Победа Элинор - Мэри Брэддон

— И, разумеется, вы не подумали взглянуть па ваши часы, мисс Мэсон, — сказал нотариус, указывая на множество безделушек, висевших на голубом поясе молодой девушки.

— Какая польза глядеть на часы, когда они не ходят? — сказала мисс Мэсон. — Солнце давно уже стало закатываться, но солнце изменчиво, на него положиться нельзя. Мистрис Дэррелль уехала к кому-то близ Удлэндса.

Элинор Вэн вздрогнула при названии, которое было так знакомо ей по словам ее покойного отца.

— Я совсем одна, — продолжала мисс Мэсон, — и очень этому рада: мы лучше познакомимся — не так ли мисс Винсент?

Джордж Монктон шел между девушками, но Лора Мэсон подошла к Элинор и взяла ее за руку. Рука мисс Мэсон была полненькая, детская, но как ни была она мала, на ней сверкали кольца.

— Мне кажется, я очень вас полюблю, — шепнула Лора Мэсон, — а вы как думаете, вы полюбите меня?

Она взглянула на Элинор с умоляющим выражением в своих голубых глазах, это были настоящие голубые глаза, светлые, как незабудка или бирюза, и совсем непохожие на серые глаза Элинор, которые вечно изменялись, иногда казались карими, а иногда черными.

Как могла мисс Вэн отвечать на этот детский вопрос, если не утвердительно? Она чувствовала готовность полюбить этого ребенка, который заискивал перед ней. Она ожидала найти надменную наследницу, которая чванилась бы своим богатством перед своей бедной компаньонкой. Но она имела еще причину чувствовать нежную наклонность к этой девушке: она помнила, что Монктон сказал ей в вагоне:

— Как ни были бы вы одиноки, вы никогда не можете быть так одиноки, как она.

Она пожала руку Лоры и сказала серьезно:

— Я уверена, что полюблю вас, мисс Мэсон, если вы позволите мне.

— И вы не будете строго взыскивать насчет триол и арпеджио, — жалобно сказала молодая девушка. — Я довольно люблю музыку вообще, но никак не могу играть в такт триолы.

Она шла в гостиную, разговаривая таким образом. Элинор шла с ней рука об руку, Монктон следовал за ними, внимательно наблюдая за девушками.

Гостиная была, как наружность коттеджа, очень неправильна и очень красива. Она находилась на конце дома и с трех сторон комнаты шли окна. Мебель была красива, но очень проста и недорога. Ситцевые занавесы и чехлы были усыпаны розовыми бутонами и бабочками, кресла и столы были из блестящего клена, а на этажерках был расставлен старинный фарфор. На стенах молочного цвета висели гравюры и акварельные рисунки, но, кроме этого в комнате не было украшений.

Лора Мэсон подвела Элинор к окну, где на столике две-три книги, разбросанные между мотками берлинской шерсти и начатым вышиваньем, показывали привычки молодой девушки.

— Вы здесь разденетесь или мне сейчас проводить вас в вашу комнату? Это голубая комната возле моей, и мы можем говорить между собой когда хотим. Верно, вы ужасно проголодались после вашего путешествия? Не позвонить ли, чтобы подали кэк и вино, или подождать чай? Мы всегда пьем чай в семь часов, а обедаем очень рано, не так, как мистер Монктон, который каждый вечер обедает ужасно поздно.

Нотариус вздохнул.

— Обед мой бывает иногда очень скучен, мисс Мэсон, — сказал он серьезно, — но вы напоминаете мне, что я едва успею к моему обеду, а моя бедная ключница всегда очень огорчается, когда испортится рыба.

Он взглянул на часы.

— Шесть часов! Прощайте, Лора, прощайте, мисс Винсент. Я надеюсь, что вы будете счастливы в Гэзльуде.

— Я уверена, что я буду счастлива с мисс Мэсон, — отвечала Элинор.

— Неужели! — воскликнул Монктон, приподняв свои прямые, черные брови. — Разве она так очаровательна? Жалею об этом, — пробормотал он про себя — и, пожав руку девушкам, ушел.

Они услыхали через три минуты стук отъезжавшего фаэтона. Лора Мэсон пожала плечами с видом облегчения.

— Я рада, что он уехал, — сказала она.

— Но вы, кажется, очень его. любите. Он ведь очень добр?

— О, да, очень, очень добр, я люблю его. Но я его боюсь, я думаю именно потому, что он такой добрый. Он как будто всегда наблюдает за мною и отыскивает во мне недостатки. Он, кажется, очень жалеет, что я такая легкомысленная, но я не могу не быть легкомысленна, когда я счастлива.

— А вы всегда счастливы? — спросила Элинор.

Она считала весьма возможным, что эта молодая наследница, никогда не знавшая тех горьких неприятностей, которые, по мнению мисс Вэн, были неразлучны с «денежными делами», была всегда счастлива, но Лора Мэсон покачала головой.

— Всегда, кроме тех минут, когда я думаю о папа и мама и желаю знать, кто они были и почему я никогда не знала их, тогда я не могу не чувствовать себя очень несчастной.

— Стало быть, они умерли, когда вы были очень малы? — сказала Элинор.

Лора Мэсон покачала головой с грустным движением.

— Я, право, не знаю, когда они умерли, — отвечала она, — я была у какой-то дамы в Девоншире, которая воспитывала нескольких девочек. Я оставалась у нее, пока мне минуло десять лет, тогда меня отдали в модный пансион в Бэйсуотор, и там я оставалась до пятнадцати лет, а потом приехала сюда и здесь уже живу два года с половиной. Мистер Монктон мой опекун, он говорит, что я очень счастливая девушка и буду иметь со временем много денег, но какая же польза в деньгах, если не имеешь родных во всем обширном мире? Он велит мне хорошенько учиться, не ветреничать, не заботиться о нарядах и брильянтах, а стараться сделаться доброй женщиной. Он говорит со мною очень серьезно и иногда пугает меня своим важным видом, но, несмотря на все это, он очень добр и о чем бы я ни попросила его, он все исполняет. Он сам страшно богат, хотя он нотариус и живет в прелестном поместье за четыре мили отсюда, называемом Тольдэльским Приоратом. Я закидывала его вопросами о папа и мама, но он не хотел говорить мне ничего, так что я теперь не говорю с ним об этом.

Она вздохнула, когда перестала говорить, и молчала несколько минут, но скоро развеселилась и повела Элинор в прехорошенькую сельскую комнату с окном, выходившим на луг.

— Слуга мистрис Деррэлль пошел за вашими вещами, — сказала мисс Мэсон, — так уж, пожалуйста, причешитесь моими щетками и гребенками, а потом мы сойдем к чаю.

Она повела Элинор Вэн в смежную комнату, где туалет был уставлен разными женскими безделушками, и там мисс Вэн причесала свои роскошные золотисто-каштановые волосы, которые не падали уже на ее плечи струистыми кудрями, но просто были завернуты в густую косу. Элинор теперь была женщина и начала битву жизни.

Коляска, запряженная пони, подъехала к калитке, когда Элинор стояла у открытого окна, мистрис Дэррелль вышла из коляски и по лугу прошла к дому.