Инициалы Б. Б. - Бриджит Бордо

Только потому, что мужчина постановил, что он — глава!

Я начала жалеть о Саша.

Чаша моих Весов угрожающе колебалась. Я знала: мне стоит только щелкнуть пальцами, чтобы вернуть Саша. Но с другой стороны, я терпеть не могу подогретый суп, не верю, что можно склеить разбитую чашку, и никогда не пыталась вернуть любовь, если она прошла, — никогда в жизни!

А потом — бац! — желтые газетки запестрели заголовками о моем новом романе с героем-любовником, писаным красавцем, и таким, и сяким… Два-три раза нас застукали у входа в дом на Поль-Думере или в его машине, кадры из фильма дополнили картину!.. Саша на фотографии в углу газетной страницы, осунувшийся и постаревший, был в этом треугольнике робким, осмеянным воздыхателем, но он хотя бы сохранил свое достоинство.

Жаку досталась роль соблазнителя, неотразимого любовника!

А я — я была мерзавкой, потаскухой, безжалостной тварью, разбивающей сердца, пожирательницей мужчин, жестокосердной и корыстной шлюхой!

Если бы эти ослы только знали, что я, вместо того, чтобы предаваться разврату и изыскам сладострастия, стираю носки соблазнителя в холодной воде и подметаю грязный пол!..

Снова открылся сезон охоты на мою личную жизнь.

И все приемы были дозволены!

Я опять стала дичью среди охотников, не знающих жалости. Каждый мой шаг, каждое движение подстерегали, анализировали, фотографировали с помощью телеобъектива, марали, коверкали и осмеивали журналисты вроде Бувара и Эдгара Шнейдера.

В довершение всех бед заболела Маги. Острый приступ аппендицита.

В воскресенье я решила навестить ее в клинике — это было недалеко. Я приехала во время обеда и вошла в лифт вместе с какой-то санитаркой, которая несла поднос больному. Мы были одни.

И вдруг ее прорвало!

«Так это вы, а? Шлюха, гадина, тварь! Вы отнимаете мужчин у нас, бедных женщин! Так бы и изуродовала ваше личико! Так бы глаза и выцарапала!»

Она схватила вилку и кинулась на меня.

Я дико закричала и успела только закрыться руками; вилка вонзилась в рукав моего пальто. Я отбивалась ногами, не рискуя открыть лицо. Я чувствовала, как женщина дышит мне в волосы, она продолжала выкрикивать оскорбления и царапалась свободной рукой — вилка прочно запуталась в петлях вязаного рукава.

Мне казалось, что прошла целая вечность!

Наконец на пятом этаже я выскочила, ни жива ни мертва от страха, и рухнула без сил к ногам какой-то медсестры, а лифт медленно пополз дальше, на шестой. Я все рассказала директору клиники, предъявила вилку как вещественное доказательство и потребовала, чтобы эту санитарку нашли. Я была в ужасном состоянии, кричала, плакала, мне пришлось дать успокоительное.

Женщину, которая набросилась на меня в лифте, так и не разыскали: ее описание не подходило ни к одной из служащих клиники. Что до подноса, в этот час все обеды уже раздали, к тому же на шестом этаже палат с больными не было — только операционные!

Однако эта жуткая история на самом деле произошла со мной в апреле 1959 года, в клинике Пасси, на улице Николо.

Луи Маль в «Частной жизни» сделал эту сцену немного иначе: столкновение происходит в гидравлическом лифте моей многоэтажки, с уборщицей, рано утром. Вилка заменена половой щеткой, но символ агрессии остался.

Мама и папа были озадачены неожиданным поворотом событий. Они у меня всегда отставали на одного любовника. Считая, что я все еще с Саша, они узнали о Жаке из газеты, или из болтовни консьержки, или из пересудов друзей.

Нельзя сказать, чтобы эта перемена их огорчила: Саша им никогда особенно не нравился. По мнению мамы, он уж слишком пользовался ситуацией. А Жак, образец юноши из хорошей французской семьи, сразу же покорил их обоих. Слово «замужество» не сходило у них с языка — но об этом не могло быть и речи!

Однако мое состояние оставляло желать лучшего. Настолько, что в один прекрасный день, 22 апреля 1959 года, Жак поговорил со мной с глазу на глаз, чтобы сообщить следующее: мне нужен ребенок. Он сказал это так серьезно, так многозначительно, так проникновенно!

Ребенок? Да он спятил!

Ничего подобного. Ребенок поможет мне обрести душевное равновесие, станет моей защитой, моей силой, внесет в мою жизнь любовь и нежность, которые мне так необходимы. Когда у меня появится мой малыш, моя жизнь, мое божество, плоть от моей плоти, все остальное покажется мне смешным, глупым и ничтожным. Он, Жак, любит меня безумно, хочет, чтобы я была счастлива, хочет, чтобы я стала его женой и родила ему ребенка.

Я очень хотела ему поверить. И я поверила!

Он сделал мне ребенка в тот день, со всей любовью, со всей решимостью, на которую способны только пылкая страсть юности и легкомыслие незрелого ума. Когда этот несвоевременный приступ безумия прошел, я опомнилась, высвободилась из его объятий и хотела было ринуться на всех парах в ванную. Но он меня не пустил! Он даже разозлился на меня за такую реакцию. Но я протрезвела, и я не хотела ребенка!

Нет, Боже, только не это! У меня была как раз середина цикла, самые опасные дни. Я ухитрилась вырваться, но Жак оказался проворнее и загородил дверь ванной!

Поздно, я уже ничего не смогу сделать.

С ума сойти… Я сойду с ума или уже сошла.

В моей жизни и без того много сложностей, если мне придется со всем справляться самой, да еще с ребенком на руках — хорошенькое дело! Жак, конечно, очень мил, но не могу сказать, чтобы я умирала от любви к нему, и разве заводят детей с человеком только потому, что он очень мил? Я обреченно покорилась неизбежности, изо всех сил сцепив за спиной скрещенные пальцы, уповая на чудо и стараясь больше об этом не думать — все равно теперь уже ничего не поделаешь, остается только ждать.

Я сказала «ничего не поделаешь»? Считайте, что это шутка.

Съемки «Бабетты» были в разгаре. Мы выехали в Сет на натуру. Еще никогда в жизни я не была такой отчаянной. Чего я только ни вытворяю в этом фильме: езжу верхом, летаю на самолете и прыгаю с парашютом, перемахиваю через стены и падаю ничком там и сям. Я просто изнемогала. Но если я изнемогала, то как же чувствовал себя зародыш, угнездившийся, возможно, в моем животе? Уж я возьму его измором — в этом возрасте они, наверно, не очень-то выносливы.

Жак был со мной исключительно нежен. Погода стояла солнечная, и я любила по вечерам ужинать в знаменитых портовых бистро, где можно полакомиться ракушками, глядя на разноцветные рыбацкие лодочки, похожие на детские игрушки.

Жак повез меня в Монпелье, чтобы представить полковнику и мадам Шарье. Я познакомилась с большой, дружной и очень славной семьей, которая приняла меня довольно сдержанно.