Замок из песка - Анна Смолякова

В первый момент я не ощутила ни радости, ни удивления, только тупое недоумение: «Как же так может быть? Наверное, что-то перепутали?»

Потом Гоша заставил девочек поаплодировать мне. И только эти сухие хлопки, почему-то похожие на пощечины, немного привели меня в чувство.

— Когда? — было первое, что произнесли мои пересохшие губы.

— Что когда? Когда танцевать?.. Ну, когда подготовишь, тогда и танцевать. Я думаю, еще очень не скоро. Надежда Ивановна — педагог требовательный, поблажек не будет…

— А с кем?

— В смысле, с кем? — опешил Георгий Николаевич. — Тебя будущий партнер, что ли, интересует? Да какая разница? Ты ведь ни с кем из них еще не танцевала, никого не знаешь!.. Эх, Настя, Настя! До тебя еще, по-моему, не дошло, что ты будешь репетировать Жизель! Не с третьей линии кордебалета жизнь начинаешь! И даже не с двойки виллис! С Жизели! Понимаешь, с Жизели!

Переспрашивать я постеснялась. Но Гоша, вернувшись к роялю, видимо, вспомнил о моем вопросе:

— А с кем танцевать, говоришь?.. Ну, не знаю… «Жизель», я думаю, с Андреем Вихревым. Он из тех Альбертов, что у нас есть, больше всего тебе подходит. Хороший мальчик, крепкий!.. Впрочем, это, конечно, решит Надежда Ивановна… А по поводу Кончиты?.. Ну, там, наверное, с Лешей Иволгиным. Он тоже ничего — надежный партнер, опытный. Поможет тебе, я думаю…

Урок Георгий Николаевич сегодня вел особенно энергично и яростно.

— Не расползаться! — кричал он, стуча указательным пальцем о крышку рояля. — Не расползаться! Пример подруги должен вас вдохновлять на труд, а не на зависть!.. Фраппе бьем так, чтобы под коленками синяки оставались! У всех самолично проверю! А то сучат, как воробышки ножульками!.. На Суслову, на Суслову посмотрите!

— А что на нее смотреть? — подал голос кто-то из середины. — Сколько можно?! Ах, Настенька талантливая! Настенька божественная! Да если бы вы с нами столько, сколько с ней, занимались!.. Просто сразу на нее поставили, как на лошадь скаковую…

— С вами заниматься?! — рявкнул Гоша, грозно упирая руки в бока. — Да если бы от вас была хоть сотая часть той отдачи, которую дает она! У вас же одни мальчики в голове!

— А у Сусловой, несомненно, сплошной балет!

Вероничка заметила это вполголоса. И Георгий Николаевич ее не услышал…

В раздевалке меня не то чтобы демонстративно сторонились — просто предпочитали держаться на расстоянии. На просьбу подать откатившуюся заколку отказом не отвечали, но заколку отдавали холодно, стараясь не соприкасаться пальцами. Я тысячу раз пожалела, что не полезла за ней под лавку сама, тысячу мысленных ругательств послала Гоше, умудрившемуся преподнести сегодняшнюю новость в самом невыгодном для меня свете. Короче, мне ужасно хотелось плакать, когда на скамейку рядом со мной присела миролюбиво улыбающаяся Артемова.

— А хочешь, я скажу, какой партии ты больше обрадовалась? — спросила она, изучающе глядя мне в глаза.

Я почувствовала подвох, но все равно переспросила:

— И какой же?

— Естественно, партии Кончиты! Это Гоша ничего в психологии не понимает: Жизель, Жизель!.. Балет-то, конечно, балетом, но ты ведь у нас тоже женщина из плоти и крови и ничто человеческое тебе не чуждо?

Она выдержала эффектную паузу и произнесла то, что и так уже было всем очевидно:

— Кончиту-то танцевать будешь с Иволгиным? Мечтаешь, наверное, как он тебя за все места потрогает?

И снова я промолчала, боясь ляпнуть что-нибудь, что спровоцирует Вероничку на открытое нападение.

— Только радуешься-то ты зря… Хотя нет, ты ведь у нас к этим вопросам философски относишься, да? И с Мишкой тебе было ладненько танцевать, и с Лешенькой точно так же будет? Ну, подумаешь, ему все равно: что титька твоя, что какой-нибудь теннисный мячик. Одинаково — по фигу! Главное ведь балет, правда?

— Ты на что это намекаешь?! — Мои кулаки сжались так, что побелели острые костяшки пальцев. — Или говори открытым текстом, или уж вообще молчи.

— Я и не намекаю. «Голубой» твой Лешенька. Вот и все!.. Можешь, конечно, меня убить, но баб любить он от этого не начнет…

Я неторопливо встала, аккуратно заправила водолазку в черные джинсы. Нарочито медленно подошла к зеркалу, тряхнула головой и начала заплетать от макушки колосок. А когда напряженное молчание за спиной достигло критической точки, не вынимая шпильки изо рта, спокойно сказала:

— Дура ты, Артемова! Дура и не лечишься! У него жена и ребенок. Жена — Мария Викторовна, 1964 года рождения, и сын Артем Алексеевич — 1982-го…

Сегодняшнее посещение архива сослужило мне добрую службу. Однако реакция Веронички была неожиданной.

— Ну и что? — Она невозмутимо вскрыла новую пачку «Стиморола» и зашвырнула две подушечки в рот. — Жена женой… По молодости они почти все с женщинами пробуют. Ну подзалетела девочка, ну пришлось жениться… Какого, говоришь, она года рождения? Шестьдесят четвертого? А сын восемьдесят второго? Ну-ну… А если тебе интересно, то на дискотеку в «Феникс» регулярно приходит один гомик, его там все знают, Юриком зовут. Так вот, Юрик спит с твоим Лешенькой давно и успешно…

Было что-то безнадежное и страшное в том, как произнесла она эти слова. И я почему-то сразу поняла, что это правда. Вероничка постоянно тусовалась в «Фениксе», знала там почти всех и частенько рассказывала нам забавные истории из тамошней, дискотечной жизни. Там собиралась «золотая» молодежь, полубогемные мальчики и девочки, порой нарочито эпатирующие общественность, порой откровенно странные. Вроде бы она даже что-то рассказывала про гомика Юрика. Да, наверное, рассказывала… Смотрела ли она при этом на меня особенно, со значением? Вполне возможно, что смотрела…

— Вот это облом! — довольно и гадко хихикнули за моей спиной. — И все цивилизованное отношение к «голубым» сразу пошло далеко и лесом…

— Вот бы никогда не подумала, что Иволгин — тоже… — с удивленным придыханием прошептал кто-то совсем рядом. По-моему, Милка Лебедева…

Слушать все это и дальше было невыносимо. И еще невыносимее представлять, что, когда я уйду, они продолжат с гадким любопытством обсуждать, с кем спит и целуется мой Алеша.

— Не смейте! — закричала я, сжимая виски ладонями и закрывая глаза. — Вы слышите? Не смейте!

Когда я вылетала из раздевалки, Маринка Лыкова осуждающе проговорила:

— Ну и стервы же вы, бабы, все-таки…

Но на улицу за мной не выскочила. За мной, к счастью, не выскочил никто. И я минут десять стояла на крыльце одна, подставляя лицо мерзкому ноябрьскому дождю и чувствуя, как в глазах копятся горячие, непроливающиеся слезы…

Сегодня не только модные авто — весь город был цвета мокрого асфальта. Перемерзшая ноябрьская земля требовала снега, но его согласно прогнозам синоптиков пока не предвиделось. Осенние аллеи зябко щетинились сухими кустами и голыми тополями.