин должен был, пиша историю, еще заниматься историческою разработкою материалов. Гораздо важнее недостатки его истории, происшедшие из его способа смотреть на вещи... У Карамзина ни в чем нет середины: у него нет людей, а есть только или герои добродетели, или злодеи».

— Вот видите, — возбужденно воскликнул Игорь, — Белинский предвидел, что история должна рассматриваться с другой точки зрения, то есть классовой! Это гениальное предвидение!

— Что не мешало ему оставаться на идеалистических позициях, — заметил Максим Иванович. — Впрочем, его трудно винить в этом — он всего лишь сын своего времени. Но ты меня не отвлекай. Вот что конкретно Белинский пишет об угличской истории: «Прежде всего заметим, что Карамзин сделал великую ошибку, позволив себе до того увлечься голосом современников Годунова, что в убиении царевича увидел неопровержимо и несомненно доказанное участие Бориса... Смерть царевича Дмитрия — дело темное и неразрешимое для потомства. Не утверждаем за достоверное, но думаем, что с большею основательностью можно считать Годунова невинным в преступлении, нежели виновным. Одно уже то сильно говорит в пользу этого мнения, что Годунов — человек умный и хитрый, администратор искусный и дипломат тонкий — едва ли бы совершил свое преступление так неловко, нелепо, нагло, как свойственно было бы совершить его какому-нибудь удалому пройдохе вроде Дмитрия Самозванца, который увлекался только минутными движениями своих страстей и хотел пользоваться настоящим, не думая о будущем. Годунов имел все средства совершить свое преступление тайно, ловко, не навлекая на себя явных подозрений. Он мог воспитать царевича так, чтобы сделать его неспособным к правлению и довести до монашеской рясы; мог даже искусно оспаривать законность его права на наследство, так как царевич был плодом седьмого брака Ивана Грозного».

— Ерунда! — фыркнул Андрей. — Так бы Нагие ему и позволили!

— Не мешай! — сердито прикрикнул на него Игорь.