Договор-2008 - Александр Аузан

Для начала важно понять отношения с фискальными органами, как они эволюционировали, как менялась формула договора. Я предполагаю посмотреть на три точки: 1997 г., 2001 г. и 2005 г. 1997 г. характеризуется тем, что не платят налоги. Население в трудном экономическом положении, но оно более или менее и иногда платит, бизнес практически не платит. Причем понятно, почему. Только что бизнес заплатил большие деньги в 1995–1996 гг. за продление этой власти. Он в нее инвестировал, теперь идите и работайте, какие вам еще деньги? А на углеводороды высоких цен нет, на социальные программы (не говоря уже о себе любимых) надо где-то деньги добывать. И государство находит метод. Почему в 90-е гг. не было реструктуризации «Газпрома», РАО «ЕЭС» т. д.? Потому что раз люди не хотят платить деньги, то какой единственный метод получить деньги с них? «Не будут платить — отключим газ». Поэтому возникли налоговые насосы. Эти монополии никто не трогал, потому что они в себя засасывали деньги, а потом с бюджетным ведомством делили: это в бюджет, а это — сюда, остается в рамках естественной монополии. Вот так было устроено дело в 1997 г.

В 2001 г. совершенно другая формула. Налоги платят, причем практически все. Но практически все недоплачивают. Скажем, единый социальный налог 35,8 % никто не платит, а платят примерно 20 копеек на рубль. Налоговая инспекция вмешивалась тогда, когда этот платеж сильно отклонялся от общественно признанного уровня. Причем обычно стучали конкуренты, они говорили: «Ну, они совсем там оборзели, они уже 10 коп. с рубля платят! Ну, пусть хоть 20 коп. платят!» И налоговая инспекция восстанавливала это равновесие. Это была неплохая точка, мы двигались в почти правильном направлении, нужно было просто реструктуризировать налоги, сделать их более реальными. Там даже стала возникать очень опасная для государства идея: а за что платятся налоги? И в этот момент началась замечательная рекламная кампания, вы ее помните, — «Заплатил налоги — спи спокойно». Т. е. налоги — это не оплата каких-то услуг государства, а это снотворное. Мы тогда попытались ответить на это. Наш институт выпустил майки с надписью «Я плачу налоги. Что взамен?», которые пользовались огромным спросом в налоговой инспекции.

Теперь 2005 г. Мы опрашивали предприятия. Их было 677 в восьми регионах России, малый, средний, большой бизнес. Очень большого не было, они почему-то не любят отвечать на эти вопросы. Самые разные отрасли. Опрос не репрезентативный, но он показательный (это хороший сбор для такого рода опросов). Что же мы получили?

Мы обнаружили два факта. Во-первых, здесь тоже живет эта «капитальная бюрократия» или «бюрократический капитал». Как устроена механика? Вам выписывают огромную налоговую недоимку и потом ее продают. Цены известны. Тогда они колебались, по нашему опросу, где-то от 12 % до 20 % от выписанной суммы недоимки. Причем это «кэшем», и я не уверен, что эти деньги поступают в бюджет Российской Федерации.

Второй факт, который, может быть, еще более настораживает. То, что основные налоги берут не с малых предприятий, а со средних, — это понятно. Они на виду, они мобильны, у них есть отчетность (с малыми предприятиями работают санитарный врач и пожарная инспекция). Но настораживает иное. Мы спросили: «Как изменилась доля в ваших общехозяйственных расходах налогов, официальных платежей на административные барьеры, неофициальных платежей, принудительного спонсорства?». У всех предприятий с численностью занятых от 500 до 1000 человек все эти четыре показателя выросли. Они растут все! Т. е. заплатил налоги — это совершенно не означает, что тебе не надо платить взяток. В 2001 г. было не так. Поэтому я утверждаю, что если в 2001 г. мы имели очень несовершенную систему вертикального контракта (дань заплатил — дальше живи), то в 2005 г. мы имеем ровно ту ситуацию, которая известна из древнерусской истории про князя Игоря. Помните, как князь Игорь второй раз в древлянскую землю с полюдьем пришел? Чем дело кончилось, помните? Мы сейчас живем до княгини Ольги. У нас нет установленного размера дани. Эта система совсем не может жить.

В какую систему мы будем выходить? Я-то наивный человек. Знаете, есть фраза известного менеджера большой акционерной компании, он сказал: «Наши акционеры — люди, во-первых, глупые, во-вторых, жадные. Глупые — потому что отдали нам свои деньги. Жадные — потому что хотят получить на них дивиденды». Я все-таки думаю о переходе к налоговой системе, когда налогоплательщик является глупым и жадным, когда он действительно платит налоговые деньги, но при этом требует чего-то взамен за эти деньги. Причем что технически делать с налогами — более или менее понятно. Не надо гоняться за сложными западными системами налогообложения. У нас институциональная среда другая, она еще более сложная, чем в этих развитых странах. Поэтому налоги должны быть очень простыми, крайне простыми для администрирования. Может быть, это грубовато, но это легко. И, может быть, какие-то налоги должны быть адресными, т. е. ты обязан заплатить, только ты выбирай, ты за это платишь, за это и за это. Ты на образование даешь? На здравоохранение? Или на развитие специальных служб, проблемы безопасности? Для того чтобы был сигнал от налогоплательщика.

На самом деле, если говорить о том, чего мы хотим за свои налоги, то это не только безопасность и правосудие. И, может быть, в этом гораздо более серьезная российская проблема. Потому что мы хотим справедливости, социальных благ. А тут вопрос не к государству. Вообще, это вопрос коституционного уровня. У нас в ст.7 Конституции написано про социальное государство. Но мало ли что в Конституции написано! Экономисты отлично знают, что латиноамериканские Конституции были лучше, совершеннее, прогрессивнее, чем Конституция Северо-американских Соединенных Штатов. Но не сработали же. А почему не сработали? Потому что неформальные общенациональные правила должны поддерживать конституционную норму. Согласие, что так должно быть, делает конституционную норму действенной. А у нас нет по этому поводу согласия. И думаю, что тот процесс, который ведет к этому согласию, сейчас выглядит очень нехорошо и очень нас настораживает. Я думаю, что у нас идет процесс формирования нации. У нас ведь не было никогда нации, мы же империей жили.

Это очень сложно и тяжело. И если говорить о том, как подойти к решению вопроса о социальных ценностях, о заказе государству на справедливость, то я бы вспоминал о том, как нацию определял Ренан. Ренан говорил о двух вещах (и потом, правда, добавлял третью). Он говорил, что нация — это совместная гордость по поводу исторического прошлого и согласие по поводу ценностей. Но, кроме того, нация — это ежедневный плебисцит.